Ненасыть - Сон Ирина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тут, похоже, какой-то хитрый механизм, Марин. Не открою, – громко говорит он и выходит из церкви. Мама разочарованно плетется следом. – Я по камню и металлу не умею. Из дерева – что захочешь, хоть купол. Но тут деревянный не подойдет… Марин, давай я тебе новую церковь построю!
– Нет, – упрямится мама. – Надо восстановить эту!
– Ну… купол, положим, можно и у Зета с Юфимом попросить, – тянет Прапор, переступает с ноги на ногу и подходит к стене, чтобы ковырнуть остатки росписи.
В походке Прапора Серому чудится что-то странное, непривычное. Он замирает с граблями в руках и смотрит, пытаясь понять, что же не так. Тимур толкает его локтем, Серый отмахивается. А Прапор все бредет вдоль стены, странно выкидывая ноги вперед, и, увлеченный новой задачей, рассуждает:
– Кладка вроде нормальная. Смотри, я могу сделать двери, рамы на окна, всякие кресты, подставки… Колонна там внутри обвалилась – ее тоже можно сделать деревянную, из мореного дуба, а снаружи обделать асбестом – простоит сто лет… Но штукатурки понадобится много – стены выравнивать, потом их белить, Сережка ошалеет расписывать тут все… А вот купола пусть Зет с Юфимом установят, – он задирает голову, прикрывает ладонью глаза от яркого солнечного света и начесывает чесалкой спину. – С ними мы не справимся… Перилки хоть сегодня можно красивые сделать к лестнице, ворота открыть еще надо… – он косится на замок, который висит на старых воротах кладбища. – Чтобы каждый раз через все кладбище не таскаться.
– Там, вообще-то, вороны живут, – подает голос Тимур.
Он тоже стоит рядом с Серым и хмуро наблюдает за Прапором и мамой. Происходящее ему очень не нравится. И дело не только в том, что мама покушается на источник щита, но и в том, как Прапор ходит за мамой по пятам, прихрамывает, все время оглаживает бедро, словно оно болит.
– Вороны – это ничего! – отмахивается мама и подходит к старым воротам. – Разгоним!
Она взвешивает тяжелый замок на ладони. Вадик, в это время выносящий мусор, в этот момент останавливается, бросает мешок на землю, поводит плечами, морщится, наклоняя голову, словно от внезапного приступа боли в шее.
Прапор трясет ворота. Створки не поддаются ни на миллиметр – видимо, петли слишком давно не двигаются. Но Прапор не сдается. Он подцепляет замок клещами, примеривается и начинает крутить. По изумрудным зарослям, густым настолько, что за ними невозможно ничего рассмотреть, проходит ветер и просачивается сквозь створки ледяными струями. В шепоте листвы Серому слышится птичий клекот. Но мама не замечает.
Михась, вышедший следом за Вадиком, резко поворачивается к воротам, каменеет, и ветер, вроде совсем не сильный, на несколько секунд закручивается вокруг него в воронку.
Среди волос Вадика мелькают тонкие черные перья, и в его взгляде, который он бросает на Серого, мелькает самая настоящая паника.
– Я не могу держать! – по губам читает Серый и бросается к нему, на бегу срывая с себя ветровку.
Вадик кутается в нее, прячется в глубокий капюшон, сует когтистые руки в карманы. Его бьет мелкая дрожь, в пожелтевших птичьих глазах Серый видит воронов. Но ничего не пугает его так, как мелкая рыжая пыль, вылетевшая на выдохе изо рта Вадика. Пыль вспыхивает знакомыми золотистыми искрами и медленно оседает на землю, слишком мелкая и бессильная.
Её вид оглушает, выбивает почву из-под ног. Серый бестолково суетится, не зная, что делать, что-то лепечет, выспрашивая у Вадика подсказку, но тот молча мотает головой. Глаза у брата становятся совсем стеклянными. На фоне что-то кричит Тимур, оттаскивая Прапора от ворот, суетится Олеся, подбирая веники и грабли. Серый тянет Вадика за руку – инстинкт гонит его от золотистых пятен подальше – Вадик пытается встать, но ноги его не слушаются.
– Мама! – зовет Серый в отчаянии. – Мама, Вадику плохо!
– Вадим!
Мама бросает абсолютно все: и ворота, и субботник, и Прапора – и подхватывает Вадика с другой стороны. Того нехорошо лихорадит, на лице разливается пугающая бледность.
– Всё, на сегодня всё! – командует Тимур, взмахами отгоняя Прапора от ворот. – Всем домой! Олеся, давай грабли, Прапор, вот твои инструменты… Михась, чего встал как вкопанный? Уходим!
Серый не обращает внимания на ответ Михася – слишком беспокоит состояние Вадика, – но Тимур даже не кричит – визжит пронзительно, противно, наплевав на всякое уважение к мертвецам:
– Ты придурок?! Слезь с них! Прапор, держи его!
Уши закладывает от низкого гула, настолько низкого, что его не слышно. За спиной исчезают все звуки – и нервы обжигает страх.
Серый страстно хочет остановиться и оглянуться назад, посмотреть, все ли хорошо с остальными, почему они так резко замолчали, и развеять весь тот страх неизвестности, сгустившийся позади. Но Вадик оживает и крепко сжимает его шею, не давая это сделать. Глаза у него делаются страшными, в них пылает предупреждение. В спину от потревоженных ворот тянет ледяным ветром, а ведь на кладбище совсем не холодно, и шепот становится все отчетливей, превращается в хлопанье крыльев. Из глаз Вадика на Серого смотрит ворон – вот-вот вырвется наружу и улетит к стае…
«Не смотри, не оглядывайся, иначе потеряешь!» – всплывает старое предупреждение, вычитанное еще в детстве из старой потрепанной книжки и повторенное совсем недавно, в сборнике древнегреческих легенд. И подкрепленное однажды просьбой Юфима.
Серый смотрит вперед до самого выхода, идет сквозь гул, ничего не слыша и даже не чувствуя веса Вадика на плече. С каждым шагом тело становится все легче, неощутимей. И Серый обязательно бы сошел с ума от страха и сдался, посмотрел бы на Вадика с мамой, чтобы убедиться, что не потерял, но в памяти раскаленным железом сияют строчки об ошибке Орфея. Какая ирония – ведь Серый только-только взялся за книгу с греческими мифами, а знание уже пригодилось. А выход – вот он, уже совсем близко, и там уже стоят Зет и Юфим, как всегда спокойные и светлые. Это вселяет уверенность, хотя последние шаги Серый преодолевает, кажется, на одном волевом усилии.
Едва он ступает за ограду, как в уши врывается вороний грай. Серого с размаху бьет тяжесть тел: своего и Вадика, цепляющегося за шею. Они падают, Юфим помогает опуститься на землю. Серый наконец-то оглядывается и с облегчением понимает, что мама никуда не делась – она шла с ними нога в ногу. Она тяжело дышит, облизывает пересохшие губы, беспрестанно шепча молитву, и сжимает руку Вадика, человеческую, без перьев и птичьих когтей. А хозяева уже устраивают у ограды остальных: Тимура, Олесю, Прапора…
Михася нет.
– Где он? – заполошно спрашивает мама и подскакивает. – Михась где? Вы видели? Что это вообще было?
– Вы потревожили стаю, – хором отвечают хозяева. – Очевидно, ему среди них нравится больше, чем здесь.
– Его что, утащили? – в ужасе спрашивает мама.
– Скорее, его кое-кто забрал, – едва слышно ворчит Вадик, растирая руки.
Серый с облегчением видит, что тот снова выглядит нормальным человеком.
– Как так? Что же мы Верочке скажем? – растерянно лепечет мама.
Воронья стая уже улетает назад, за пределы щита, за кладбище, в темную, побитую хмарью рощу.
После долгих колебаний мама все же возвращается к церкви и заканчивает уборку. Серый подозревает, что она просто оттягивает неприятное объяснение с Верочкой и хочет поискать следы Михася. Остальные, похоже, думают о том же, потому что единодушно соглашаются на продолжение субботника.
Зет и Юфим заверяют, что вороны больше не прилетят. Им, как самым могущественным существам, верят. Тимур пытается рассказать, чем именно они занимаются на кладбище, но хозяева только безразлично отмахиваются и уходят, что мама расценивает как очередной знак. Она пытается открыть царские врата, чтобы почистить алтарь, но те по-прежнему не поддаются. К чугунным воротам больше никто не подходит.
Ни Михася, ни его следов нигде нет, и в конце концов приходится идти к Верочке с повинной. А она уже даже не расстраивается.