Любовь к трем цукербринам - Виктор Пелевин

Промотать шестьдесят минут, велел Кеша.

Я сказал, что не хочу философск. зн.

Охотно, ответил Библиотекарь. Таким образом, переход от двухпартийно-открытой к трех-партийно-закрытой системе управления подразумевал, что за общественное признание борются не два противостоящих кандидата, а три взаимодополняющих цукербрина, условно называемые «консервативным», «радикальным» и «либеральным» — причем эмулятивно один из цукербринов частично негр, другой — частично китаец и пр. (условный расово-национальный состав зависит от зональности). При этом управляющий цукербрин меняется не один раз после выборов, а столько раз, сколько трансформируется общественный сантимент, непрерывно измеряемый в реальном времени...

Промотать еще двадцать минут, велел Кеша.

Осталось шестнадцать, ответил Библиотекарь.

Тогда промотать пятнадцать, велел Кеша.

Охотно. Власть может переходить от одного цукербрина к другому или третьему до семисот раз в секунду — и каждый раз достигается сложнейший компромисс между всеми тремя политическими платформами, позволяющий наиболее полным образом учитывать настроение граждан в реальном времени. Ни один самый умный и быстрый политический обозреватель давно уже не в силах отслеживать эти процессы с той скоростью, с какой они происходят. В результате политика осталась доступной человеческому разумению только в той области, где проходит обсуждение новых алгоритмов, сам же политический процесс... Промотать... Сравнил цукербринов с тремя все время меняющимися головками бура, который ежесекундно вгрызается в реальность, чтобы пробурить ведущий к свету... Промотать... Поэтому цукербринов всегда изображают вместе: никогда в точности не ясно, какой из этих алгоритмов является высшей властью в данную секунду. Конец.

Кеша два раза наклонил голову влево. Библиотекарь закрыл свой фолиант, библиотека поехала назад, сжалась и угасла, и Кеша опять оказался на фейстопе.

Следующий выбор был прост.

Неподалеку от Ксю Бабы на фейстопе стоял бородатый господин с тростью, в смокинге и галстуке бабочкой, под которой висел тяжелый крест, образуя вместе с галстуком подобие медной стрекозы. Так, по мысли неизвестного художника, должен был выглядеть Игрок (локализация, Достоевский, локализация), но Кеше этот персонаж больше напоминал набожного вампира. Кеша кивнул Игроку — и тот, взмахнув тростью, взял его в свою папку.

Это был как бы фейстоп внутри фейстопа: вавилонская игротека, темная пустота, в которой ровными рядами висели разноцветные игровые сферы. Подзывая их к себе, можно было заглянуть во множество разных пространств. Во вселенной Игрока происходило много интересного.

В танкосфере шла шикарнейшая битва возле Бранденбургских ворот, где десяток приплюснутых ИС-6 переплевывался смертью с тремя серыми «маусами». Американский и японский флоты сошлись у неизвестного атолла, и исход был неясен, потому что команда японцев недавно проапгрейдилась по очкам, и теперь у империи имелась атомная бомба. Облепленные кислотной слизью альены шли в атаку на крестоносцев — как обычно, все слоты за альенов были заняты, свободные оставались только за крестоносцев.

В общем, можно было найти себя множеством разных способов. Разрешалось и просто наблюдать за происходящим через чьи-то глаза — куча людей бесплатно шэрила свой игровой опыт. Кеша собирался залезть в танкосфе-ру, но вдруг услышал тревожный зуммер.

Общесистемное сообщение (или, как выражаются пандиты, Слово Дукербрина). Обычно

эти сообщения касались всяких новых неудобств и неприятностей. Как раньше говорили, тревога. Свистать всех наверх.

Чертыхнувшись, Кеша поспешил назад на фейстоп. Тема правительственного сообщения, однако, настигла его еще до того, как он вынырнул на знакомую итальянскую площадь: «ВОРУ ВОР».

WAR ON WAR

Как всегда, обосрались с локализацией.

WAR ON WAR — просто антитеррористический выпуск новостей. Не стоило так спешить.

У этих выпусков была, впрочем, одна приятная черта. Их по дефолту зачитывал помощник фейстопа — то есть, в его случае, Little Sister. По какой-то не до конца ясной причине это каждый раз на несколько часов примиряло сестричку с Кешей.

Сестричка уже стояла у фонтана с рожком в руке. Увидев Кешу, она сделала вид, что не замечает его (на самом деле, конечно, все было наоборот — не видя Кешу вообще, она сделала вид, что увидела его, но притворяется, будто не видит — только надо ли человеку нырять в такие глубины?), подняла рожок, грациозно изогнулась и звонко, молодо, озорно протрубила.

В звуке рожка было что-то щемяще-обидное. Если бы компания каких-нибудь злых психологов и гипнотизеров попыталась специально синтезировать звук, способный напомнить Кеше, что юность, беспечность и красота — это уже не он, получилось бы, наверное, похоже.

Хотя, с другой стороны, было непонятно, чья же это тогда юность и красота, если сестричка целиком сделана из его мыслей, и никакой другой материальности у нее вообще нет... Ксю Баба могла бы, наверно, это объяснить. Только не факт, что он понял бы.

Сестричка опустила рожок и, выждав, когда все стоящие на площади приложения повернутся к ней, сказала:

— Чрезвычайное сообщение! Комиссия по общественной безопасности информирует граждан, что вероятность нового теракта Бату Караева в ближайшие пять суток возросла до двадцати пяти процентов! Фактор угрозы поднят с желтого до оранжевого! Если вы хотите что-то спросить о террористе Бату Караеве и опасности, которую он представляет для общества, я здесь, чтобы вам помочь...

Делая объявление, сестричка не смотрела на Кешу, а как бы говорила с приложениями, внимательно и тревожно оглядывая их лица — отчего Кеша на несколько секунд почувствовал себя одним из стоящих на площади. Это было страшновато, потому что сильно понижало личный статус. Но страх тут же прошел. Кеша подумал, что вполне можно будет уединиться с сестричкой в каком-нибудь тенистом прохладном месте и послушать про Караева. Хотя рассказ, конечно, будет скучным. Все эти цукербрин-сообщения — обычная пропаганда и промывание мозгов.

Он махнул сестричке рукой.

— Я хочу спросить,— сказал он.— Только не здесь. Пойдем в кинозал, детка. Там и расскажешь.

Площадь разорвало на цветные зигзаги, и Кеша с сестричкой оказались в личном Кешином кинозале — куда он приходил смотреть старые двумерные фильмы. Это была большая комната с мягкими кожаными диванами и креслами, скопированная с кинозала на яхте какого-то русского олигарха древности. Кресел было много, на тот случай, если Кеша захочет посмотреть кино вместе с друзьями, но Кеша за все время только пару раз вытаскивал сюда Мэрилин — по прямому линку из семейной спальни. И оба раза та уснула в середине фильма.

Сегодня сестричка казалась Кеше особенно милой. Она, несомненно, все чувствовала (конечно, на самом деле это он сам... и т.д., и т.п., но ведь позволительно про это ненадолго забыть?) и кокетничала: вела себя так, словно ее единственная задача — донести до клиента требуемую информацию.

Дело, разумеется, обстояло именно так. Кокетством было показывать это с такой настойчивостью.

Кеша сел на мягкий и низкий диван перед экраном. Место как раз для двоих... Сестричка шагнула к экрану и встала у его края, чтобы не заслонять Кеше изображение.

Свет померк, и в зале стало почти темно.

Темнота и близость Little Sister волновали — но без Мэрилин сестричка оставалась физически недостижима. Приблизиться к ней можно было только на метр-два, дальнейшие шаги и взмахи рук как бы выпадали из зацепления с пространством и совершенно не сокращали дистанцию...

То, что сделал дальше Кеша, было, конечно, безумной неосторожностью. Но силуэт сестрички в полутьме так воспламенил его, что он даже не обдумал всей последовательности своих действий заранее.

Пауза.

Фейстоп.

Напудренная Мэрилин с горящим над головой рубиновым сердцем (кто бы сомневался).

Спальня. Ничего не объяснять, не уговаривать. Хватаем за руку и тащим.

— Милая, мы давно уже никуда не выходим вместе, на фейстопе могут пойти толки, хе-хе... Не спорь. Сейчас мы идем смотреть передачу про террор. Ко мне. Я, как муж, имею право...

Мэрилин не спорила.

Рывок назад в кинозал — в обход фейстопа. Маневр, достойный сексуально возбужденного Наполеона.

И последнее: кивнуть в просвет двери доброму маляру Мутабору. Он тоже может на минутку заглянуть — а почему нет. Может, мы в кинозале стены красим... Бывает же у людей ремонт.

Только когда севшая рядом с ним на диван Мэрилин (у нее сегодня был на редкость отсутствующий вид) стала сестричкой, а оригинал, стоявший возле экрана, растворился в темноте, Кеша понял, как он рискует.

Сестричка ведь озвучивала передачу.