Веруча - Эдвин Табб

Первый выстрел прошел мимо. Второй проделал дыру в плече, выведя из строя руку. Когда Монтарг стрелял в третий раз, Эрл уже перехватил левой рукой его руку с оружием, стараясь отвести дуло в сторону. Монтарг все же выстрелил, и Дюмарест, почувствовав запах горелой плоти, обернулся: Сурат медленно оседал на пол. Пуля пробила его череп точно между глаз…

Эрл поднял захваченное в борьбе оружие и направил его на Монтарга.

— Нет, пожалуйста! Нет!

— За Веручу, Монтарг, — тихо ответил Эрл, направляя ствол лазера в лживое и жестокое сердце…

Город был погружен в праздник. Все здания светились огнями иллюминаций, улицы были заполнены нарядными, веселящимися людьми, которые танцевали прямо на тротуарах под звуки диковинной музыки. Вино и разные яства продавались на каждом углу.

Веруча смотрела с борта кара вниз, на праздничный город, и не могла поверить, что все это — в ее честь.

— Старинная традиция, — объяснил Селкас. — Каждый новый Властитель жертвует некоторые средства на празднование в честь его восхождения на престол. Когда Чозл пришел к власти, он устроил спортивное состязание, пообещав по участку хорошей земли каждому, кто сможет за один день добежать до Уламской Впадины и вернуться обратно. Это удалось троим. — Селкас помолчал, вспоминая прошлое, и добавил: — Это было до того, как он ввел арену…

— Что толкнуло его на это, Селкас?

— Заставить людей умирать на арене? Ты же слышал многочисленные объяснения, и не раз.

Эрл покачал головой:

— Это было желание Киклана. По-моему, это самое верное объяснение.

Эрл тоже был на борту летящего кара; он не хотел этого, но Веруча настаивала, и ему пришлось уступить ее просьбе. Она была Властительницей всего один день и постепенно привыкала к мысли об ответственности монарха за свои слова и поступки. Она еще не до конца осознала, какую опасность таят в себе монаршие прихоти и сиюминутные порывы.

— Сурат дал ему страшный совет, — сказал Селкас, — ты это имел в виду?

— Я хотел объяснить, что Киклан всеми средствами старался разрушить ваш мир, и это ему почти удалось. Если бы к власти пришел Монтарг, они бы торжествовали. Ведь у вас была высокоразвитая культура, наука, а их отравили варварскими состязаниями эмоций и смертей. Ты много путешествовал, Селкас, ты понимаешь, что творилось на Дредиа. Чтобы изменить путь развития планеты, целого народа, нужен один небольшой, но верный толчок. Если на планете хиреет торговля, не развиваются науки, то мир постепенно становится болотом. Корабли с других миров не станут останавливаться здесь, и это повлечет за собой еще больший упадок и деградацию. Это, кстати, одна из твоих задач, Веруча: изменить курс развития целой планеты. Тебе надо закрыть арену или, что еще лучше, приспособить ее для нормальных, честных и чистых спортивных состязаний. Настоящие спартакиады, а не празднества крови.

Эрл вспомнил о Садойе: арена была его жизнью. Что ж, жизнь всегда требует от человека умения сражаться. Он выстоит.

— Но почему? — спросила Веруча. — Зачем Киклану желать развала, изоляции нашего мира?

Эрл смотрел на небо; звезды снизу казались крохотными светящимися бриллиантами… Но вопрос был задан, и его мысли, изменив направление, стали складываться в ответ. Киклан ничего не делает без причины. Его железная логика диктует, что все их действия приводят к вполне конкретному результату, а Эрл прекрасно знал, как дьявольски хитры и изощренны эти нелюди…

Он ответил Веруче медленно, стараясь говорить как можно понятнее:

— Это лишь предположение, теория — не больше. Что происходит, когда мир успешно развивается? Растет население, расширяется торговля, строятся новые, современные корабли, которые неизбежно посещают другие миры — ради торговли, науки и прочего. А это как раз то, чего так опасается Киклан. Они хотели изоляции Дредиа.

Эрл снова задумался. Значит, Киклан не хотел, чтобы этот сектор Галактики посещали корабли из других миров. Почему? Что они стараются спрятать в этом секторе, который мечтали видеть обособленным, отрезанным, изолированным? Может, какую-то отдельную планету? Землю?

Он молчал, размышляя, не замечая ничего вокруг. Голос Веручи вернул его в реальность.

— Дом, — сказала она радостно, — мой дом!

Она не хотела жить во дворце: слишком вычурно, помпезно и холодно было в нем. Веруча хотела иметь свой дом, в котором тепло и уютно, и… Селкас догадывался о ее намерениях, чувствах и надеждах, но дипломатично молчал.

— Я пришлю за тобой завтра, — сказал он. — У нас очень много неотложных дел, и тебе завтра надо быть во дворце. Там будет проведено заседание Совета. — Он повернулся к Эрлу, глядя ласково и спокойно. — С тобой мы тоже увидимся завтра. Есть незаконченное дело.

Деньги, его плата, решил Эрл, а может еще что-нибудь.

— Мы можем решить это сейчас, — сказал он Селкасу, — я поеду с тобой.

— Нет, завтра. Сегодня ты нужен здесь, Веруче.

Дюмарест посмотрел на девушку, стоявшую на пороге дома. Она обернулась, помахала им, приглашая, и вошла внутрь. У дверей стояли охранники. У него теперь не было необходимости защищать ее. У Властителя планеты нет недостатка в телохранителях.

— Она любит тебя, — тихо произнес Селкас. — И ты прекрасно знаешь это. И она нуждается в помощи, поддержке и совете, если она собирается успешно править этим сложным миром. Ей просто необходимо надежное плечо. А ты можешь дать ей и силу и уверенность, Эрл.

— Могу или должен?

— Неужели ты никогда раньше не любил, Эрл? Разве тебе неведомо чувство, когда весь мир заполнен одним-единственным любимым существом — его теплом, душой, улыбками, желаниями… Будущее всегда связываешь только с ним, не представляя ничего другого. — Селкас увидел боль в глазах Эрла и тихо произнес: — Прости, я не хотел бередить твои раны.

Эрл смотрел на дом, на сад, и думал о том, что любовь мертвых не должна вызывать боль — если это была настоящая, сильная и страстная любовь.

— Когда умерла Лиза, — Селкас тоже был задумчив и трогателен, — мне казалось, что я схожу с ума. Я не мог смириться с мыслью, что не увижу ее снова; казалось, что она где-то в соседней комнате, за следующим поворотом… Но ее не было там. И постоянно, всегда, она со мной в моих снах! Мне бы не хотелось, чтобы Веруча пережила подобное. Ни сейчас, ни потом — никогда, если этого можно избежать. В ее жизни и так было слишком много грусти и несчастий. Не прибавляй новых, Эрл. Будь с ней. Ты ей очень нужен.

Веруча смотрела на него, когда он вошел в дом. Тихая мелодия наполняла уютный холл; уже не было кровавых следов недавно разыгравшейся битвы.

— Эрл, это ты, милый?

— Да, Веруча.

— Как официально!.. А Селкас уехал?

— Да.

Эрл вошел в кабинет и налил себе немного бренди, глядя сквозь стекло бокала на карты, висевшие на стенах. Одна — более новая — была крупной картой Дредиа, и он смотрел на нее, изучая, и пил вино маленькими глотками. Пустыня Венд, ледник Козна, протяженная линия берега Элгейского моря, где они оба чуть не погибли… хотя он все-таки погиб.

Он вспомнил темную глубину воды, жестокую схватку за жизнь, ужас надвигающейся гибели и страшное, идущее изнутри желание выжить. Неужели смерть всегда такая? Или бывает — быстрая, мгновенная, неожиданная, когда человек даже не осознает своего конца?

Бокал был пуст. Эрл снова наполнил его и посмотрел на карту. Дредиа была прекрасным миром, с огромными возможностями и резервами. Он мысленно строил города, выбирая на карте подходящие точки. Можно расширить и порт для межзвездных кораблей! Сделать его современным, оборудовав сетью компьютеров и автоматики. И тогда сотни кораблей будут стартовать отсюда во все точки Галактики!

— Эта планета — прекрасна, Эрл! И она наша.

— Твоя, Веруча.

— Нет, наша: твоя и моя.

Она уже переоделась. На ней было шелковое платье свободного покроя, пышно отделанное невесомыми кружевами, открытое на плечах. Темные узоры ее кожи, струясь, накладывались один на другой, и было трудно определить, где кончался один и начинался следующий, еще более сказочный. Ее волосы свободно падали вдоль мягкого тела, переливаясь серебристыми нитями — словно следы комет на послеполуденном небе. Большие глаза Веручи светились счастьем и любовью, полные губы нежно открыты ему навстречу. Эрл удивился, что когда-то мог сравнивать ее с нескладным подростком.

— Твоя и моя, — вновь повторила она, — мы все разделим и соединим. Ты должен помнить о нашей сделке.

Она полагалась в своих чувствах на первую ночь их любви, когда к нему ее толкнула безысходность отчаяния и одиночества. Тогда она катастрофически нуждалась в нем. Но и сейчас она все прекрасно помнила. Она была женщиной, которая никогда ничего не забывает.

— Нет, — сказал он. — Разделенная ответственность слишком несовершенна по сути, да и что мне делать с половиной планеты? Ты должна работать над всем сама. Ты победила — и это все твое.