Серебряная богиня - Джудит Крэнц

Файерстоуны прекратили писать, а Дэзи, живя в Лондоне, продолжала каждое воскресенье навещать Дэни. Стах никогда не отвозил ее в школу Королевы Анны сам. Не желая рисковать, чтобы не встречаться с другой дочерью, он отправлял Дэзи в сопровождении Маши на поезде и такси.

В последующие годы каждое лето Стах брал Дэзи на школьные каникулы с собой в Нормандию, в дом «Ла Марэ», который он приобрел в подарок для Анабель вскоре после того, как она вошла в его жизнь. Однако каждые две недели Дэзи настаивала на том, что должна провести уик-энд в Англии, чтобы иметь возможность повидаться с Дэни. Угрюмо сжав губы, Стах субботним утром отвозил дочь вместе с Машей в аэропорт Довиль, а в воскресенье вечером приезжал туда, чтобы встретить их, но никогда не задавал никаких вопросов об их поездке.

Ежемесячно Стах получал отчеты о состоянии Даниэль из школы Королевы Анны. Эти послания неделями валялись нераспечатанные, прежде чем ему удавалось заставить себя прочесть их. Все равно в них одно и то же, убеждал он себя, и оказывался прав. Дэни была здорова, счастлива и хорошо себя вела. Она научилась некоторым простейшим вещам, обожала слушать музыку и играла с другими детьми. Она особенно привязалась к некоторым педагогам и, выучив несколько новых слов, даже общалась с ними. Но, похоже, только с сестрой у них бывали своего рода беседы.

Как ни странно, Дэзи никогда не заговаривала о сестре с отцом. Она не испытывала ни малейшего желания говорить о Дэни ни с кем, кроме Маши. Она не говорила на эту тему и с Анабель, хотя знала, что ей известно о существовании Даниэль. Тем более она не рассказывала никому из школьных подружек, что у нее есть сестра-близнец. Дэзи просто не осмеливалась говорить о ней. Запрет на эти разговоры был намного строже обычных тайн, это было табу в подлинном смысле этого слова: «Отец не хочет признавать Даниэль». Каким-то непостижимым образом Дэзи была убеждена, что ее собственное существование и судьба Дэни зависят от ее умения молчать. Это было выше ее понимания, но она знала это. Она не могла рисковать любовью отца, обретенной, а затем внезапно потерянной самым загадочным образом в первые годы ее жизни. Отец был не прав в отношении Дэни, но тут уж ничего не поделаешь — Дези хорошо знала пределы своих возможностей. Она могла дразнить Стаха по разным поводам, вести себя как маленький тиран, но только в определенных, четко очерченных границах. Лишившись матери, она была вынуждена крепко держаться за отца и без рассуждений принимать его отношение к своей сестре, чтобы не остаться полной сиротой.

Компромисс, достигнутый между нею и отцом в ту первую неделю после их приезда и давший ей возможность навещать Дэни, постепенно, мало-помалу становился приемлемым для Дэзи по мере того, как податливая натура ее сестры все более счастливо приспосабливалась к учителям и другим детям. Дэзи не оставалось ничего иного, как признать, что ей совсем не подошла бы школа, где находилась Дэни, а Дэни определенно не смогла бы учиться в школе леди Олден. Пятилетнее заключение на Большом плато отходило все дальше в прошлое под натиском впечатлений о теперешней жизни в Лондоне, той жизни, про которую она все меньше и меньше могла рассказать Дэни, пока наконец и вовсе перестала это делать. Их разговоры ограничивались узким кругом представлений Дэни и все больше напоминали беседы взрослого человека с ребенком, нежели разговор детей одного возраста. Дэзи часто рисовала картинки для Дэни и вскоре украсила ими все стены ее комнаты.

«Сделай пони», — постоянно требовала Дэни, которой часто приходилось видеть старых лошадей, выпасаемых на лугу рядом со школой Королевы Анны, и Дэзи, чьим высшим достижением, с точки зрения педагогов школы леди Олден, было более или менее удачное копирование яблок и бананов, научилась изображать картинки с участием лошадей, хотя считается, что хорошо нарисовать лошадь — одна из самых трудных задач.

Когда Дэзи впервые появилась в Лондоне, Рэм был тринадцатилетним подростком, переживавшим проблемы раннего созревания. Он всегда отбрасывал мысль о существовании сводной сестры, этого плода вторичной женитьбы отца после его рождения, и не признавал за узурпаторшей каких-либо прав. Ее просто не существовало. Нет, хуже, гораздо хуже, она была его соперницей.

Рэм куда сильнее, чем большинство его товарищей по школе, представителей высшего класса, был озабочен проблемой наследства.

Рэм, сколько себя помнил, всегда мечтал о том, как унаследует состояние Стаха — все состояние. Он вовсе не желал при этом смерти ему, даже не отдавал себе отчета в том, что его мечта может сбыться только после смерти отца. Он просто страстно желал наследства, не испытывая ни малейших угрызений совести. Он всем сердцем верил в то, что острое чувство несправедливости, которое постоянно мучает его и которое, хотя он никогда этого не сознавал, мешает ему быть счастливым, сразу исчезнет, стоит ему стать наследником, владельцем титула и состояния, то есть настоящим князем Валенским.

Факт существования на этом свете Дэзи означал, что ему уже никогда не достанется все. Сколько бы он ни убеждал себя, что даже если ей что-нибудь и выделят, то отцовского состояния с избытком хватит на двоих, все равно ее появление на горизонте нарушало приятную оформленность его планов на будущее. Но Рэм был достаточно умен и хитер, чтобы не обнаруживать своих чувств и скрыть их от взглядов взрослых.

Что же касается Дэзи, то с первой минуты, когда она увидела Рэма, он поразил ее воображение. В ее глазах он был подобен юным героям из сказок, которые, бывало, читала ей мать, тем героям, которые способны переплывать опасные реки и укрощать диких лошадей, взбираться на неприступные стеклянные горы, лететь наперекор ветрам и сражаться с великанами. Для маленькой девочки, прожившей, сколько она себя помнила, на уединенном Большом плато, этот высокий, прямой, смуглый и красивый мальчик, темнобровый, с тонким суровым лицом, окруженный ореолом чопорного Итона, был само очарование, особенно после того, как стал вести себя с нею, не допускавшей ни с чьей стороны непочтительного отношения, самым бесцеремонным образом.

Дэзи даже представить себе не могла всю силу его зависти, неотступно преследовавшей Рэма. На Рождество, когда они распечатывали подарки, он краешком опущенных глаз зорко следил, что там у Дэзи. Он убеждался, что подарки у обоих одинаково ценные, но тут же замечал, что отец не сводит глаз с Дэзи, желая насладиться ее радостью, и собственные подарки теряли для Рэма всякую ценность. Когда он, находясь в Итоне, получал письма от Дэзи, в которых та без всякой задней мысли описывала свои воскресные походы в «Коннот», Рэм с горечью вспоминал, что Стах водил его туда лишь по случаю дней рождения или чтобы отметить школьные праздники. Пару раз на Рождество его мать настояла, чтобы он приехал домой, в холодный замок около Эдинбурга, вместо того чтобы остаться с отцом, и как раз в эти два раза Стах увозил Дэзи на Барбадос, чтобы целый месяц греться на солнышке. Конечно, он специально выбирает именно эти праздники, убеждал себя Рэм, и боль обиды оттого, что его не взяли с собой, пронзала ему душу.