Время Малера: Роман, рассказы - Даниэль Кельман

— Господин Малер, — послышался голос. Отчетливый женский голос откуда-то из середины зала.

— Да?

— О чем это вы?

Давид почувствовал, как краска залила его лицо. Он не шевелился. Его взгляд скользил по рядам, но не мог отыскать хозяйку голоса. Он не знал, кто задал вопрос. С разных сторон доносилось хихиканье.

Прежде чем ответить, Давид откашлялся. Надо было что-нибудь ответить. Вдруг ни с того ни с сего он вспомнил голубя. Тот взлетел не ввысь, напротив. Эти твари всегда так делают: летят не вверх, а бросаются вниз, постепенно падение переходит в полет, так что нельзя сказать, где кончается одна стадия и начинается другая. Естественно, им нужно беречь силы. Хотя подобная задача не из легких, к тому же связана с риском. Даже голуби должны уметь управлять своим телом, ведь оно состоит из материи, а на нее действует сила тяжести. Хитрость, только благодаря ей легко преодолеть препятствия. Благодаря одной хитрости.

Кто-то прыснул со смеху. Студентка отбросила назад прядь волос, вспыхнул свет. Ручка упала на пол и вдоль рядов покатилась вперед к кафедре, к Давиду. Он отшатнулся. Смех усилился. Давид открыл рот и снова закрыл. Там, в правом углу стены, была дверь, стоит только ее отворить, и тогда…

Он посмотрел на часы. Казалось, он слышал их тиканье, совершенно отчетливое, несмотря на шум. Похожее на ясную ночь… Как все было низко, извращено смехом, недоверием и равнодушием, преисполнено опасности, исходившей от того, что с неизбежностью надвигалось, подступало к нему, гасило жизнь и с каждым мгновением все больше засасывало в пучину прошлого, в пучину бесконечного и забытого времени. Давид выдержал несколько секунд, отмеченных отрывистыми скачками стрелки. Теперь раскаты хохота обрушивались на него со всех сторон, впереди стеной выстроились смеющиеся лица. Еще одна, еще две секунды…

Потом он вышел.

Он даже не обернулся. Снова направился по коридору, по пустынному и слегка изогнутому коридору. Вот кабинет Граувальда. Что-то заставило Давида остановиться и открыть дверь.

Граувальд ползал по ковру и собирал скрепки. Было слышно его тяжелое дыхание, виднелась скрюченная спина и седая голова, криво сидевшая на шее.

— Малер, — начал он, — опять вы! Да как вы…

Давид внимательно смотрел на профессора. Граувальд попробовал встать. Наклонился вперед, оттолкнулся руками от пола, однако силы неожиданно ему изменили. Руки профессора подкосились, и он смачно плюхнулся на пол. Снова оказался внизу и сидел теперь, вытянув ноги, словно малое дитя. Следующую секунду на ковре еще виднелись отпечатки его пальцев.

— Какого черта вам опять тут надо? — тихо спросил Граувальд.

Давид закрыл дверь. Лестница вниз, третий этаж, второй, холл, выход. Дежурный на проходной клевал носом, скрестив на груди руки и похрапывая. Он только тихо вздохнул во сне, когда Давид пролетел мимо него.

Вращающаяся дверь со всех сторон пыталась навязать ему его же собственное отражение, бледное и многократно умноженное. Отражение толстого вспотевшего мужчины с раскрасневшимся плохо выбритым лицом, выражавшим решительность. Дверь, вращаясь, скрипела, она сопротивлялась, но в конце концов выпустила его на свободу. После душной аудитории Давид ощутил приятное прикосновение свежего воздуха, хлынувшего навстречу. Когда-то здесь, возле лестницы, только с другого ее конца, Валентинов сел в автомобиль и укатил прочь, прочь из его жизни. Давид думал об этом всякий раз, выходя из университета.

Вниз по ступенькам, на площадь. Еще сверху он заметил стаю голубей, заполонивших асфальт (его так и подмывало обернуться и посмотреть на окна аудитории; но он знал: они стояли там и следили); на скамейках сидели старики и бросали на землю кусочки хлеба; туда, куда они падали, устремлялись птицы, толкаясь и нападая друг на друга. «Я больше никогда не спущусь по этой лестнице», — подумал Давид. Сделал глубокий вдох, потом выдох, после дождя воздух был влажный и чистый. Давид спрятал руки в карманы и прямо через площадь направился к голубиной стае, в самую гущу.

Птицы поднялись шумным, уносящимся вверх облаком. Казалось, это вдруг ожила земля. На мгновение воздух наполнился трепетом, беспокойным серым трепетом: какой-то старик отвернулся, другой закрыл лицо руками… Но очень скоро все кончилось. Только запрокинув голову, можно было следить за птицами: они уже летели над крышами, гул постепенно стихал, множество голосов смешались теперь в один крик, который то усиливался, то снова слабел.

X

— Адреса никто не знает!

— Какого адреса? — спросила Катя. Наклонилась вперед и погладила его по плечу, он почувствовал нежное, приятное прикосновение. И отстранился.

— Валентинова. Вчера я послал мои записи в университет. Но этого мало. Я сам должен к нему.

Катя посмотрела на него. Давид тяжело дышал, волосы его были всклокочены, но лицо светилось.

— Ты не думаешь, что после всего, случившегося сегодня, тебе не следует лезть на рожон? Ты скорее всего потерял работу. Может, хватит уже?

— Нет, не хватит!

Он вытащил мятый платок и вытер лицо.

— Представь: позавчера ночью я вдруг нашел. Все, что искал. Кстати, ты видела фонарь?

— Что?

— На улице. Его уже починили. Знаешь, мне приснилось, что он разбит, когда я даже не мог об этом знать, и потом он действительно… Словно я на короткое время перенесся в будущее, понимаешь, словно моего открытия оказалось достаточно, чтобы нарушился весь порядок… Это, наверное, звучит очень невнятно?

— Вообще-то да, — ответила Катя.

Она наблюдала за ним, склонив голову набок, потом отбросила назад волосы и подошла к окну. В некоторых местах облака разорвались, освободив уже порозовевшее небо. По улице важно расхаживал полицейский.

— Вполне возможно, ты и прав, но… возможно, твое открытие настолько важно или… необычно, что совершенно сбивает тебя с толку. И твой рассудок…

— Не в состоянии это выдержать. Ты это хочешь сказать?

Девушка смотрела на него. Красные губы, покрой ее кофточки, блики заката на волосах, карие глаза — Давид невольно обратил на это внимание.

— Да, — подтвердила она, — именно это я хочу сказать.

— Большое спасибо.

— Да что с тобой в самом деле?

Давид пожал плечами:

— Ничего особенного. Только то, что времени не существует.

— Примерно то же утверждал еще Платон. О движущемся подобии вечности. И после него еще многие. Не сердись, но ничего такого, сверхоригинального здесь нет.

— Разумеется, все это давно известно. Конечно. Но я нашел доказательства.

Катя мельком взглянула на него. В окне появилось ее отражение. Порыв ветра с шумом опрокинул урну, разметав в воздухе бумажки и салфетки, сорвал с полицейского фуражку. С распростертыми руками тот кинулся за ней. Фуражка упала на землю прямо перед ним, полетела дальше, снова приземлилась.

— Физика, — заговорил Давид, — не признает времени. Того реального времени, которое необратимо направлено из прошлого в будущее. Хотя нет, признает, но только в одном-единственном случае. Он сформулирован во Втором начале термодинамики. А оно гласит: хаос развивается исключительно по нарастающей.

Давид стоял теперь за Катиной спиной. Полицейский выбивал пыль из фуражки.

Катя повернулась. Теперь она была совсем близко. Давид видел ее раскрасневшееся лицо, узкие глаза, две завивавшиеся пряди волос на лбу.

— Только Второе начало объясняет единственно возможную связь между материей и временем. Если его отменить…

— Но это было бы ужасно.

— Отчего?

Околдованный близостью девушки, Давид на мгновение замолчал, и мгновение было долгим и затянувшимся. Потом сделал шаг назад.

— Ты знаешь, это не так-то сложно. В этом-то и заключается все чудо. Я так долго искал и уже давно нашел бы… но кто бы мог подумать, что все так просто. Похоже, создатель допустил ошибку в проекте, и произошло… своего рода недоразумение. Его план не должен был сработать.

Давид поднес к лицу очки и, расправив дужки, осторожно надел.

— Но он сработал.

Катя подошла ближе. За спиной ощущался холодок окна. Она протянула руку и коснулась его щеки. Он вздрогнул и вдруг вспомнил старика на скамейке, вспомнил, как дотронулся до него и что было потом. Катя отвела руку.

— Четыре длинные формулы, — сказал он, — и ряд пояснений. Несколько приборов в лаборатории. И все бы двинулось с места, дело бы пошло, набирая обороты и распространяясь как волны по воде. Время бы утратило привычную четкость. Знаешь, мы всегда думали, что физический мир прочен, незыблем и точно выверен. Что законы его неопровержимы. Но это не верно. Ибо в действительности мир очень хрупкий. И сломать его ничего не стоит.

— С тобой не все в порядке. — Катин голос звучал неуверенно, почти надломленно. — Ты со всеми разругался. Ты…