Прощальный вздох мавра - Салман Рушди

Три мои сестры появились на свет одна за другой с небольшим интервалом, и Аурора носила и рожала их с такой рассеянной небрежностью, что они, казалось, задолго до рождения знали, что она мало будет снисходить к их постнатальным нуждам. Имена, которые она им дала, только подтвердили эти подозрения. Старшая, первоначально названная, вопреки протестам еврея-отца, Кристиной, позже осталась только с половинкой имени.

– Чтоб ты не дулся, Ави, – распорядилась Аурора, – отныне она будет просто Ина без всякого Христа.

Так, усеченная вдвое, бедная Ина и росла, а когда родилась вторая дочь, стало еще хуже, потому что Аурора настаивала на имени Инамората. Авраам вновь пытался протестовать:

– Их же будут путать, – сказал он жалобно. – К тому же это Ина-мор, Ina-more, означает «больше, чем Ина», Ина с плюсом…

Аурора пожала плечами.

– Ина у нас та еще кроха – она, как родилась, весила десять фунтов, – напомнила она Аврааму. – Голова с пушечное ядро, задница с корабельную корму. А эта маленькая мышка-норушка не может быть ничем, кроме как Иной с минусом.

Неделю спустя она пришла к выводу, что пятифунтовая мышка Инамората очень похожа на знаменитого зверька из мультфильмов – «ушки большие, глазки кругленькие, одежка в горошек», – после чего моя средняя сестра стала зваться Минни. Когда еще через полтора года Аурора заявила, что ее новорожденная третья дочь будет Филоминой, Авраам принялся рвать на себе волосы.

– Теперь пойдет путаница: Минни – Мина, – стонал он. -Не говоря уже о том, что третья Ина.

Филомина послушала-послушала их спор и принялась плакать, басовито и совершенно немелодично, чем убедила всех, кроме ее матери, в комизме и нелепости данного ей соловьиного имени. Но когда ребенку было месяца три, няня, мисс Джайя Хе, вдруг услышала из детской пронзительные трели и душераздирающее карканье и, поспешив туда, увидела в кроватке довольную жизнью девочку, распевающую на всевозможные птичьи голоса. Ина и Минни с восторгом и ужасом взирали на сестричку через прутья кроватки. Позвали Аурору, и, придя, она с невозмутимой беспечностью, тотчас разрушившей ощущение чуда, решительно кивнула и вынесла свой вердикт:

– Что ж, если она так умеет подлаживаться – значит, она не бюль-бюль, а майна, говорящий скворец.

С той поры так и пошло: Ина, Минни, Майна; правда, в школе «Уолсингем хаус» на Нипиэн-си-роуд их превратили в «Ини, Мини, Майни» – неоконченную строку, завершавшуюся пропуском, паузой на месте четвертого слова. Три сестры ждали – и ждать пришлось долго, потому что от рождения Майны до моего, до времени, когда можно будет поймать братца за палец ноги [59], прошло без малого восемь лет.

Мальчик, которого безуспешно пыталась заполучить старая ведьма Флори Зогойби, все не появлялся, и к чести моего отцa надо сказать, что он всегда выказывал полное удовлетворение своими тремя дочерьми. Девочки подрастали, и он был самым что ни на есть любящим отцом… Но вот однажды – это было в 1956 году, во время длинных каникул после сезона дождей, – когда семейство отправилось в Лонавлу посмотреть двухтысячелетние буддийские пещерные храмы, он он вдруг остановился на середине высеченной в скале крутой лестницы, ведущей к темному жерлу самой большой пещеры, схватился, задыхаясь, за сердце и, слыша, как воздух с хрипом вырывается из легких и видя одни лишь плывущие перед глазами круги, тщетно потянулся рукой к трем своим дочерям, девяти-, восьми– и почти семилетней, которые не замечали его бедственного положения и, хихикая, скакали себе все выше и удалялись все дальше от него с присущими детству беззаботной быстротой и ощущением бессмертия. Аурора успела подхватить его прежде, чем он упал. Подошедшая к ним старая торговка грибами помогла Ауроре посадить Авраама, прислонив его спиной к скале; соломенная шляпа съехала ему на лоб, по лицу и шее струился холодный пот.

– Да не хрипи ты, черт бы тебя побрал! – закричала Аурора, взяв его голову в свои ладони. – Дыши, понял! Не смей у меня умирать!

И Авраам, который всегда ее слушался, остался жив. Дыхание сделалось ровнее, в глазах прояснилось, и долгие минуты он сидел со склоненной головой, приходя в себя. Девочки прибежали сверху по лестнице, вытаращив глаза и засунув в рот пальцы.

– Видишь, как плохо быть старым отцом, – пробормотал жене пятидесятитрехлетний Авраам, пока дочери еще не приблизились. – Очень уж быстро они растут, а я так же быстро разваливаюсь. Будь моя воля, я оставил бы в этом возрасте и себя, и девочек.

В присутствии подоспевших детей Аурора придала своему голосу беззаботность.

– Ну, о тебе-то беспокоиться нечего, – сказала она Аврааму. – Ты у нас вечный. А что касается этих диких существ, я жду не дождусь, когда они вырастут. Боже ты мой! Как долго тянется все это детство! Вот (бы мне таких детей -пусть даже одного ребенка, – который бы действительно быстро рос.

Тихий, почти неслышный голос произнес у нее за спиной: «Фокус-покус, райский сад». Аурора резко обернулась.

– Кто это сказал?

Рядом были только дочки. Другие экскурсанты, часть из которых несли в паланкинах (внизу Авраам отказался от этой услуги), находились слишком далеко от них – одни выше, другие ниже.

– Где эта женщина? – спросила Аурора детей. – Эта старуха с грибами, которая мне помогла. Куда она делась?

– А мы никого не видели, – сказала Ина. – Тут были только ты да папа.

Махабалешвар, Лонавла, ХандалМатеран… Я никогда больше не увижу эти милые прохладные местечки в холмах, местечки, чьи названия отдаются в ушах бомбейцев детским смехом и нежными песнями любви, пробуждая воспоминания о днях и ночах в зеленой тени лесов, о прогулках и беззаботности! В сухое время перед сезоном дождей эти священные холмы словно парят в серебристой волшебной дымке; а после муссонов, когда воздух прозрачен и чист, можно встать, скажем, на Центральной высоте Матерана или на Холме одинокого дерева и посреди этой сверхъестественной ясности проникнуть взглядом если не в вечность, то хотя бы ненамного в будущее, на день или на два.

Однако в тот день, когда у Авраама случился приступ, причудливые изгибы холмов и медлительность петляющих между них дорог пришлись весьма некстати. У семьи был забронирован на эти дни номер в гостинице «Лорде сентрал» в Матеране, и это означало, что они должны были сначала проехать двадцать миль по ухабистой неухоженной дороге, а затем, оставив «бьюик» на попечение Ханумана, пересесть на игрушечный поезд, ползущий вверх из Нерала через «туннель одного поцелуя» и дальше – томительная двухчасовая поездка, во время которой Аурора, смягчив свою обычную суровость, пичкала детей сахарно-ореховыми конфетками, чтоб сидели тихо, в то время как мисс Джайя мочила в кувшине с водой носовые платки, которые Аурора все время меняла на лбу у ослабевшего Авраама.

– До этой «Господней центральной», – сетовала Аурора, -трудней добраться, чем до самого рая.

Но «Лорде сентрал» была, по крайней мере, вещью реальной, существование этой гостиницы было эмпирически доказуемо, а что касается небесного рая, то на его существование в моей семье никогда особенно не закладывались… Поезд пыхтел, взбираясь по узкоколейке все выше, розовые занавески на окнах вагона первого класса развевались от ветра, и наконец он остановился, и обезьяны, свесившись с крыши, попытались украсть через окно сладости у опешивших девочек Зогойби. Здесь дорога кончалась; и в ту ночь в комнате «Господней центральной», где вдруг сильно запахло специями и на стенах сидели внимательные ящерицы, – там, на скрипучей пружинной постели под медленными взмахами потолочного вентилятора Аурора Зогойби ласкала мужнино тело, пока жизнь не вернулась в него полностью; и четыре с половиной месяца спустя, в первый день 1957 года, она родила своего четвертого и последнего ребенка.

Ина, Минни, Майна, и наконец – Мавр. Ваш покорный слуга; последний в роду. И еще одно. Есть еще одно обстоятельство; можно назвать его исполнением желания. Можно – местью мертвой старухи. Я – тот ребенок, на отсутствие которого Аурора Зогойби жаловалась на ступенях, ведущих к пещерам Лонавла. Это мой секрет, и после всех этих лет все, что я могу сделать, – это открыть его, и плевать мне на то, как это прозвучит.

Я перемещаюсь во времени быстрее, чем следует. Вы меня поняли? Кто-то где-то нажал кнопку FF или, может быть, х2. Читатель, слушай меня внимательно, не пропускай ни единого слова, ибо то, что я сейчас пишу, – простая и буквальная истина. Я, Мораиш Зогойби, прозванный Мавром, в наказание за грехи мои, за неисчислимые грехи мои, по вине моей, по прискорбной вине моей живу с двойной скоростью.

А что торговка грибами? Аурора, принявшись на следующее утро расспрашивать администратора гостиницы, услышала в ответ, что, насколько он знает, в районе пещер Лонавла грибы никогда не росли и не продавались. Старуху – птичий потрох, пошел в ад – больше так и не видели.