Ненасыть - Сон Ирина

– Да, я тоже здесь, – вздыхает Серый и грустно смотрит в кружку.

Василек внимательно смотрит на него, на Верочку, на маму, которая спокойно складывает грязную посуду в посудомоечную машину, вновь останавливает взгляд на Сером и со вздохом трет лицо.

– Все-таки вы странные.

– Привыкай, – отвечает Серый, старательно вытирая со стола следы нашествия чужаков. – Тут всё странное.

А сумерки на улице густеют, собираются тучи. Ночью идет дождь, и капли уютно шелестят по крыше почти до самого утра. После отбоя Серый долго ворочается в постели, глядя на пустую кровать, но когда, наконец, засыпает, то спит крепко, без снов и просыпается удивительно рано – на небе еще видно звезды.

Тимур возвращается на рассвете, бледный, потерянный. Его непокорные, торчащие во все стороны кудри выпрямлены, острижены, и теперь на голове красуется такая же прическа, как у Серого. Серый выскакивает ему навстречу первым, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить остальных, и Тимур цепляется за него дрожащими руками. В карих, широко распахнутых глазах, плещется шок. Серый отводит его в баню, усаживает на скамейку и спрашивает:

– Ну что?

– Зашли в дом, пошли в комнату с роялем, – кое-как выговаривает Тимур бесцветными губами. – Я сказал, что немного умею играть на клавишных. Юфим попросил показать. Я сел за рояль, открыл крышку… и дальше ничего не помню. Ничего не помню, прикинь? – Он нервно хихикает и обнимает себя за плечи. – Проснулся в гостевом крыле – и сразу сюда. Вроде всё нормально, только вот причесон другой. И кости… как будто стеклянные…

Серый не спрашивает, но почему-то знает, что в усадьбе на одной из картин теперь не хватает еще одного человека.

Глава 12

Тимура трясет до тех пор, пока Серый не заводит его на второй этаж. Едва за ними закрывается дверь их комнаты, как Тимур опускается на свою кровать и отключается, не успев толком раздеться. Это походит на потерю сознания и даже немного пугает. Но первый порыв – бежать за аптечкой и будить – задавливает тихий настойчивый шепот внутреннего голоса: «Это всего лишь сон, пусть спит, не буди». Серый ослабляет ремень на джинсах, подкладывает подушку под стриженую голову и накрывает сверху покрывалом. Тимур лежит тихо и даже не сопит. Грудь едва шевелится, а на лице разливается бледность. Смуглая кожа подчеркивает тонкую, словно бы вырезанную из мрамора красоту и рвущееся изнутри сияние. Смотреть на такого Тимура приятно, а тронуть страшно – возникает иррациональная опаска, что он разобьется.

Серый хмурится и отходит на пару шагов. Он никогда не обращал внимания на красоту Тимура и уж точно не замечал никакого «внутреннего сияния». Теперь же с трудом отводит взгляд. И откуда это странное ощущение родства и радости, словно перед ним лежит брат?

«Наверное, это из-за того, что теперь мы оба прошли через хозяев. У нас теперь… больше общего», – решает Серый и выходит в коридор, переборов порыв подоткнуть покрывало.

Мимолетный взгляд в комнату выхватывает ослепительно-рыжие кудри, рассыпавшиеся по подушке, красивые и пылающие в лучах рассвета ярким пламенем. Завитки крупные, мягкие и хорошо подчеркивают смуглую кожу. Из-под полуоткрытых век сияют золотые радужки. Серый моргает, снова распахивает дверь, но Тимур вновь обычный парень, а волосы вновь самые заурядные, каштановые и даже вновь торчат мелкими завитушками в разные стороны. А глаза так и вовсе плотно закрыты.

«Показалось?» – сам себя спрашивает Серый и преисполняется уверенности, что нет, ни черта ему не показалось.

Он бредет на кухню, наливает себе чай и выходит на крыльцо, где долго сидит, грея руки об остывающую чашку. Солнце медленно выкатывается на небосвод, набирает силу. Из хозяйской рощи летит звонкое пение птиц, приветствуя начало нового дня. Цветы раскрывают лепестки, прохладный ветер шепчет в деревьях, стряхивает с листвы последние капли дождя. Напитанные влагой травы терпко пахнут зеленью. Утро чудесное, его не портит даже воронья стая, которая снова летает над кладбищем, молчаливая и жутковатая.

Серый впитывает в себя утро, глотает остывший чай и ни о чем не думает. Он устал думать и замечать.

Когда роса исчезает, а небо голубеет, расставаясь с последними огнями рассвета, в доме слышатся шаги. За спиной Серого скрипит дверь.

– Ой! – говорит Верочка и полушепотом спрашивает. – Ты чего тут?

– Не спится, – отвечает Серый и встает, едва не выронив пустую чашку. – Тимур пришел. Он весь день проспит, не буди, ладно?

Верочка кивает и, сладко зевнув, спрашивает:

– Ты Глашу подоить и накормить не догадался?

К своему стыду Серый осознает, что не только не догадался о Глаше, но и о курах начисто забыл, хотя петух несколько раз настойчиво горланил.

– А, ты же доить не умеешь… Но покормить-то надо было, – тянет Верочка, еще раз зевает, покрепче закутывается в халат и идет в коровник. Серый, устыдившись, идет следом за ней. На полпути она останавливается и оборачивается. – Как ты думаешь, они вернутся?

– Они? – на мгновение теряется Серый, а потом соображает, что «они» – это Руслан со своими людьми. – Вряд ли.

Верочка кивает. Ее взгляд устремлен на ворота, светлые глаза неподвижны, словно не видят или видят совсем не двор.

– Но могут прийти другие, – говорит она и зябко обнимает себя за плечи. – А Прапор даже караул не выставил. Сколько его знаю, он всегда такой. Вроде умный, знающий, неплохо руководит, но при любом риске сходит с позиции лидера и прячет голову в песок. Сразу видно – труженик глубокого тыла. Михась всю ночь ходил вокруг дома, сторожил, а ему хоть бы хны!

Серому хочется подойти, накинуть на нее куртку и заверить, что больше никто никогда ее не напугает. Но он только неловко топчется на месте и бормочет куда-то в пол:

– Михась теперь вооружен. Он защитит.

Верочка тяжело вздыхает:

– Скорее уж твоя мама…

– Что? – вскидывается Серый. При чем тут его мама?

Наступает пауза, которую тут же нарушает петух.

– Это ведь Марина пырнула этого… Юрия, – неохотно отвечает Верочка, глядя на Серого испытующе. – Когда Михась схватил автомат, Юрий попытался достать пистолет, но Марина воткнула ему нож в спину. А потом вместе с Прапором связала и заперла в кладовке. Даже никакую помощь не оказала.

Серый замирает, не понимая выражения на ее лице. Верочка осуждает? Или это настороженность? Вопрос, должна ли была мама оказать помощь человеку, который сунулся за пистолетом?

– Да, мама у меня боевая, – говорит Серый, гордо выпрямив плечи. – И я тоже кое-что могу.

Ему нечего стыдиться. В том безумии, в которое превратился мир сразу после пришествия хмари, невозможно было выжить и не запачкать руки. Тем более когда они остались вдвоем. Это Верочке повезло – ее все время защищали Михась и Прапор. У Серого и мамы такой роскоши не было слишком долго.

Верочка, видимо, доходит до этой мысли и смущается.

– Ну… это хорошо. Прапору она этим и нравится, – говорит она и, схватив первое попавшееся ведро, исчезает в коровнике – только дверь хлопает о косяк.

Серый пару секунд таращится ей вслед, гадая о причине такого поспешного бегства. В итоге ни к чему не придя, он вздыхает и идет кормить кур, а потом, надышавшись утренней прохладой, возвращается домой.

Там уже одуряюще пахнет свежим кофе, и совсем неважно, что у сонного Василька получилось совсем невкусно – Серый забивает горечь молоком и сидит в углу, пока народ просыпается и подтягивается на вкусный запах. Прапор достает яйца и встает за плиту, Михась подает приборы.

Вид у всех такой, словно вчера была грандиозная попойка и сейчас они расплачиваются жестоким похмельем.

Заходит Верочка, моет руки.

Мама ставит на стол блюдо со вчерашним салатом. Прапор озвучивает задачи на день. Все завтракают остатками вчерашнего пиршества. Олеся встает у плиты и с энтузиазмом принимается за тесто – она решает отблагодарить хозяев яблочным штруделем.

Серый не уверен, что штрудель – это приемлемая цена за возвращение к жизни, но не вмешивается и вместе с Михасем и Васильком идет на огород – поливать посадки.