Прощай, грусть! 12 уроков счастья из французской литературы - Вив Гроскоп
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все, что связано с этой книгой – и личной историей Дюрас, – кажется мне столь же восхитительно интересным, сколь и печальным. Дюрас – трагик. Но при этом она умеет смешить. По энергетике Дюрас похожа на Франсуазу Саган: в ней тоже сочетаются желание умереть и безграничная любовь к жизни. Для любого, кто ищет поверхностные причины заинтересоваться французскими писателями (я первая в очереди из тех, кто подходит под такое описание), отмечу, что Маргерит Дюрас была исключительной красавицей и есть чудесная фотография, на которой она запечатлена в молодости. Знаю, такое замечание не соотносится с феминизмом, но надеюсь, читатели поймут, что я столь же охотно позволила бы себе сказать эти слова о привлекательном мужчине. (Загляните в главу о Мопассане и обомлейте.) На снимках у нее пронзительный, обезоруживающий взгляд, и она кажется феерически стереотипной француженкой. А еще она очень похожа на Лесли Карон, которая сыграла главную роль в киноверсии Gigi. На знаменитой фотографии Дюрас запечатлена за пишущей машинкой. На ней свитер с вырезом «галочкой», в руке она держит незажженную сигарету и кажется невозможно молодой и развитой не по годам. Если бы вам хотелось найти иллюстрацию для стереотипа о «гламурной французской писательнице» – это именно та самая фотография.
О романах Дюрас обычно говорят: главное в них не то, что сказано, а то, что остается несказанным. Мне кажется, такое определение не делает ей чести. В конце концов, можно сказать, что любая книга говорит скорее о том, о чем в ней речь не идет, а не о том, о чем в ней написано. У меня такое ощущение, что подобные замечания бессмысленны и свидетельствуют только о желании поумничать. Это как сказать, что в Les Misérables речь идет не столько о судьбе низших классов во Франции XIX века, сколько о человечности и нравственности. Или что в À La Recherche du Temps Perdu говорится не столько о памяти, сколько о том, как всем нам одиноко и печально. Разумеется, в этих романах находится место для каждой из тем. Во всякой книге есть подтекст. Но в случае с Дюрас справедливо сказать, что подтекст особенно важен. Она – приятное и открытое лицо феномена, называемого nouveau roman. Как правило, с этим стилем связывают Алена Роб-Грийе, Натали Саррот, Мишеля Бютора и Клода Симона. Название для нового типа экспериментального романа, в котором автор пересматривает свой стиль с каждой следующей книгой, было предложено в 1957 году в газете Le Monde. (В буквальном переводе оно значит «новый роман».) Ален Роб-Грийе стал философом этого жанра и закрепил мысль о том, что «старый роман» предполагает наличие сюжета, персонажей, повествования и идей, в то время как в «новом романе» на первый план выходят объекты, а сам роман рождается под влиянием обстоятельств. «Новый роман» не боится абстракции и потока сознания. Он не полагается на совпадения, связывающие все нити истории воедино. При желании он оставляет некоторые линии висеть в воздухе.
Помню, как пыталась осознать это еще в университете и как меня раздражало такое определение. Совершенно очевидно, что в этих романах писатели стремились к другому, и столь же очевидно, что им нужно было отойти от психологических романов XIX века и идеи об обязательном присутствии в повествовании персонажей, с которыми что-либо происходит. Но правда в том, что роман не справится со своей задачей, если в нем не будет героев, которые заинтересуют читателя в достаточной степени, чтобы он продолжил чтение. Я всегда сомневалась, что роман может добиться того же эффекта, как, скажем, картина Магритта, на которой написано «Это не трубка», хотя изображена явно трубка. Такие вещи поддаются пониманию в визуальной форме. Гораздо сложнее передавать их тем количеством слов, которое необходимо для романа. Однако я вовсе не хочу вливать ложку дегтя в прекрасно описанную бочку меда Алена Роб-Грийе. Это было бы гнусно. И невежественно, учитывая, что он гигант французской литературы XX века. Я лишь скажу, что L’Amant Маргерит Дюрас доказал, что большинство читателей предпочитает истории о персонажах, которым можно сопереживать и которые кажутся вполне похожими на реальных людей. Дюрас подхватила новый стиль и создала на его основе нечто чуть более доступное и чуть более личное, чем писатели академического толка, которые творили в одно время с ней. Она объединила стиль «нового романа» с повествовательными ожиданиями от романа традиционного.
Читая огромное количество доступных материалов о Дюрас, я несколько удивилась (хотя это и не стало для меня большим сюрпризом), когда узнала, как к ней относились. Она сама отмечала, что ее алкоголизм воспринимался иначе, поскольку она была женщиной. Почему-то он считался более постыдным, более возмутительным и точно не мог быть поводом для гордости, как у писателей-мужчин, например у Хемингуэя. Не хочу сказать, что в алкоголизме есть нечто притягательное, но писателей-алкоголиков XX века сопровождал какой-то флер. К Маргерит Дюрас относились иначе. Ее полагалось в некоторой степени жалеть, к ней полагалось проявлять любопытство. При жизни Дюрас французы были очарованы ею самой и ее творчеством и хотели как-нибудь поддержать писательницу. Она была исключительно яркой и популярной гостьей интервью. Это, в свою очередь, помогло ей завоевать репутацию и привлечь зрителей к ее восемнадцати фильмам, а читателей – к пятидесяти книгам. Но в то же время люди не понимали, как к ней относиться, а интерес к ее персоне всегда отличался некоторой болезненностью. В конце концов, что за женщина на самом деле так себя ведет?
Но добавим позитива, ведь у Дюрас была долгая и прекрасная карьера: она писала то, что хотела, и точно знала, что ее произведения доходят до увлеченной аудитории. Дюрас была не из тех, кто пишет «Гарри Поттера», «Игру престолов» или детективные серии. Она писала малопонятные
