Писания про Юного мага - SoNew

— Может ли ей быть около семидесяти лет? — быстро прикинул Сэйт юный по меркам его народа возраст, на который выглядела девушка. — Лия не вспоминала о чем-то, что происходило уже давно? Война или затмение, или рождение кронпринца — что угодно?

— Да где же ей, бедняжке, про какую войну или там про принца знать, — вздохнула орчиха. — Сидела она в своей комнате, словно в клетке. Только одно могу сказать точно: Лия застала те времена, когда дети Нолдален дома еще жили. Теперь-то они все поразъехались кто куда.

— Она рассказывала что-то о своих кузенах? — эльф подался вперед.

— Похоже, что не больно-то они с ней игрались, вот что я поняла. И учиться девочке с ними не позволяли. Поэтому все, что она говорила: как Тайа музыке училась да как Нир цифры складывал. И то, похоже, в щелочку это подсмотрела.

— Значит, ее кузенам сейчас должно быть примерно столько же лет, сколько и самой Лие? — задумался вслух Сэйт, глядя в свою кружку. «Но при этом они уже покинули отчий дом и живут самостоятельной жизнью», — продолжал быстро прикидывать он. — «Конечно, разница между ними может быть немного побольше. Возможно, Лия подсматривала за детьми Нолдален совсем еще крошкой, и учиться ее не пустили потому, что девочка была еще мала. Обычно малышам хочется того же, что есть у старших детей, и они обижаются, когда им в этом отказывают. А с возрастом стало заметнее помутнение рассудка Лии, или что там послужило причиной ее изоляции? Тогда все сходится: для эльфов разница между детьми в сорок-пятьдесят лет уже достаточно значительна, чтобы младший ребенок еще оставался на попечении взрослых, а старший уже сам завел семью. Для людей же этот интервал может составлять всего восемь-десять лет.»

— Нужно отыскать их, — задумчиво произнес Сэйт. — И расспросить…

— Не отыщете вы их, господин, — покачала головой Ореза. — Если уж они на похороны матери не явились, значит знают что-то этакое…

— Ну хорошо. А кто же должен был забрать Лию?

— И про это ничего я не знаю, — огорчилась повариха. — Разве ж нам докладывали хозяйкины дела?

— Ну а что все-таки произошло после моего ухода? — Сэйт мысленно прикидывал, не стоит ли погрузить орчиху в легкий транс, чтобы помочь ей вспомнить мельчайшие подробности. Но та, похоже, расслаблялась самостоятельно. С кувшином в руке вместо кружки, она большими глотками пила что-то пахнувшее совсем не так, как яблочный сидр в чашке у эльфа.

— Да вот, не прошло и получаса, как в ворота постучали, и тихонько так. Нолдален сама спустилась, потому как стук был условный, ну чисто барабаны шаманские: там-тара-там-там. Привела на кухню эльфа из вашенских, светлого. Солидный мужчина, одет богато. О Лие он, видно, стал говорить еще с порога, потому как в кухне они уже спорили вовсю, но по-своему этак, по-господски, вежливо да с вывертами. Хозяйка уверяла, что гость присылал жреца с условными словами — а тот ярился, что подобная глупость ему бы и в голову не пришла. Я вышла поскорее, да ходу оттуда. Ясно было, что этому типу свидетели не нужны. Только я в сад выбежала, где домик для слуг, как сзади грохнуло и дом разом занялся со всех сторон. Я сперва вон за Равой кинулась, в детское крыло. У нее в тот день спину скрутило, сама бы она с кровати не встала. А уж потом побежала к хозяйке. Но там помощи не требовалось: Нолдален уже была мертвее камня. Я ее вынесла, конечно, из пожара, да толку-то. Колдуны, которые на нее потом смотрели, сказали, что это кинжал какой-то особый был, смертоносный, — орчиха вопросительно глянула на Сэйта.

— Да, я слышал о таком, — подтвердил эльф.

— Ну, вот и все. Перебрались мы к Раве в этот домик и решили вас поджидать. Никак не могло быть, чтобы вы сюда снова не явились, потому что Лия с вами очень уж легко пошла, без малейших сомнений. А значит, хорошая у вас душа и зла вы не замышляете.

— Да, я понял. Потом ты учуяла мой запах на улице и решила предупредить, что не расскажешь магистратуре о моей роли во всем этом, чтобы я не начал прятаться от тебя.

— В точности, — кивнула орчиха. — Вот и все, что я знаю. А если что забыла, так Вы сами спрашивайте.

Сэйт сосредоточился и начал медленно задавать Орезе вопросы. Иногда он спрашивал и Раву, но та знала о девочке гораздо меньше, хозяйку всю жизнь боялась, и создавалось впечатление, что эта тощая горничная провела два десятка лет, скрываясь по темным углам в огромном доме. Он узнал немало важных мелочей о Лие, но так и не добился ответа на главный вопрос: кто и зачем поместил девочку в дом Нолдален? Кто собирался забрать ее и так жестоко отомстил упустившей девочку темной эльфийке? И был ли этот кто-то одним и тем же светлым эльфом, виденным Орезой, или нет?

— Нет, миленький, — повариха прихлебывала орочий полынный эль из кувшина и постепенно становилась все фамильярнее с Сэйтом. Впрочем, эльфу это даже нравилось. Она вела себя с ним как-то по-родственному, напоминая о детстве в приграничном городке, где соседи разных рас точно так же обращались с подрастающими детьми. — Тот злодей не был колдуном, и жрецом он тоже не был. Уж на что я при кухне смолоду, а все равно скажу тебе точно: это был воин, каких поискать. А что кинжал колдовской был да пожар — это у него что-то с собой припасено было или помощник имелся, которого я не видала.

— Что ж, благослови вас боги! — поклонился Сэйт обеим женщинам. — Надеюсь, что ваша храбрость не доставит вам хлопот.

— Ну, не такие уж мы дуры, — покачала головой Рава. — Домик-то мы уже продали и собираемся завтра же уехать в другое место, где нас никто не знает.

— Удачи вам! — пожелал эльф.

— И тебе, миленький, и тебе! Береги нашу девочку, она очень добрая. Доброго-то всякий обидеть может… — вздохнула орчиха, переворачивая опустевший кувшин.

Отпирая пресвитеру дверь, орчиха наморщила лоб и произнесла задумчиво:

— Еще вот что. Хозяйка Лию, конечно, стыдилась и все такое. Но вот почему она запрещала девочке сны свои нам рассказывать? Спервоначалу Лия как выйдет к нам в кухню утром, глазищи свои распахнет и давай чисто сказку говорить. До того интересно — многие слуги из других концов дома специально подыскивали себе дело возле кухни в такие часы. А потом однажды Нолдален услыхала и запретила настрого. Мы-то не выдали бы, но девочка очень уж послушная была. Сказали нет — она и молчала. Может, припугнула ее тетка чем, не знаю. Ты вот книжки ей хочешь покупать, дело это хорошее. Только ты лучше научи ее всему, и она сама какие хочешь книжки напишет, такая уж придумщица! — с этими словами Ореза утерла глаза огромным фартуком и закрыла за Сэйтом дверь.

«Возвращаться всегда немного больно. Это похоже на прикосновение к давно сгладившемуся рубцу, к побелевшему незаметному шраму. На вид кожа давно уже стала здоровой и ровной, но под ней скрывается плотный комок искалеченной плоти, тянущее воспоминание о страдании, о чужой силе, разорвавшей ее. Воспоминания — это шрамы души. Даже самые светлые из них ранят нас невозможностью вернуться в прошлое. Что уж говорить о тяжелых, грустных, страшных? Когда мы возвращаемся туда, где давно не были, нам требуется вся наша внутренняя сила, чтобы делать вид, будто ничего особенного не происходит. Подумаешь, сегодня мы здесь, а завтра снова отправимся в дальние края, чтобы вернуться через годы. Но эти годы уже прошли. И нас не было здесь. Как морской прилив, они утопили одно и обнажили другое. Ничто не осталось неизменным, только фрагменты прошлого, осколки былого, как старые стеклышки в новой мозаике. И мы снова сдираем корочку памяти, торопливо слизывая каплю воспоминаний, как кровь с царапины в детстве…»