Доверься - Ольга Вечная
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я поворачиваюсь назад:
– У тебя точно ничего не болит? Вернее, сильно не болит?
– Нормально, – выдает Матвей.
На подбородке краснеет здоровенный синяк. Им с товарищем профессионально наподдавали. Матвей пялится исподлобья. В его глазах страх. Темный, густой. Опыт, после которого не будешь прежним. Меня передергивает.
Представляю, через что они прошли, когда мигалки увидели. Когда их догнали. Когда били и в КПЗ везли. Сердце сжимается от сочувствия к большому, напуганному до смерти ребенку. Запутавшемуся и какому-то совершенно сейчас одинокому.
– Все будет хорошо, – говорю я. – Прорвемся.
Матвей кивает и опускает глаза. Ему стыдно. Я вновь смотрю вперед.
– Спасибо, что взяла наличные, – в сотый раз благодарит Павел, хотя уже перевел мне нужную сумму.
– Это ерунда. Банкоматы повсюду. Паша, ты сейчас куда его? К бабушке?
– Нет. К себе. Бабуля такое не переживет, наверное. Пусть спит спокойно.
– Не говори ей, ладно? – опять раздается бурчание. – По-человечески тебя прошу. Все сделаю, только не говори.
Паша оборачивается и бросает на брата взгляд, от которого хочется плакать.
– Тебя лучше домой, Диана? Уже поздно, – говорит мне.
– Машина у клиники.
– Диана Романовна, как только мы вас высадим, он меня убьет, – шепчет Матвей. – Жестоко и хладнокровно. Если такое случится, помните, что я был в вас влюблен. Платонически.
Я решаю придумать обстоятельства, чтобы остаться с Пашей наедине и дать нам возможность поговорить о Матвее.
– Давай завезем Матвея домой, ему в школу завтра. Пусть спать ляжет. Потом меня до клиники добрось, пожалуйста.
– Хорошо.
Через несколько минут мы въезжаем в малознакомый, но вполне достойный район. Чистые улицы, рабочие фонари. Не страшно.
Останавливаемся у одной из монолитных многоэтажек.
Паша вздыхает, потом смотрит на меня и произносит:
– Давай его проводим и уложим? Мне нужно убедиться, что он в кровать лег. Иначе издергаюсь.
Пульс начинает частить. До этого момента был только Матвей. Я страшно за него переживала, а когда увидела – напуганного, битого и как будто ставшего младше – и вовсе чуть не заплакала. Сейчас же на первый план вновь вырвались «мы». Мы с Пашей, наша страсть и наш разрыв.
Подняться к нему домой и уложить спать Матвея.
– Не надо, Паш, я сам справлюсь. Все окейно будет. Езжайте, – вдруг спохватывается криминальная единица чересчур резво.
– Ты мне уже обещал сегодня. Твое слово не имеет вообще никакого веса. Ноль без палочки ты.
– Хорошо, конечно, – произношу торопливо, опять становясь буфером. – Давай быстро поднимемся. Уже все равно не усну.
Паша на секунду опускает глаза, мешкает. Но, видимо, совесть не позволяет бросить меня одну ночью в машине. Мы втроем выходим на улицу.
Мне туда не надо. Не надо.
Остаться бы в машине и посидеть в социальной сети.
Вместо этого я захожу с братьями в подъезд, потом в лифт. Поднимаемся на восьмой этаж.
Квартира с номером «8А». Паша открывает дверь, мы заходим в коридор. Над головой загорается ослепительный свет. И первое, что бросается в глаза, это женские вещи на открытой вешалке. Розовое пальто, белая куртка, еще что-то.
Мое лицо непроницаемо, я спокойно разуваюсь, хотя сама хочу немедленно уйти. Убежать так, чтобы пятки сверкали! Но мне двадцать пять, у меня, блин, уже в наличии материнский инстинкт. А раз своих детей нет, отрываюсь на студентах. Я обещала Матвею, что позабочусь о нем.
– Диана, проходи, пожалуйста, – говорит Паша. – Извини, немного бардак: мы не ждали гостей.
– Все в порядке. По крайней мере, нет воды на полу, – отшучиваюсь.
– Это шмотки Лиды, она здесь не живет с декабря. Все не сподобится забрать, – объясняет Матвей по-быстрому. – Я говорю, что надо самим выходной взять и отвезти ей. – Он пинает один из пакетов, что лежат горой в коридоре.
– Матвей, ложись спать в комнате, – требует Паша. – Сейчас.
– Слушаюсь, – вздыхает Матвей. Потом шепчет мне: – Спасибо большое, Диана Романовна. Я никогда не забуду вашу помощь. Можете на меня рассчитывать…
– Спать! – рявкает Паша из кухни.
– Жду тебя в пятницу, – отвечаю я.
Матвей уходит в единственную комнату и закрывает за собой дверь. Павел же приглашает за стол.
– Чай, кофе? Давай перекусим и поедем.
– Спасибо, чай. У тебя стильно, мне нравится.
Я вежливо улыбаюсь, присаживаясь за стол. В квартире и правда неплохо: свежий современный ремонт, серые приглушенные тона. Немного холодные и безликие. Эдакая холостяцкая берлога с небольшим слоем пыли кое-где, свидетельствующей о том, что единственный жилец много работает. А подростку плевать.
В ванной, пока мыла руки, заприметила розовую зубную щетку, пару шампуней для блондинок. Какие-то лосьоны для тела. Все стало понятно. И на кухню я зашла подготовленной.
Паша суетится, ставит на стол печенье, конфеты. Чайник щелкает.
– Богдана он не сдал, хотя именно тот был за рулем, – говорю я. – Смело.
Паша кивает, присаживаясь напротив. Чай в чашках приятно пахнет. Ромашкой или чем-то таким. Паша смотрит на меня внимательно. Он именно сейчас жжется. Вкусными губами, запахом, темными глазами. Жжется сексуальной энергетикой, и я, бесспорно, его хочу очень сильно.
Вот такого мрачного, злого, но при этом прислушивающегося ко мне. Словно имеющего крохотную слабость.
Но нет.
Потому что пазл окончательно сложился. И от этого горько.
– Хороший у тебя брат. Не подлый. Искренний. Пару лет потерпеть осталось, поумнеет.
Паша хмыкает. Я продолжаю:
– Со мной у отца было много проблем. Очень много. Ты даже не представляешь!
– Да ладно. Расскажи.
Ты просрал возможность послушать.
– Как-нибудь, если выпью достаточно, – смеюсь почти беспечно. Почти получается. – Паш, ты еще будешь гордиться Матвеем. А все, что он творит сейчас, – так это от одиночества.
– Родителей я ему воскресить не могу при всем своем безграничном желании. Спасибо за поддержку, Диана. Очень неожиданно, оттого и особенно приятно. Я это ценю.
– Ты думаешь, я за всеми вот так таскаюсь ночами? Отнюдь. На той неделе троим отказала в обучении. Паш, послушай. По тому, как Матвей схватывает, как соображает – он один из лучших моих учеников. Если не лучший. Но, блин, если бы ты только знал, сколько времени уходит на мотивацию!
Паша улыбается. А потом меняет тему и произносит совсем
