Хеб с ветчиной - Чарльз Буковски

Итак, мы маршировали под палящим солнцем, учились сооружать походные туалеты, бороться со змеиными укусами, ухаживать за ранеными, накладывать жгут, колоть штыком врага. Мы изучали ручные гранаты, тайное проникновение на территорию противника, дислокацию войск, отступление, наступление, интеллектуальные и физические дисциплины. Мы ездили на стрельбище, и самые меткие получали медали. Наш корпус участвовал в военных маневрах. Мы высаживались в лесах и разыгрывали учебную военную кампанию. Мы ползали по-пластунски, путаясь в своих винтовках. Мы были очень серьезны, даже я поддался. Было в этом что-то волнующее, что заставляло кровь бегать быстрее. Мы все понимали, по крайней мере, большинство из нас, что это чушь и профанация, но что-то перемыкало у нас в мозгах, и мы рвались в бой. Командовал нами отставной армейский офицер — полковник Сассекс — дряхлый и слюнявый старик. Тонкими струйками слюни вытекали из краешков рта и сливались в большие капли под подбородком. Полковник никогда ничего не говорил. Он просто стоял в своем мундире, увешанном орденами и медалями. За это школа платила ему зарплату. Во время наших учебных маневров он приносил с собой блокнот для подсчета очков, взбирался на самое высокое место и, наблюдая за ходом сражения, делал в блокноте пометки. Но полковник никогда не говорил нам, кто победил. Каждая сторона считала себя победившей. Скверная ситуация.

Лейтенант Герман Бичкрофт был лучше. Его отец владея пекарней и рестораном при гостинице. Но, как бы там ни было, лейтенант выделялся. Он всегда перед маневрами напутствовал нас горячей речью.

— Помните, вы должны ненавидеть противника! Они хотят изнасиловать ваших матерей и сестер! Вы хотите, чтобы эти выродки надругались над вашими матерями и сестрами?

У лейтенанта почти не было подбородка. В остальном его лицо ничем не отличалось от обыкновенного, но вот там, где под нижней челюстью должен быть подбородок, у него виднелась лишь маленькая шишечка. Мы не знали, было ли это физическое уродство или еще что. Но его огромные голубые глаза притягивали своей яростью — символы войны и предвестники победы.

— Уатлингер!

— Да, сэр!

— Ты допустишь, чтобы враги изнасиловали твою мать?

— Моя мать умерла, сэр.

— Ох, извини… Дрэйк!

— Да, сэр!

— Ты хочешь, чтобы враг изнасиловал твою мать?

— Нет, сэр!

— Молодец. Помните, это — война! Мы признаем милосердие, но для врагов у нас нет пощады! Мы должны ненавидеть противника. Убейте их! Только мертвый враг не опасен. Поражение недопустимо! Историю пишет победа! А ТЕПЕРЬ ИДИТЕ И УНИЧТОЖЬТЕ ЭТИХ ТВАРЕЙ!

Мы развернулись во фронт, выслали вперед разведдозоры и стали продираться сквозь заросли кустарника. Полковник Сассекс с блокнотом в руках наблюдал за нами с высокого холма. Это была война Синих против Зеленых. У каждого из нас на правой руке была цветная повязка. Я принадлежал к армии Синих. Продираться сквозь кустарник было чистейшим адом. Жара. Назойливая мошкара, пыль, под ногами трава и камни. Вскоре я заблудился. Наш командир отделения Козак куда-то исчез. Связи никакой не было. Похоже, они выебали нас. На очереди были наши матери. Я продолжал двигаться вперед, набивая синяки и расцарапываясь в кровь, потерянный и напуганный, но в большей степени чувствующий всю нелепость происходящего. Все эти земли и чистое небо, холмы, ручьи, акры за акрами, кому все это принадлежало? Возможно, богатому отцу одного из наших парней. Мы ничего не собирались ни отвоевывать, ни завоевывать. Это место было арендовано школой. НЕ КУРИТЬ! Я продирался вперед. У нас не было авиации, танков — ничего. Мы были всего-навсего кучкой стрелков, брошенных на говняные учебные маневры без жратвы, без женщин, беспричинно. Я сел под дерево, прислонился к стволу спиной, бросил винтовку и стал ждать. Все потерялись, и это ничего не значило, ничего не меняло. Я сорвал свою повязку с рукава и теперь уже стал дожидаться Красного Креста. Возможно, настоящая война и была адом, но игрушечная — скукой.

Затрещали кусты, из них выпрыгнул воин и уставился на меня. На руке у него была зеленая повязка — насильник. Он наставил на меня винтовку. Но у меня не было повязки, она валялась в траве. Похоже, он хотел взять пленного. Я знал его. Это был Гарри Мишонс. У его отца была лесозаготовительная компания. Я не сдвинулся с места.

— Синий или Зеленый? — заорал он на меня.

— Я Мата Хари.

— Шпион! Я поймал шпиона!

— Эй, Гарри, кончай мозги ебать. Это детская игра. Не доставай меня своей вонючей мелодрамой.

И тут кусты снова затрещали — это был лейтенант Бичкрофт. Мишонс и Бичкрофт оказались лицом к лицу.

— Я беру тебя в плен! — крикнул Бичкрофт Гарри.

— Я беру тебя в плен! — прокричал Гарри Бичкрофту.

Сразу было видно, что оба взвинчены и озлоблены.

Бичкрофт выхватил кинжал.

— Сдавайся, или я выпущу тебе кишки!

Мишонс взялся за цевье своей винтовки.

— Давай подходи, я размозжу тебе башку!

Но тут затрещали кусты повсюду, и армии Синих и Зеленых с дикими воплями кинулись друг на друга. Сидя поддеревом, я наблюдал, как они сшиблись и перемешались. Вспыхнула драка, поднялась пыль, повсюду раздавались страшные удары прикладов по челюстям.

— На, сука!

— Ой, бля!

Некоторые бойцы уже лежали. Повсюду валялись потерянные винтовки. Разум — стоп, в ход пошли кулаки. Двое парней с зелеными повязками вцепились друг в друга мертвой хваткой. Но тут появился полковник Сассекс и дунул в свой свисток с такой неистовой силой, что из него вырвался фонтан слюны. Затем он взмахнул своей щегольской тростью и ринулся в самую гущу свары, раздавая удары направо и налево. Он был хорош, а его тросточка смахивала частью на хлыст, частью на лезвие.

— Ох, черт! Я вне игры!

— Хватит!

— Мама!

Враждующие стороны разъединились и выстроились напротив друг друга. Полковник подобрал свой блокнот. На его кителе не появилось ни одной складки, все медали были на месте, фуражка сидела точно по уставу. Бравый ветеран слегка подбросил свою элегантную трость, перехватил ее другой рукой и пошел к месту сбора. Мы последовали за ним.

Нас снова посадили в старые армейские грузовики с ветхими брезентовыми тентами. Двигатели взревели, и машины тронулись. Когда мы только ехали на войну, Синие сидели в одном грузовике, Зеленые — в другом. Теперь все перемешались, и Синие и Зеленые расположились на двух длинных деревянных скамейках друг против друга. Мы рассматривали свои сбитые и пыльные ботинки, раскачиваясь в такт пробирающегося по старой дороге грузовика. Измученные, мы были и побежденными, и победителями. Война закончилась.

41

В то время, когда я гнил в РТОК, другие ребята продолжали заниматься спортом. Они создавали команды, участвовали в турнирах, получали наградные значки и кадрили девчонок. Мои дни по большей части проходили в строевой подготовке под палящим солнцем. Все, что я видел, это затылок и уши впередистоящего. Я быстро начал разочаровываться в военном деле. Мои же братья по оружию рьяно начищали свои ботинки и с большим воодушевлением участвовали в учениях. Я не видел в этом никакого смысла. Просто из нас готовили свежее пушечное мясо. Но, с другой стороны, я также не мог представить себя в футбольном шлеме, наплечных щитках, бело-голубой майке с номером 69, пытающегося блокировать сразу нескольких бугаев из другой команды — вонючих животных, пропахших табаком — только для того, чтобы сынок окружного прокурора мог спокойно обойти левого защитника. Вся проблема была в том, что приходилось выбирать между одним злом и другим. Результаты выбора не имели никакого значения, все равно вас брали за жабры и ебали по полной программе, к двадцати пяти годам большинство людей уже становились полными кретинами. Целая нация болванов, помешавшихся на своих автомобилях, жратве и потомстве. И самое гнусное — на президентских выборах они голосовали за кандидата, который больше всех походил на серое большинство.

Меня брала тоска. Ни в чем не находил я интереса и, что самое гнусное, не искал способа, чтобы выбраться из этого тупика. Другие, по крайней мере, имели вкус к жизни, казалось, что они понимают нечто такое, что мне недоступно. Возможно, я был недоразвит. Вполне вероятно. Я частенько ощущал свою неполноценность. Мне хотелось просто отстраниться от всего. Но не было такого места, где я мог скрыться. Суицид? Ничем не лучше, чем любая другая работа. Я предпочел бы уснуть лет этак на пять, но разве мне бы позволили.

Итак, я был учеником средней школы Челси, состоял в РТОК, давил свои прыщи. Это обстоятельство всегда напоминало мне, каким я был недоноском.

Это был великий день. Проходил заключительный тур соревнований по мастерству владения оружием. От каждого отряда участвовало по одному человеку — победители в своих подразделениях. Каким-то образом я оказался в длинном строе финалистов. Не знаю, как так случилось, что я победил. Собственно, я никогда не рвал жопу и не выделялся успехами.