Бешеная стая - Михаил Нестеров

– Давай у меня дома.

– Через десять минут буду у тебя.

И все же без спиртного не обошлось. Мы не могли не выпить за примирение. И только после первой рюмки я рассказал ему детали, которые утаил во время допроса в отделении полиции. О них не знал ни Валентин Белоногов, ни Игорь Болдырев.

– Я ранил одного «бешеного пса».

Аннинский подался вперед:

– Точно?

– Точнее не бывает. Я ранил или Синего, или Оранжевого, только они из всей банды небольшого росточка. И ранение у него довольно серьезное: рука у него натурально отвалилась. Думаю, пуля попала ему в правую лопатку. Понимаешь, он уронил руку с оружием, прижался к водителю не только телом, но и головой; их шлемы соприкоснулись. Ты прав, Виталик: это наше – твое и мое дело, в одиночку мне не справиться. Но только ты смотри – не лезь на рожон, вспомни моего стукача. Если тебе нужна слава – я отойду в сторону. Бери это дело, пользуйся всеми моими материалами.

Я умел прощать и делать подарки. И еще я умел обещать. По лицу Аннинского (и опираясь на собственный опыт) я понял: ранение «бешеного пса» для него – самая желанная и неожиданная новость, и он сумеет обработать ее должным образом. Кроме самих бандитов, только два человека – я и Аннинский – знали, кто получил пулевое ранение в спину, и только мы двое могли выйти на след банды. Я был уверен, что в ближайший час Виталик загрузит своих осведомителей работой. Мне пришлось еще раз предупредить его:

– Ты видел снимки с места преступления?

Я настоял на ответе, и Аннинский сказал:

– Видел.

– На них мой стукач, здорово похожий на труп.

– Я не стукач, Паша, я опер. А стукачи работают на меня.

На этом мы и расстались.

Глава 11

Спасатели…

Три дня от Аннинского не было новостей; отсутствие новостей для меня новостью не являлось. Я подумывал о том, что Виталик кинул меня. Он обо мне так подумать не мог – он был частью мощной системы, а я только крутился вокруг нее. Наконец на экране моего мобильника высветился номер Аннинского.

– Привет, Паша! – поздоровался он. – Есть что-нибудь от твоих сексотов?

Мои сексоты сейчас вместе со мной крутились вокруг системы и казались мне никчемными людишками, хотя еще несколько дней тому назад они виделись мне в одном ряду с остальными доносчиками, стукачами и ябедами, которые хотели жрать, бухать и трахаться. Мне они порой напоминали типичных бомжей, которые помимо попрошайничества и воровства собирали посуду и несли ее в приемный пункт стеклотары. За прилавком стоял мужик, один в один похожий на меня, и сортировал посуду: эта бутылка ходовая, эта не очень, а эту – в мусор.

Я ответил: нет.

– А что у тебя?

Аннинский взял паузу.

Сердце мое екнуло: вот оно! Эти долгие три дня я жил ради этого короткого отрезка тишины. С чем это можно было сравнить? С лучником, например. Он медленно натягивает тетиву, чтобы замереть на мгновение, и после того, как он разожмет пальцы и отпустит стрелу, он не сможет повлиять на ее полет. Вот и мы с Аннинским, похоже, не сможем повлиять на ситуацию.

– Ты у генерала или у себя дома?

– У генерала, конечно. Мой адрес знают «Бешеные псы», не забыл?

– Помню. Я скоро приеду.

– Один момент: нам нужны «пушки» побольше?

– Не помешало бы.

– Предоставь это дело мне.

Сделав несколько глубоких вдохов и выдохов, как будто пробежал стометровку, я нарушил покой генерала. Он по моим глазам понял, что наступил ключевой момент. И его безжизненные глаза наполнились смыслом. Николай Ильич взял меня за грудки и напомнил мне условия нашего договора:

– Никаких официальных лиц, мать твою, ты меня понял? Я не хочу видеть этих тварей на скамье подсудимых. Место им на скотомогильнике. Сегодня все и кончится, правильно я тебя понял?

С любой бандой можно и нужно было кончать в один день, час и минуту. Все подобные операции планируют так, а не иначе, чтобы не отлавливать бандитов по одному и не собирать за ними трупы невинных людей. И как только маховик операции совершит один оборот, остановить его уже невозможно.

– Насчет официальных лиц, – я решил открыться перед клиентом. – Я работаю не один.

– Не один? – посерел старик.

– С одним полицейским.

– Черт бы тебя побрал, сукин ты сын! Из какого он отдела?

– Из отдела, который скрывает правду, – ушел я от прямого ответа, заодно успокаивая взвинтившегося генерала. – Вам не о чем волноваться, Николай Ильич. Нам с ним нельзя делиться информацией, чтобы окончательную фазу операции не затянуло в шестеренки бюрократической машины. Его помощь в этом деле неоценима, – сказал я несвойственным для себя языком.

– Он выходец из ГРУ?

– Да, мой бывший сослуживец из Следственного комитета.

– Надежный человек?

– У нас на двоих полтора десятка командировок на Северный Кавказ.

– А, так ты говоришь о своем «ингушском напарнике», – окончательно успокоился он. – Его зовут… Виталий Аннинский.

– Отличная память, – похвалил я генерала и сменил направление разговора: – Нам понадобится оружие.

– Пойдем со мной, – тотчас отозвался Приказчиков.

Мы спустились в подвальное помещение, в котором я ни разу не был. Подвал был приспособлен под склад и прачечную. Генерал отпер тяжеленную дверь, включил внутри свет и отошел в сторону: мол, выбор за тобой. Я шагнул в оружейную комнату, арсенал которой впечатлял: от «простых» охотничьих ружей до коллекционных, инкрустированных серебром и золотом; наверное, около ста единиц, купленных им лично и полученных в подарок. Помимо огнестрельного, здесь хранилась уникальная коллекция боевого холодного оружия: охотничьи ножи, шашки, сабли, палаши.

Мне было не до роскоши. Мне приглянулся дробовик без приклада, возможно, та самая семизарядная «стодевяносточетверка», из которой Блондин расстрелял управляющего кафе. Генерал подтвердил мою догадку:

– Этот ублюдок взял ружья, которые не были на виду, о существовании которых я забыл. Я бы хватился вот этого винчестера…

Пока он поглаживал цевье любимого ружья, для Аннинского я выбрал ту же модель, что и себе, но с откидным прикладом. Генерал вручил мне две коробки патронов.

– Это самодельные патроны с разрывной пулей, – пояснил он. – Каждая пуля весит тридцать граммов. – Он сделал паузу. – Честно говоря, я собирался к тебе.

– Что-то случилось?

– Я нашел запись казни Шатена.

– На флешке? – оживился я.

Генерал покачал головой:

– На видеокассете. На ней записаны все те же, как ты их назвал, врезки в дневник Родиона.

– Где вы нашли кассету?

– В столе, в своем втором кабинете.

Я был настроен на другую работу, во мне закипела кровь, и я верил, что сегодня действительно все закончится, но я не мог упустить возможность увидеть лица бандитов. Впрочем, не поторопился ли я?

– Лица «псов» на них видно? – спросил я, поторапливая генерала.

– Я разглядел их, как твое сейчас. Кроме одного.

– Кроме одного?..

Я прошел к себе в комнату, генерал присоединился ко мне через минуту. Я взял у него кассету с порядковым номером «0», приготовил видеодвойку для воспроизведения.

– Почему Родион сохранил этот ролик в формате видеопленки?

И снова отрицательный жест головой: «Не знаю».

– Может быть, все-таки он хотел включить и его в свой дневник? – спросил я, но больше обращался к себе. – Но в каком именно месте? Открытого содержания, этот сюжет не вписывается в полускрытую концепцию дневника Блондина.

Я впервые назвал Родиона по его кличке в присутствии генерала. Тот, казалось, этого не заметил. Я нажал на кнопку воспроизведения.

Если бы эта запись попала ко мне в руки хотя бы три или четыре дня тому назад, совместными усилиями удалось бы арестовать «Бешеных псов» и избежать жертв.

Первым в цех входит Синий, за ним – Шатен, его жертва, за которой он, по словам Блондина, заехал домой. В моей голове снова прозвучали комментарии автора дневника: «Первым Шатена ударил Синий, вторым – Оранжевый». Вот они, два низкорослых ублюдка, которые едва не угрохали меня в Столярном переулке. А вот и генеральский сын, который натурально свел меня с ними. За ним в цех входят Розовый, Коричневый, Оранжевый, последним – Белый. Лица бандитов отчетливо видны, как будто я подышал на заиндевевшее стекло, – за исключением одного человека, главаря банды. Почему на этой кассете скрыто лицо только одного человека? В поисках ответа на этот вопрос я начал издалека – с истока работы Блондина над записью с видеорегистратора. И начал он эту кропотливую, требующую усидчивости работу с Розового: наложил маску сначала на лицо лидера команды. Но прежде чем довести работу до конца и скрыть лица остальных, он решил проверить, как это будет смотреться на экране телевизора (ведь он собирался сделать врезку в видеодневник), и сделал запись с компьютера на видеомагнитофон, чем напомнил мне его приемную мать с ее морально устаревшим радио. Может быть, ответ был более простым, а может быть – более сложным, но для меня это не имело принципиального значения.