Дары Пандоры - М. Кэри

В панике она вбегает в первую попавшуюся дверь. Она опять на кухне. В ловушке. Мелани издает звук, похожий на животный визг.

Она опять выбегает в зал. Доктор Колдуэлл стоит на другой стороне. Дверь в коридор находится прямо на полпути между ними.

– Не будь глупой, – говорит доктор Колдуэлл. – Я не сделаю тебе больно. Я просто хочу осмотреть тебя.

Мелани начинает идти к ней, послушно опустив голову.

– Вот это правильно, – успокаивает ее доктор. – Иди ко мне.

Когда Мелани проходит полпути, она резко разворачивается и несется к двери.

Она не знает, где она, но это не важно, потому что она помнит повороты. Налево. Налево. Направо. Это выходит непроизвольно. Тот же инстинкт заставил запомнить дорогу от лаборатории обратно к камере, когда сержант Паркс забрал ее. Твой дом может переезжать, но важно помнить обратную дорогу к нему. Эта необходимость зарыта в ней слишком глубоко, чтобы пытаться откопать.

Все коридоры на одно лицо, в них нет потаенных мест – по крайней мере, для тех, кто не умеет толком прятаться. На бегу она дергает ручки дверей, везде закрыто.

Она наконец находит небольшое углубление в стене, достаточно широкое, чтобы залезть в него. Но только слепой не увидит ее здесь, всем остальным достаточно повернуть голову. Если доктор Колдуэлл найдет ее, она снова побежит, если доктор Колдуэлл поймает ее, она будет кричать мисс Джустин. Лучшего плана она не может придумать.

Ее уши напряженно вслушиваются в далекую тишину, ища в ней звук приближающихся шагов. Когда она слышит пение, совсем рядом, она подпрыгивает, как кролик.

«И вопит скорбно… Где мой сын чернец…»

Голос такой хриплый, что и не голос вообще. Дыхание прорывается через трещину в стене. Эту песню будто оставил здесь кто-то, уже погибший и вернувшийся в дикую природу.

Только эти пять слов. Тишина до и тишина после.

В течение примерно минуты. Мелани считает себе под нос, дрожа всем телом.

«Ему оказать… мне слово дайте…»

На этот раз она не подпрыгнула, но прикусила губу. Она не представляет себе рот, который мог бы так петь. Она слышала о привидениях – однажды мисс Джустин начала рассказывать классу историю о привидениях, но прекратила, подобравшись слишком близко к запрещенной теме смерти, – и теперь думает, может, это призрак человека, умершего здесь, напевает песню по старой памяти.

«Увы, я гибну… близок мой… конец…»

Она должна узнать. Даже если это действительно окажется призрак, это не так страшно, как незнание. Она следует за звуком, выбирается из своего укрытия и идет по коридору.

Красный свет, как кровь, проходит через открытую дверь, пугая ее сначала. Но зайдя, она видит, что это всего лишь закатное солнце, пробивающееся через открытое окно.

Всего лишь! Она видела его всего лишь один раз, и этот закат лучше. Небо загорается от земли, и пламя переливается всеми цветами, постепенно охлаждаясь от красно-оранжевого до фиолетового и синего в зените.

Эта картина ослепляет ее на десять или двадцать секунд, и она не видит, что не одна здесь.

35

Кэролайн Колдуэлл тоже идет на таинственный голос. Она понимает, конечно, что он принадлежит не испытуемому номер один. Но она также уверена, что певец не представляет угрозы. Пока не видит его.

Человек, сидящий на кровати, представляет собой мерзкое зрелище. Больничный халат на нем расстегнут, выставляя напоказ его наготу. Старые раны расчерчивают его тело. Глубокие рваные дыры на плечах, на руках, на лице показывают, куда его укусили. Значительная часть плоти отсутствует; его принесли на ужин, а куски мяса с кожей были оторваны и съедены. Вся грудь и живот в царапинах и глубоких порезах, здесь было главное блюдо. Средний и указательный пальцы на правой руке откушены до второй фаланги – результат сопротивления, предполагает Колдуэлл, когда он попытался оттолкнуть голодного от себя.

Мрачно-комичный штрих его внешнему виду придает перебинтованный локоть. Этот человек пришел в Дом Уэйнрайта с чем-то тривиальным, вроде бурсита, как и многие другие, но во время лечения столкнулся с осложнениями. В виде голодных, которые полакомились им и превратили в себе подобного.

Он по-прежнему поет и, казалось бы, не замечает ни Мелани, стоящей прямо перед ним, ни Колдуэлл, застывшей в дверях.

«На кровле… ворон… дико прокричал…»

Она смутно припоминает название песни. Это «Старуха из Беркли», старая народная баллада, грустная и бесконечная, как и большинство произведений такого рода, – как раз такое и должны петь голодные.

Если забыть про то, что они не поют. Никогда.

Еще они никогда не смотрят на фотографии, но этот смотрит. Пока он поет, он держит на коленях бумажник, один из тех, которые имели отделения для кредитных карт. Но у голодного в этих отделениях лежат фотографии. Он пытается перелистать их одним из оставшихся пальцев на правой руке.

Его движения прерывисты, и после очередной попытки наступает длительная пауза. Очередная неудачная попытка увидеть следующее изображение, видимо, расстраивает его, и он поет следующую строчку.

«Старушка слышит… и бледнеет…»

Колдуэлл и Мелани невольно смотрят друг на друга. Взгляд, которым они обмениваются, подразумевает лишь родство рационального перед лицом невозможного и сверхъестественного.

Колдуэлл заходит в комнату и обходит зараженного человека медленно и осторожно. Следы насилия на нем очень старые. Кровь давно высохла и кусками отвалилась. Вокруг ран вышивка из мелких серых нитей – видимый знак, что Офиокордицепс обосновался в этом теле. Серый пух на губах и в уголках глаз.

Скорее всего, он находится в этой комнате на этой кровати с тех пор, как заразился. Если это так, то некоторые укусы на руках он вполне мог нанести себе сам. Грибок в первую очередь нуждается в белке, хоть и не в больших масштабах, но без него не может прожить. Самоканнибализм является практической стратегией для паразита, у которого тело хозяина лишь временный носитель.

Колдуэлл очарована. Но в то же время, после случая на улице, она осознает необходимость быть крайне осторожной. Отступив к двери, она манит испытуемую к себе. Мелани не двигается. Она определила Колдуэлл как большую угрозу, и это предположение вполне обоснованно.

Но у Колдуэлл нет времени на подобное дерьмо.

Она достает пистолет, который дал ей Паркс, до сих пор безмятежно лежавший в кармане ее халата. Для пущей уверенности она берет его двумя руками и направляет на Мелани. Целясь в голову.

Мелани застывает. Она видела, что оружие делает на близком расстоянии. Она смотрит в дуло, гипнотизирующее своей близостью и смертоносным потенциалом.

Колдуэлл снова манит ее, на этот раз кивком головы.

«Понятно ей… что ворон тот… сказал…»

Мелани требуется много времени, чтобы решиться, но в конце концов она идет к Колдуэлл. Доктор берет пистолет в одну руку, а другую кладет на плечо Мелани, толкая к двери.

Она поворачивается к голодному мужчине.

– Вся жизнь моя в грехах погребена, – поет она. – Меня отвергнул искупитель.

Голодный вздрагивает, по его телу быстро пробегает судорога. Колдуэлл поспешно делает шаг назад и целится ему в грудь. С такого расстояния она не промажет.

Но голодный не встает. Он просто крутит головой из стороны в сторону, пытаясь найти источник звука.

– Так… – скрежещет он потусторонним голосом. – Так. Так. Так.

– Оставьте его в покое, – яростно шепчет Мелани. – Он не сделал вам больно.

– Твоя ж душа молитвой спасена, – напевает Колдуэлл. – Ты будь души моей спаситель.

– Так, – хрипит голодный. – Так…

– Убирайся с дороги, – говорит сержант Паркс. Его рука на плече Колдуэлл резко отодвигает ее в сторону.

– …Фии… – говорит голодный.

Паркс стреляет один раз. Аккуратный черный круг, как знак кастовой принадлежности, появляется в центре лба голодного. Он заваливается на бок и падает с кровати. Древние пятна, черные, красные, серые, отмечают место, где он столько лет сидел.

– Зачем? – вопит Колдуэлл, удивляясь самой себе. Она поворачивается к сержанту и разводит руками. – Почему вы всегда стреляете им в гребаную голову?

Паркс смотрит на нее с каменным лицом. Через некоторое время он берет ее правую руку своей левой и опускает вниз.

– Вы демонстративно стоите с пистолетом в руке, – говорит он. – Так хотя бы снимите его с предохранителя.

36

Учитывая, насколько плохо все началось, их вторая ночь на дороге куда лучше первой, по крайней мере, по мнению Хелен Джустин.

Для начала, у них есть еда. Но еще удивительней то, что они могут приготовить ее, потому что в крошечной кухне имеются газовые баллоны. Тот, который подключен к плите, уже пуст, но рядом стоят два полных, и они за долгие годы не дали утечку.

Трое из них – Джустин, Паркс и Галлахер – нашли консервный клад в кухонных шкафах при свете фонариков и почти полной луны. Они с удивлением и отвращением перебирали новые позиции в неожиданно обновленном меню. Джустин начала проверять сроки годности, которые все истекли уже более десяти лет назад, но Паркс настаивает, что с консервами все в порядке. Если не со всеми, то с некоторыми точно, по закону золотой середины. Те банки, что будут действительно плохо пахнуть, можно выбросить и продолжать открывать все подряд, пока не найдут что-нибудь съедобное.