Кольцо Соломона - Джонатан Страуд

Он щелкнул пальцами. Существа в клетках внезапно затихли.

Тень, лежавшая за спиной у Хабы, оторвалась от пола. Она, сворачиваясь, поднималась вверх, точно скручивающийся свиток, все выше и выше, выше головы волшебника, тонкий, как бумага, клок тьмы без каких-либо черт и обличья. Она вздымалась, пока ее плоская черная голова не коснулась каменных блоков потолка. Волшебник рядом с ней казался куклой. И вот она распростерла свои плоские черные руки, все шире, шире, до самых краев свода, и наклонилась, намереваясь охватить меня.

20

Бартимеус

— Что, Бартимеус, никак язык отсох? — осведомился Хаба. — Это на тебя не похоже!

Ну, что правда, то правда. Мне было не до разговоров. Я озирался по сторонам, трезво оценивая свое положение. Минусы его были очевидны. Я находился глубоко под землей, в логове злого волшебника, припертый к стенке его гигантским рабом-тенью, который тянул ко мне алчные пальцы. Еще пара секунд — и меня загонят в красивенькую бутылочку с цветуечками и сделают из меня дешевую побрякушку, возможно — навеки. Это что касается минусов. А что касается плюсов…

Плюсов я пока не обнаружил.

Но в одном я был совершенно уверен. Если уж меня ждет кошмарная участь, я не намерен встретить ее в обличье приземистого, пузатого бесенка. Я вытянулся во весь рост и сменит облик: сделался выше ростом, превратился в высокого и изящного юношу с ослепительно-белыми крыльями за плечами. Именно так выглядел я много веков назад, когда служил копьеносцем Гильгамеша в Шумере. Вплоть до голубых вен на тонких запястьях.

В результате я, безусловно, почувствовал себя куда лучше. Но это был не единственный результат!

— М-м, великолепно! — сказал Хаба. — Тем забавнее ты будешь выглядеть, когда я загоню тебя в эту дырочку. Жаль, что я не смогу этим полюбоваться… Аммет!

И он, не оглядываясь на черный столп, колыхающийся у него за спиной, поднял хрустальную бутылочку. Призрачная рука, пальцы которой только что тянулись к моей шее, тотчас отдернулась, согнулась, как тростинка, с безошибочной точностью взяла бутылку из руки волшебника и подняла ее в воздух.

— Заклинание Бесконечного Заточения, — говорил Хаба, похлопывая по конторке полоской папируса, — весьма длинное и требует много сил. У меня сейчас нет на него времени. Но Аммет может произнести его вместо меня.

Он поднял глаза, и гигантская голова тени опустилась на уровень его лица.

— Дорогой Аммет, приближается час пира, мне предстоит встретиться во дворце с восхитительной юной дамой, и потому я не могу больше ждать. Заверши здесь наши дела, как мы договаривались. Все нужные слова я записал — ты увидишь, что они подходят джинну такого уровня. Когда все будет сделано и Бартимеус окажется внутри, запечатай бутылку расплавленным свинцом и пометь всеми положенными рунами. Когда остынет, принеси ее мне. Мы с Гезери будем в зале Волшебников.

Сказав это, он, не говоря более ни слова и даже не оглянувшись, вышел из круга и направился прочь между колонн. Фолиот сделал мне ручкой и зашлепал следом. Тень осталась, где была. Еще мгновение концы ее длинных, сужающихся ног оставались соединены с ногами мага. Они растягивались все сильнее, сильнее и наконец, словно бы нехотя, оборвались с негромким, влажным чавканьем. Волшебник пошел дальше. А две тонкие полоски, похожие на ручейки полуночной тьмы, заструились назад по каменным плитам и влились обратно в ноги.

Раздался гулкий грохот: гранитная дверь захлопнулась. Хаба ушел. Его тень молча стояла напротив, рассматривая меня.

И тут внезапно — тень при этом не шелохнулась, и ничто не изменилось ни на одном из планов — могучая сила ударила меня в грудь, подобно порыву ураганного ветра. Меня отнесло на край круга. Я рухнул навзничь, на свои крылья, и меня завертело этим ветром, который все никак не прекращался.

Наконец мне не без труда удалось сесть. Я попытался привести свои мысли в порядок, осторожно прощупал свою сущность. Все было нормально. Значит, этот ужасающий удар не был нападением. На самом деле все было еще ужаснее. С уходом волшебника тень просто лишилась приспособления, позволявшего ей скрывать свою природу, и явилась во всем своем могуществе. Планы вокруг меня содрогались от ее мощи. Она испепеляла меня, подобно холодному пламени.

Это сказало мне то, что я уже и так знал: я имею дело с поистине могучим созданием.

Я медленно, с трудом поднялся на ноги. Тень по-прежнему смотрела на меня.

Лишившись скрывающей ее Завесы, она, однако, не особенно изменилась. Она по-прежнему оставалась подобием Хабы, хотя оно было куда больше оригинала. Я увидел, как она сложила руки на груди, небрежно скрестила ноги. Там, где ее конечности сгибались, она вообще исчезала из виду, поскольку была двумерной. Даже темнота, из которой она состояла, была тонкой и полупрозрачной, как будто сотканной из черной паутинки. На нижних планах она практически сливалась с царившим в подземелье мраком, но на высших постепенно проявлялась и на седьмом была видна вполне отчетливо.

Голова тени — гладкий сгусток зернистой черноты — слегка склонилась набок. Не имея черт, она тем не менее ухитрялась сохранять выражение пристального внимания. Тело слегка покачивалось, точно кобра факира, выползающая из корзины. Ноги, отделившись от волшебника, сузились, сошлись в две точки. Ступней у тени не осталось вовсе.

— Кто ты? — спросил я.

Ушей у тени не было, однако она услышала меня; не было и рта, однако она ответила.

— Я — Аммет. — Голос был мягок, как слои пыли в гробнице. — Я марид.

Ах вот оно что! Марид, значит! Ну что ж, могло быть и хуже.[65]

Копьеносец сглотнул. Благодаря какой-то злосчастной причуде акустики этот звук эхом раскатился по подземелью и продолжал носиться по нему от стены к стене, с каждым разом становясь все громче. Тень ждала. Создания, заточенные в сущностных клетках, замерли, обратившись в слух.

Когда наконец все затихло, я улыбнулся, хотя улыбка моя была, пожалуй, несколько натянутой — и все-таки я улыбнулся и отвесил низкий поклон.

— Приятно познакомиться, господин Аммет! — сказал я. — Я давно с восхищением наблюдал за тобой издалека и рад, что мне наконец представился случай поговорить с тобой наедине. Нам нужно многое обсудить!

Тень ничего не ответила — она, похоже, перечитывала папирусный свиток. Длинная полупрозрачная рука протянулась вперед и поставила хрустальную бутылку в центре круга, у самых моих ног.

Я слегка попятился и кашлянул.

— Повторяю, нам нужно многое обсудить, чтобы не действовать с бухты-барахты. Прежде всего, разреши мне изложить мою точку зрения. Я признаю, что ты могучий дух, и склоняюсь перед твоей мощью. Разумеется, мне и в голову не может прийти тягаться с тобой в чем-либо.[66]

Разумеется, это был чистый подхалимаж, и я не далее как сегодня осуждал за это давешнюю девицу, но в данный момент щепетильность была неуместна. Мысль о том, что мне придется несколько десятилетий провести заточенным в хрустальной бутылке, была мне крайне неприятна, и я готов был сделать этой тени аромамассаж, если бы это помогло мне спасти свою шкуру.

Но я надеялся, что до этого не дойдет. Мне казалось, что я вижу выход.

— Да, ты велик, а я мал и бессилен, — продолжал я, — однако все же между нами есть кое-что общее, ты не находишь? Ведь мы оба находимся в рабстве у этого гнусного Хабы, человека безнравственного даже по меркам обычных волшебников. Оглядись вокруг! Посмотри, что он творит с духами, оказавшимися в его власти! Внемли вздохам и стенаниям, которыми наполнено это злосчастное подземелье! Эти сущностные клетки — редкостная мерзость!

Пока я произносил эту прочувствованную речь, тень пристально смотрела на меня. Я сделал паузу, давая ей возможность выразить свое согласие, но она все так же по-змеиному покачивалась из стороны в сторону, не говоря ни слова.

— Нет, разумеется, ты не можешь не повиноваться приказам Хабы! — продолжал я. — Это понятно. Ты — такой же раб, как и я. Но прежде чем ты заточишь меня в эту бутылку, подумай вот о чем. Ожидающая меня судьба поистине ужасна — но твоя собственная, неужто она многим лучше? Да, я буду жалким узником — но ведь и ты не более чем узник, и когда волшебник вернется, ты вновь окажешься под его пятой и вынужден будешь влачиться за ним в грязи и в пыли! Хаба ежедневно и еженощно попирает тебя ногами! Такое обращение возмутило бы даже беса, не то что величественного марида. Вспомни Гезери, — продолжал я, поневоле увлекаясь этой темой, — уродливого, подлого фолиота, который гнусно нежится на своем облачке, в то время как тебя таскают следом за ним по камням! Тут что-то не так, дружище Аммет. Любому ясно, что это извращенное положение дел, и нам с тобой следует его исправить!