Чисто научное убийство - Песах Амнуэль

— Меня? — воскликнула девушка.

— Ну, месье, это просто глупо, — покачал головой Чарлз. — Так разгромить помещение не могла бы слабая женщина…

— Вы полагаете? — улыбнулся Пуаро. — По сути, я обнаружил только один предмет, который мисс Диана или миссис Каролина не смогли бы самостоятельно перевернуть. Это — диван в гостиной Клейтонов. Мысль о возможной виновности мисс Дианы мелькнула у меня именно тогда, когда я понял, что диван перевернула миссис Клейтон, потратив немало усилий, она хотела изобразить разгром большим, чем он был на самом деле. Нет, мистер Чендлер, разбрасывать бумаги и кастрюли, устраивая при этом грандиозный шум, могла бы и слабая женщина.

— Так вы что же, — осведомился Чарлз, — могли предъявить обвинение Диане?

— О! — поднял руки Пуаро. — Я недолго пребывал в заблуждении. Мисс Диана не могла этого сделать по другой причине. Вы же видите, мистер Чендлер, как к вам относится ваша падчерица. Как к родному отцу, верно? А тот, кто устраивал эти налеты, вел дело к обвинению в убийстве! Вот, что мне нужно было понять с самого начала. Я искал мотив. Я его нашел — преступник искал завещание, которое хранила миссис Пембридж. Но целью, истинной целью, и я должен был это видеть, ведь цепочка была ясна с самого начала, истинной целью было убийство! Убийство ставило точку. Преступнику нужно было не просто списать на Чарлза Чендлера налеты, ему нужно было, чтобы Чарлза Чендлера обвинили в убийстве!

— Когда я, наконец, понял эту деталь, стало очевидно, кто преступник, — закончил Пуаро, торжествующим взглядом оглядев слушавших его с варажением ужаса на лицах Каролину, Диану и Чарлза. — Ибо только одному человеку было выгодно навсегда убрать Чарлза со своего пути.

— Не понимаю, — прошептала Диана.

— Но это очевидно! Что могло содержаться в завещании Патрика Чендлера? Наверняка там не шла речь о миссис Этель, иначе Патрик не стал бы хранить бумаги у любовницы. И вряд ли в завещании говорилось о мисс Диане или миссис Каролине, эти женщины были ему, по сути, чужими, хотя, как я понял, он хорошо к ним относился. Значит, скорее всего, завещание было составлено в пользу сыновей. Или одного сына. Следовательно, в завещании были заинтересованы либо вы, мистер Чендлер, либо ваш брат Хью. Как я уже говорил, ваши действия были неразумны и нелогичны. Значит, оставалось одно — предположить, что завещание искал ваш брат Хью, который остро нуждался в деньгах, особенно в последнее время, когда он наделал огромное количество долгов.

— Каким-то образом Хью узнал о завещании отца, — продолжал Пуаро. — Возможно, просто догадался путем логических умозаключений, умом он не обделен. Он понимал, что, если завещание составлено в вашу пользу, Чарлз, то ему так и не избавиться от роли нахлебника. Если деньги были оставлены обоим сыновьям, то придется отдать вам половину, что тоже не казалось Хью правильным. Но если старший брат совершает преступление, например, убийство, если он признается недееспособным или вовсе… Вы понимаете? Тогда единственным наследником остается он, Хью Чендлер. Вот почему ему было совершенно недостаточно обнаружить бумагу! Ему нужно было, чтобы вас, Чарлз, обвинили не только в буйном поведении, но непременно в гораздо более тяжком преступлении — убийстве! На месте мистера Райса мог оказаться кто-то другой, но кто-то непременно был бы убит, и безумца Чарлза Чендлера упекли бы в желтый дом или послали на виселицу. А потом Хью является к адвокату, предъявляет имущественные претензии, завещание, которое он самолично запечатал в пакет и отправил мистеру Вильямсу по почте, вскрывают и… Цель достигнута.

— Ужасно, ужасно! — воскликнула Каролина. — Родной брат! Значит, я была права, и Чарлз никогда не уходил от меня по ночам?

— Как он мог это делать, если, как и вы, спал крепким сном? Хью давал снотворное вам обоим. Скорее всего, и мисс Диане тоже. В те ночи вам снились кошмары, и наутро вы не могли отделить сон от яви, а когда приходил инспектор Драммонд, Чарлз даже не мог с уверенностью утверждать, что не делал того, что ему приписывали…

— А если бы Хью не попался, когда вы с мистером Вильямсом разыграли этот спектакль? — со страхом в голосе спросила Диана.

— Он не мог не попасться, — улыбнулся Пуаро. — Сеть была прочной. Хью все эти дни жил в сильнейшем напряжении. Согласитесь, он не был прирожденным убийцей. И когда вдруг все пошло прахом… Хью — художественная натура. Он эмоционален, он умен, и поймать его на логических противоречиях было невозможно. Как тонко продумал он систему улик против собственного брата! Ни одного прямого доказательства. Он брал с собой ботинок Чарлза и пачкал его краской. Он ронял платок Чарлза. Он не подбрасывал орудие убийства в комнату брата, а ронял топорик неполеку от дома… Нет, господа, против такого человека, как Хью, могла сработать лишь эмоциональная ловушка…

— Достаточно ли будет для присяжных одного только признания Хью? — глухим голосом спросил Чарлз.

— Одного признания, конечно, мало, — согласился Пуаро. — Но теперь инспектору Драммонду нетрудно будет добыть и более надежные доказательства. Снотворное, например, которое Хью выписывал якобы для себя, несколько пачек были обнаружены при обыске в его комнате. Следы его пальцев — как ни старался, он все же оставил отпечаток на конверте…

— Я так вам благодарна, мистер Пуаро! — воскликнула Диана.

— Дорогая мисс, — галантно ответил сыщик, — я всего лишь поймал сетью быка Посейдона.

Часть третья

НЕСКОЛЬКО КАПЕЛЬ КРОВИ

Глава 1

Убийство на вилле

У моего соседа Романа Бутлера, комиссара Тель-Авивской уголовной полиции, есть очень нехорошая черта: он не любит, когда ему мешают работать. В результате я обычно узнаю о его очередном деле из «Едиот ахронот», а репортеры, вы же знаете, люди свободные и независимые — что хотят, то и пишут. Приходится приглашать Романа на чашку кофе в неурочное время (в урочное его не застанешь дома) и выспрашивать подробности для моих исторических хроник. Роман, по его словам, не понимает, для чего в книге по истории государства Израиль нужны рассказы о расследованиях убийств. По-моему, это ясно: если в нормальном еврейском государстве должны быть свои воры, убийцы и проститутки (см. Собрание сочинений Бен-Гуриона), то описание деяних этих достопочтенных граждан есть непременная деталь истории.

— И проституток тоже? — подозрительно спросил Роман, когда я впервые изложил ему свою точку зрения. — Ты считаешь похождения какой-нибудь Орит на Тель-Барух достойным предметом исторических изысканий?

— Естественно! — воскликнул я, воздев очи горе. — Истории интересно все: от парадной речи президента Вейцмана до помады на губах этой твоей Орит. И кстати, — добавил я, — для правдивой истории государства просто необходимо описание трудных полицейских расследований. Для английских историографов будущего романы Агаты Кристи не менее важны, чем речи Уинстона Черчилля!

— Понимаю, — задумчиво сказал Роман. — Ты хочешь присвоить лавры не только Черчилля, но и Кристи…

Он так ничего и не понял. Неудивительно, что дело, которое можно распутать за сутки, тянется у него обычно неделю или даже месяц. Хаим Шуваль, подозреваемый по делу об убийстве в университете, просидел в камере предварительного заключения два дня, пока мое вмешательство не позволило разоблачить истинного убийцу и его подстрекателя! Вы думаете, Роман сказал мне «спасибо»? Нет, он заявил: «Песах, не вмешивайся, пожалуйста, иначе информации не жди!» Он называет «информацией» свой комментарий к статьям борзописцев из газет!

Наверняка и убийство Иосифа Гольдфарба осталось бы нераскрытым, если бы в тот вечер Роман не изменил своим привычкам и не позвал меня к себе вместо того, чтобы подняться ко мне самому. И наверняка правосудие совершило бы жестокую ошибку, осудив невиновного.

Впрочем, по порядку.

Во вторник, в 21 час 32 минуты (вы же понимаете, как важна точность в описании следственных действий) Роман Бутлер позвонил мне и сказал, сдерживая зевоту:

— Песах, у меня просто нет сил подниматься, чтобы выпить твой дряной кофе. Устал…

— Это с тобой бывает частенько, — вставил я.

— Что?.. Спускайся ко мне, не возражаешь?

— Какой детектив захватить? — спросил я, предвосхищая просьбу Романа.

Он на секунду задумался и сказал с некоторым сомнением в голосе:

— Тащи Эллери Квина, «Девять месяцев до убийства».

— Двенадцать, — сказал я и положил трубку, чтобы дать Роману время поразмыслить.

— Что двенадцать? — спросил он, открыв мне дверь.

— Сыщик, — язвительно сказал я, — мог бы и догадаться. Ты читаешь этот роман двенадцатый раз. Но собственный рекорд ты еще не побил. Ты брал у меня «Восточный экспресс» уже тридцать два раза.