Кольцо Соломона - Джонатан Страуд

— А я никуда и не ухожу!

Потому что, по правде говоря, я знал, что обречен. Тому было десять разных причин. Марид слишком могуч, чтобы с ним драться, и слишком проворен, чтобы сбежать от него. Но даже если мне каким-то чудом удалось бы ускользнуть от него и выбраться из подземелья, даже если бы я сбежал на самую гору Ливан, Хаба все равно останется моим хозяином, а я — его слугой, в его власти, и он в любой момент сможет притянуть меня обратно по своей прихоти, точно съежившегося пса на поводке. Его власть надо мной такова, что если уж он хочет подвергнуть меня Заточению, мне его не избежать. Так что на этот счет волноваться не имело смысла.

Однако, до того как случится неизбежное, я хотел сделать кое-что еще.

«Хозяина он любит, видите ли!» — с глубочайшим отвращением думал я, петляя между колоннами.

Огненные молнии вырывались из моих рук залпами, точно стрелы из строя ассирийских лучников, и опаляли воздух, вонзаясь в цель. Столы разлетались в куски, ножи и пинцеты плавились и пузырились, ямы для мумификации взрывались огнем и песком.

— Хозяина он любит! — рычал я, уничтожая шкаф с костями, превращая бесценную коллекцию клинописных табличек в груду оплавленной пыли.[69] — Ну что это такое? Как может дух до такого докатиться?

— Бартимеус! Как ты смеешь! Да я тебе такое устрою…

Негодующий шепот эхом раскатился по лабиринту колонн. Где-то полыхнуло алым. Шипящий Спазм ударился о потолок, заметался между столбов, вскользь зацепил мои ребра, и я кубарем полетел на пол, разбрызгивая сверкающую сущность. Снаряд полетел дальше, ударился о стену и подпалил стойку с мумиями.

— Жалость какая! — воскликнул я, не без труда поднимаясь на ноги. — А ведь это, похоже, была почти полная коллекция. По одному из каждой династии!

Тень снова погрузилась в молчание и ничего не ответила. Я, хромая, спрятался за колонной, завернулся в крылья и принялся ждать.

Тишина. Новых атак не последовало. Аммет, очевидно, решил по возможности минимизировать ущерб.

Я ждал. Время от времени я выглядывал из-за колонны. В подвале было довольно темно. Отдельные зеленовато-голубые бесовские огни на потолке то вспыхивали, то снова меркли; другие были уничтожены нашей магической перестрелкой. Из трещин в полу валил дым. Из дыр в стенах сыпался горящий мусор: большие и малые куски, фонтанчики багровых искр, которые постепенно затухали и угасали.

Я ждал.

И наконец сквозь клубы дыма показалась темная, узкая фигура. Она ползла между столпов, точно акула над мелью, стремительно двигая из стороны в сторону округлой башкой.

Как только он подберется ко мне, все будет кончено.

Я поднял мизинец и направил крошечный Импульс по дуге к потолку и вниз, сквозь дым, на противоположную сторону подвала. Импульс со слабым звоном ударился о каменную скамью.

Тень склонила голову и быстрее мысли метнулась на шум. Я, почти с той же стремительностью, стрелой бросился в противоположную сторону, держась вплотную к стене.

И вот я увидел перед собой их: сущностные клетки, десятки и десятки клеток. Силовые линии светились в темноте тошнотворным зеленовато-белым светом, точно поганки на гнилом пне. Будь у меня время, я взломал бы их по очереди, одну за другой, чтобы как можно меньше навредить хрупким созданиям, находившимся внутри. Однако времени у меня не было, и я знал, что другой возможности не будет. Так что я метнул в них две Судороги, бело-желтые огненные ленты, которые распахнулись воронками клубящейся мощи. Они подхватили клетки, взметнули их в воздух, порвали силовые линии и взломали железные прутья.

Я прекратил магическое воздействие; клетки попадали на пол. Некоторые разлетелись на куски; другие полопались, как яичная скорлупа. Они лежали друг на друге темной, тлеющей грудой, и ничто в них не подавало признаков жизни.

Позади меня выросла темная фигура. Ленточные пальцы сомкнулись у меня на шее.

— Ах, Бартимеус, — прошептала тень, — что же ты наделал?

— Ты опоздал, — прохрипел я, — опоздал!

Да, он опоздал. По всем клеткам что-то мерцало и шевелилось. Из каждой трещины и пролома сиял бледный белый свет. Он был тусклее, чем силовые линии, но зато приятный и чистый. И в каждом огоньке виднелось движение. Пленники сбрасывали свои искаженные, истерзанные обличья, избавлялись от всех жестокостей Земли. Они выскальзывали наружу из каждой клетки, крошечные завитки и язычки сияющей сущности, которые взмывали вверх, вспыхивали на миг — и исчезали.

Вот исчез последний, огонек надежды мигнул и угас, и тьма опустилась на клетки, на тень и на меня.

Я стоял во тьме и улыбался.

Недолго, ясное дело. Тень яростно взвыла, подхватила меня и принялась так трясти, так трепать, терзать и молотить, что мои чувства быстро отказали и мой разум несколько оторвался от мира. Так что я почти не слышал прозвучавшего под конец заклинания; едва ощутил, как могучая сила стиснула то немногое, что оставалось от моей сущности; едва почувствовал, как сдавили меня стенки моей хрустальной тюрьмы; почти не осознал, что расплавленный свинец уже запечатал выход наружу и что проклятие Хабы исполнилось и мое ужасное заточение началось.

Часть третья

21

Ашмира

Ашмира стояла рядом с филенчатой дверью, прислушиваясь, как затихают вдали мягкие шаги слуги. Когда все стихло, она попробовала дверь. Дверь была не заперта. Девушка приоткрыла ее и выглянула в коридор. В нишах мерцали масляные лампы, на стенах висели яркие ковры, блестели полы, выложенные плитками полированного мрамора. Поблизости никого не было. По крайней мере, никого такого, кого она могла бы увидеть.

Ашмира снова затворила дверь и, привалившись к ней спиной, окинула взглядом комнату для гостей, которую ей предоставили. Комната, по самым грубым прикидкам, была раз в пять-шесть просторнее, чем ее комнатушка в стражницком крыле в Марибе. Пол, как и в коридоре, был выложен замысловатым узором из мраморных плиток. Вдоль стены стояло шелковое ложе, роскошью не уступающее обстановке апартаментов царицы Балкиды. Теплый свет ламп озарял деревянные шкафчики; за двумя занавесками исходил паром таз с водой. На подставке у окна стояла статуэтка мальчика, играющего на лире, сделанная из полосок кованой бронзы; по странному виду и хрупкости статуэтки Ашмира поняла, что она, должно быть, очень древняя.

Оставив котомку на ложе, Ашмира подошла к окну, раздвинула занавески и влезла на подоконник. За окном холодно и ясно сияли звезды и круто уходила вниз дворцовая стена, у подножия которой виднелась россыпь скал и валунов на восточном краю иерусалимского холма. Девушка вытянула шею, разыскивая какие-нибудь выступы или соседние окна, куда можно было бы выбраться в час нужды, но ничего такого не обнаружила.

Ашмира втянула голову внутрь и внезапно почувствовала себя очень слабой. Она с утра ничего не ела. Одновременно с этим она испытывала холодное возбуждение: она опередила график, попала в Иерусалим за два дня до того, как истекло отведенное Саве время, она уже во дворце Соломона, и ненавистный царь где-то совсем рядом!

Если повезет, через несколько часов она предстанет перед ним.

Значит, надо подготовиться! Она стряхнула с себя усталость, спрыгнула с подоконника, подошла к ложу и развязала котомку. Не обращая внимания на свечи и одежду, запиханные на дно, достала два последних кинжала и присоединила их к тому, что уже был спрятан за поясом. Три кинжала лучше одного, хотя, вероятно, в этом нет необходимости. Должно хватить и одного удара.

Она оправила одежду, чтобы спрятать оружие, пригладила волосы и отправилась умываться. Надо выглядеть убедительно: милой и наивной жрицей из Химьяра, которая явилась просить о помощи мудрого царя Соломона.

Если он хотя бы отчасти похож на этого отвратительного Хабу, ее хитрость должна его успешно одурачить.

Завершив свой спуск ко дворцу, ковер волшебника остановился напротив больших двустворчатых дверей. Двери были закрыты. Они имели двадцать футов в высоту и были изготовлены из черного вулканического стекла, гладкого, ровного и блестящего. Шесть больших бронзовых петель соединяли их со стеной. Два бронзовых дверных молотка в виде извивающихся змей, кусающих собственный хвост, висели так, что человеку было не дотянуться; оба были длиннее руки Ашмиры. Над дверьми была устроена галерея с бойницами, украшенная рельефами из кирпича, покрытого синей глазурью, с изображениями львов, журавлей, слонов и ужасных джиннов.

— Прости, что вынужден был привести тебя к этому жалкому черному ходу, — сказал волшебник Хаба. — Но главный вход предназначен лишь для царя Соломона да еще для редких визитов подчиненных ему царей. Однако же я позабочусь о том, чтобы тебе оказали достойный прием.