Серебряная богиня - Джудит Крэнц

Итак, ларчер Тезей, за которого Стах был вынужден в конце концов выложить двадцать фунтов, прибыл на постоянное жительство в Лондон, а к прочим обязанностям Дэзи прибавились кормление и воспитание щенка.

Тезей рос не по дням, а по часам и очень скоро из толстого, неуклюжего щенка прекратился в поджарую собаку, размерами с крупного, мощного грейхаунда и ростом в два с половиной фута в холке. Никакие запоры на дверях кухни и кладовок были не в состоянии сдержать этого зверя, который подкрадывался беззвучно, одним глотком сжирал свою добычу и исчезал прежде, чем кража бывала обнаружена. Он просто выполнял таким образом свое жизненное предназначение, малосимпатичную, но навязанную отбором во многих поколениях способность к воровству и презрение к закону.

Школа леди Олдеи, в которой училась Дэзи, считалась самой престижной школой в Лондоне для юных леди из аристократических и состоятельных семей.

Сама леди Олден, в прошлом замечательная красавица, была сторонницей жесткой дисциплины, и, если ее внимание задерживалось на одной из учениц, у бедняжки сердце уходило в пятки. Вооруженная внушительных размеров линейкой, леди Олден без колебаний опускала ее на костяшки пальцев провинившихся воспитанниц, и даже преподавательницы трепетали перед ней.

В один из дней, когда Дэзи была в школе, вскоре после того, как Тезей поселился в ее комнате, кухарка и надменный дворецкий составили заговор с целью избавления от пса. Кухарка подманила его к парадной двери, высоко держа в руке курицу, а затем выбросила приманку на мостовую. Когда Тезей бросился на улицу через раскрытую дверь, она захлопнула и заперла ее. Двое заговорщиков долго прислушивались, не начнет ли Тезей скрестись лапами в дверь, твердо решив не открывать, пока пес не убежит прочь. Но тот спокойно съел курицу, отряхнул свою жесткую шерсть, насторожил белые уши и отправился, ориентируясь по запаху, вслед за Дэзи в школу леди Олден. Когда Дэзи вышла из школы после обеда, она обнаружила собаку, терпеливо маячившую между входом и сторожевой будкой, в которой восседал школьный сторож и привратник Сэм, оберегавший и школу, и ее бесценных воспитанниц от контактов с внешним миром.

— Так, значит, это ваша собака, мисс, — сказал Сэм, который одинаково обращался ко всем ученицам, будучи не в силах запомнить разнообразные титулы девочек. — Но если вам кажется, что она может пребывать здесь каждый день, то вы ошибаетесь. Это против правил, с леди Олден случится припадок, если она узнает об этом.

Тем временем Тезей, вне себя от радости, прыгал вокруг Дэзи, клал лапы ей на плечи и преданно лизал лицо, проделывая все это молча, как и полагается ларчеру.

— Нет, Сэм, конечно же, нет, — поспешно ответила Дэзи.

Ходил ли пес когда-нибудь раньше к школе леди Олден? Кто знает… Такое нарушение правил немыслимо было даже вообразить, подобно тому, как невозможно даже помыслить, что студентам, обучавшимся на художника, позируют обнаженные мужчины или женщины. Но Тезей продолжал ходить в школу все следующие три года, пробирался в школьный сад через приоткрытую заднюю калитку, которой пользовался садовник, и безмятежно спал весь день на подушках, собственноручно принесенных Дэзи из своей комнаты, скрываясь в дальнем тенистом уголке сада, где его никто не замечал, кроме посвященного в заговор школьного садовника. Добряк ненавидел леди Олден, обожал собак и потому никогда не задавал никаких вопросов.

Дэзи исполнилось пятнадцать. Шел апрель 1967 года, и культурная жизнь Лондона была в самом расцвете, насыщаясь всеми новыми и живительными веяниями. Дэзи равным образом восторгалась «Битлз» и Видалом Сассуном, Рудольфом Нуриевым и Твигги, Мэри Квант, Джин Шримптон и Гарольдом Пинтером, но терпеть не могла Энди Уорхола, «Крошку» Джейн Хольцер и даже самого Мика Джиггера.

В тот год, когда любая продавщица из магазина могла позволить себе выбирать, одеться ли ей в кожаный костюм американской индианки с бусами и обручем на голове, или. подражая романтической героине-проститутке из фильма «Виват, Мария!», нацепить широкие брюки и блузку с оборками, в тот год, когда мини-юбки превратились в микро и неожиданно сменились шортами, Дэзи вынужденно продолжала довольствоваться синей матроской и голубым передником.

— Мне придется носить школьную форму до конца дней, если это взбредет в голову отцу и Маше, — жаловалась она Анабель.

— Гм-м, ты не производишь впечатления абсолютно лишенной всяких привилегий, — ответила Анабель, оглядев Дэзи с головы до пят.

Дэзи была одета в черные бархатные бриджи до колен, такой же жакет с золотыми пуговицами и черной тесьмой, а под ним — в гофрированную блузку из белого шелка. Ее туалет довершали белые чулки со стрелками и черные туфли-лодочки без каблуков, спереди украшенные розетками. Она уложила свои прекрасные волосы двумя волнами по обеим сторонам лица и перехватила их блестящими черными лентами, чуть-чуть подвела светлые брови и немного подкрасила тушью ресницы.

Еще в ту пору, когда Анабель узнала Дэзи шестилетней девочкой, она была поражена ее врожденным чувством справедливости. Дэзи только что лишилась матери, и ее, приехавшую в чужую страну жить с отцом, знакомым ей лишь по мимолетным свиданиям, вот-вот должны были разлучить с сестрой-двойняшкой. Анабель с трудом могла поверить в то, что эта девочка, повинуясь своей безраздельной преданности сестре, сумела заставить даже Стаха, человека, по мнению Анабель, выкованного из стали, уступить и настояла на том, что будет навещать сестру каждую неделю. Анабель с неизменным пристальным интересом следила за тем, как росла и взрослела Дэзи. Часто Анабель изумлялась тому, насколько легко, без видимых усилий, Дэзи сумела войти в абсолютно чужую дотоле жизнь. Но Анабель была достаточно мудра и сознавала, что далеко не до конца изучила Дэзи. Эта девочка была не из тех, кто откровенничает и любит делиться своими тревогами. А меж тем у ребенка были свои секреты, и, чтобы узнать их, требовалось заплатить немалую цену.

А вдруг Дэзи, размышляла Анабель, обманет ожидания и, повзрослев, станет еще одной просто хорошенькой девушкой? Теперь, когда Дэзи исполнилось пятнадцать лет, она сохранила в неприкосновенности свою чистоту и огненный темперамент, хотя в ее лице уже ясно проглядывали черты взрослой женщины. Даже она, женщина, могла легко представить себе, как учащенно должны биться мужские сердца при виде Дэзи. Полные, загадочные губы, манящие и еще такие невинные, эти глаза, столь искренние и непознаваемые в своих бархатных бездонных глубинах, и это тело, безупречное, сильное и гибкое. Счастливое дитя, она выглядит именно так, как диктует современная мода, романтично и слегка по-дикарски, даже сейчас, когда неожиданно обнажились и ее скрытое возмущение, и шумная детская обида по поводу одежды, на которую она прежде не обращала ровным счетом никакого внимания.