Ненасыть - Сон Ирина

Зет переводит взгляд за окно, на стену, по которой ползет плющ. Растение слабое, вялое и цепляется за нити неохотно, на самых кончиках сохнут листья.

– Пусть повар приготовит заварные пирожные, – говорит Юфим. – Не могу успокоиться.

– Всё еще болит? – участливо спрашивает Зет.

Юфим совсем не по-дворянски угукает. Зет пересаживается в кресло близнеца, обнимает за шею, ласково ерошит светлые пряди на затылке, пропуская их сквозь пальцы. Юфим охотно подается в объятья и замирает, глядя на Серого.

– Он должен творить вместе с защитницей-матерью, а она не прошла ни одного испытания… Ему плохо и одиноко, невозможно спокойно спать…

Да, при мысли о маме Серому становится даже больнее, чем от тоски по Вадику. Ведь если бы он не молчал, если бы рассказал об изменениях сразу, возможно, тогда они спокойно спали бы в теплой земле холма вдвоем.

Хозяева правы – Серому плохо. Поэтому он часто выбирается из тела, гуляет по саду, разговаривая с такими, как он, и выполняет мелкие поручения хозяев – не может видеть сны, как Тимур и Олеся. От мыслей о Тимуре тошно, хоть он вообще ни в чем не виноват. Верочка… Верочке не суждено ничего. Она не прошла испытания, ее никто не ждет. Михась… Михась, наверное, тоже, ведь васильки на холме зачахли. А может, он у воронов. Серому все равно.

Не зная, чем себя занять, Серый возвращается в себя и крепче смыкает веки. Тихие голоса братьев пробиваются сквозь сон, убаюкивают.

– Сыграем приглашение? – спрашивает Зет.

– Позже, – отвечает Юфим.

За окном раздается звонкий детский смех, и хозяева улыбаются.

– Марья и Дарья очаровательны. Что это за игра, Юфим?

На дорожке, разрисованной мелом, прыгают две девочки. Одинаковые платья, одинаковые косички, одинаковые лица – они совсем не похожи на тех младенцев, которыми были совсем недавно. На вид им уже около шести-семи лет.

– Кажется, классики, – тихо отвечает Юфим и вздыхает, глядя на тонкие веточки плюща, ползущие по стене: Серый видит хозяина не зрением – листьями. – Художнику придется тяжело.

– Он один из первых хрустальных людей. А его брат успел пожелать воссоединения. В новом мире они обязательно встретятся, – успокаивающе отвечает Зет.

Да, Серый знает и живет этой надеждой.

– Но отныне они разделены, – возражает Юфим. – Он творец, первый, равный нам, возможно, будущий бог, а его брат – всего лишь душа, получившая шанс в новом мире.

– Кто знает, как повернется их судьба, – тихо говорит Зет, глядя в окно. – Художнику и другим только предстоит построить мир и вывести законы. Если он догадается… Мы же догадались, что девочки способны стать нашими детьми, да, соловушка моя?

Раздается соловьиная трель.

– Всё же художнику стоит найти защитницу-мать, – бормочет Юфим, глядя на сборник древнегреческих мифов, стоящий на книжной полке рядом с картиной. На картине – совсем не такой, какие висят в галерее, – двое мальчиков пасут быков. Один сидит с лирой, другой, рисуясь, держит на весу огромный камень. Хозяева любуются картиной и пьют чай. Марья и Дарья скачут по дорожке возле цветущего жасмина, и звучит на два детских голоса считалка:

Блаженно золото невинностью своей — Во сне избрало роль защитников людей. Ему на смену сотворили серебро, Что за невежество в Аидов мрак сошло. К древку из ясеня приладил бронзу Зевс… В потопе гневном уцелел лишь внук небес. Из той семьи героев веха расцвела — Погибель в бойнищах кровавых суждена. Железом выродился ненасытный люд, Внемли, забывший: настигает всюду суд. Пусть возродится хрусталем чистейшим вспять Всё не рассыпавшееся… А там как знать?

Да, Серый знает, что родную маму он больше никогда не увидит, но слова хозяев все равно успокаивают – одиночества не будет. Преисполненный надеждой, он засыпает.

* * *

Анна поправляет налобный фонарь, оглядываясь. Разбитая дорога, сквозь которую растет вездесущий американский клен, не располагает к длительным прогулкам, но другого пути нет, и путь приходится выбирать с умом, чтобы три человека могли пройти хотя бы цепочкой и не останавливаться. Хмарь густая, такая густая, что не видно деревьев, растущих на обочине, а впереди можно увидеть лишь жалкие пару метров. Золотистые искры блестят от каждого движения, заворачиваются в спирали, а Анне невыносимо хочется остановиться и самой стать такой же спиралью, как и ее дочь когда-то…

Но нельзя. Она старшая среди их троицы. Двое – всего лишь подростки. Да, обученные, но как самый разумный человек она обязана найти им надежное убежище для зимовки и передать знания.

Толик сосредоточенно сопит за спиной – бережет дыхание. Самый сильный среди них, он несет на себе почти все припасы. Его пальцы в полуперчатках сжимают ладонь почти до боли, но Анна не жалуется. Он живой, и он рядом. А вот Элю почему-то не слышно.

– Эля, не молчи! – окликает Анна.

– А чего говорить-то? – отзывается Эля.

– Что-нибудь!

Анна оглядывается, ища просвет в рыжей мгле, но ничего не видит.

– О, слышите? – вдруг говорит Толя. – Музыка.

Анна прислушивается и действительно различает в тишине и шорохе шагов тонкую, почти неслышную мелодию. По правую руку фонарь выхватывает поворот с заржавевшей табличкой, и Анна без колебаний сворачивает туда, к источнику музыки. Ведь если там музыка, значит, есть безопасное место. Ни один здравомыслящий человек не включит плеер в хмари.

Эта тропа чистая, ни единой трещинки, ни одного росточка. Анна с облегчением перестраивает их троицу в шеренгу, и они свободно идут до тех пор, пока хмарь вдруг не кончается. Зеленые деревья бьют по глазам, и под красивейшей старинной аркой с надписью «Хозяева примут тебя благосклонно, пока не походишь на Эрисихтона» их встречают двое.

– Здравствуйте, странники. Вы, наверное, устали с дороги? Проходите, отдохните, баня уже прогрелась. Меня зовут Юфим Ксеньевич, я хозяин этого славного имения, – предлагает светлый.

– Проходите, будьте гостями, – присоединяется темный. – Но помните о законах гостеприимства. Можете звать меня Зет Геркевич, я хозяин этого славного имения.

Голоса у них мелодичные, выговор мягкий, слегка певучий. Улыбки одинаковые, а лиц, скрытых в тенях, почти не видно. Закат пламенеет на темных рубашках, придавая им алый оттенок. Зеленеют деревья, и напротив ворот бессильно клубится хмарь. И разумеется, Анна, а вместе с ней Толя и Эля ступают на мощеную дорожку, ведущую сквозь пышный сад к старинной усадьбе.