Двести третий день зимы - Ольга Птицева

вовсю кромсали мягкое, разливая по телу если не кровь, то вязкий страх. Разумеется, будь обыкновенные нарциссы просто высажены под сугроб, до приезда холодовиков они успели бы съежиться и поникнуть. Радионов нес очевидную ерунду, но на лицах членов комиссии не дрогнул ни единый мускул.

– Что вы имеете в виду? – Голос Лысина оставался таким же добродушным, но Нюту пробил озноб.

– Ну, там же пещера ледяная. – Радионов потер переносицу. – Место знаковое, партийное. Самое то для инсценировки. Чтобы мы тут голову ломали, что за цветы такие.

– Ну да, ну да… – Лысин повернулся к мужчине с усиками: – Как вам такое заявление, Михаил Михайлович?

Тот молча пожал плечами. Мнение Груни уточнять не стали. Она сохраняла на лице все тот же сдержанный интерес и пальцами правой руки задумчиво покачивала кольцо.

– Других объяснений у нас нет, – развел руками Радионов. – А уж обстоятельства устанавливать – не для наших голов задача.

– Не для ваших, тут вы правы, Глеб Павлович, – охотно согласился Лысин. – Но у меня к вам остался еще один вопросец. Вот он точно для вашей головы. Потому что дело, как мне кажется, все-таки в цветах. – Лысин захлопнул папку и отодвинул от себя отчет. – Какие мощности должны быть у теплицы, чтобы вырастить нарциссы?

Нюта под столом сцепила пальцы на коленях. Она не могла посмотреть на Радионова – для этого нужно было повернуться, но шею заклинило.

– Достаточно высокие, – ответил Радионов. Стул под ним скрипнул.

– Есть ли такие в институте?

Радионов молчал. Нюта слышала, как он втянул воздух, слышала, как задержал дыхание и как на выдохе из него выскочил ответ:

– Да. В институте такие мощности есть. Теоретически.

Клешни внутри Нюты внезапно опали. И она осталась сидеть так – расслабленная от невозможности испытать еще большее напряжение. Ответ прозвучал. Чего теперь напрягаться?

– Это все, что мы хотели услышать, – сказал тонкоусый Михаил Михайлович. – Будем на связи. Если что еще узнаете – звоните в любое время. И мы тоже позвоним.

И все начали стремительно собираться: Радионов подхватил свой отчет, Кеша собрал остальные три, Лысин задвинул стул за Груней, та что-то ответила, абсолютно по-барски беря его под локоть, а усатый Михаил Михайлович поспешил за ними, на ходу застегивая пиджак. Только Нюта осталась сидеть, смотря перед собой.

– Вставай, – прошипел над ней Кеша и дернул стул за спинку.

Нюта поднялась, ее качнуло, она схватилась за Кешу, но тот сбросил ее ладонь.

– Соберись, – одними губами проговорил он, развернулся и пошел провожать гостей. – Был очень рад, Федор Евгеньевич, для меня большая честь.

– Спасибо за работу, Иннокентий Георгиевич. И вам, Глеб Павлович.

– Да что вы, что вы! Самим любопытно… – отозвался Радионов.

– Да уж, любопытненькое дельце вырисовывается. – Лысин помолчал и продолжил уже громче: – Анечка только у нас сегодня слово так и не взяла.

Нюта медленно обернулась. Выдавила что-то похожее на улыбку, открыла было рот, чтобы ответить, но что отвечать – не придумала. На помощь пришел Радионов:

– Ну, женщины, сами понимаете. Цикличные существа…

Все сдержанно посмеялись и вышли из кабинета. Нюта замерла у стола. Внутри лениво шевелились клешни, но и у них не осталось сил. Внизу живота собралось горячее и жгучее. Будто бы Радионов оказался прав насчет нее в своей нелепой отмазке – просто менструирующая женщина, не обращайте внимания. Но ведь Лысину хватило? Вот и не возникай.

Она дождалась, пока шаги стихли в коридоре. Потом медленно и шумно выдохнула. В пустоте кабинета каждый звук становился одновременно громким и глухим. Захотелось бахнуть стулом об пол, чтобы разорвать эту глухость. Нюта оттолкнулась от места, к которому как будто приросла, и бросилась к окну. Просто постоять, посмотреть на теплый свет из теплицы. Но вместо нее внизу оказалась институтская парковка – Нюта не сообразила сразу, что кабинет окнами выходит во двор.

Парковку от снега чистили, но не до асфальта, а до плотно утоптанного настила, в котором редкие институтские машины увязали, правда, не так отчаянно. Обычно парковка пустовала, похожая на заброшенную спортивную площадку. Но сегодня на ней было что поразглядывать, кроме служебной машины директора, давно стоявшей без движения в виде продолговатого сугроба – квота на бензин для нее давно уже закончилась.

Автомобили, на которых прикатили участники комиссии, точно не простаивали без толку. Отполированные и белоснежные, они выстроились в ряд, ожидая пассажиров. Те еще беседовали с Радионовым у дверей корпуса. Нюта разглядывала их, перемещаясь глазами сверху вниз: высокая меховая шапка на голове Лысина, красные уши выскочившего без куртки Радионова, припорошенные сединой волосы Груни и нелепая кепка Михаила Михайловича. Радионов покинул их первым – видимо, совсем промерз. Потом Михаил Михайлович поплыл в сторону поджидающего его транспорта. Остались Груня и Лысин. Нюта смотрела на них, толком не понимая, какие чувства вызывает в ней эта беззвучная беседа. Лысин подошел к Груне совсем близко, а та смотрела куда-то в сторону, продолжая кивать ему в ответ. Они стояли и стояли, Нюта уже продрогла – от стекла тянуло морозом. Ей следовало бы оторваться от подоконника и выйти в коридор, спуститься на первый этаж и пробежать через двор к теплицам.

Наконец Лысин закончил говорить. Груня отошла от него на два шага, чуть покачнулась – наверное, каблуки сапог провалились в снег, – и Лысин схватил ее за локоть. Нюта увидела, как та шутливо отмахнулась, но он продолжал держать и говорить что-то, а потом перехватил ее руку от локтя за запястье, потянул к себе, поцеловал ладонь и только после этого направился к машине. А Груня осталась стоять. Машина Лысина тронулась с места, обдала все кругом – и даже Груню – грязным снегом из-под колес. Но Груня не двигалась, пока автомобиль не выехал с парковки. И только после этого наклонилась и принялась отряхивать пальто от снега.

Нюта могла поклясться, что этим снегом Груня обтирала поцелованную ладонь. А может, ей показалось? Стекло уже успело запотеть от дыхания.

– Ты долго еще здесь торчать будешь? – неожиданно раздался рядом голос Кеши Ясминского.

Кеша всегда так ходил – под ним ничего не скрипело, он не шаркал и не топал, просто возникал за спиной и спрашивал что-то категоричным тоном с долей усталой иронии. А потом удивлялся, почему никто не пылает к нему любовью.

– Тебе что-то нужно? – максимально ровно спросила Нюта, отлипая от окна. – Если да, то говори. Если нет, то иди к черту, пожалуйста.

– У нас дежурство в теплице начинается через четыре минуты, – примирительно объяснил Кеша. – Может, тебе и норм с половиной карточки жить, а я штрафные зарабатывать не хочу…

И скрылся за дверью. Нюта рванула за ним. Пронеслась по лестничным пролетам, выбежала во двор, схватила ртом морозный воздух и