Дождь для Джона Рейна - Барри Эйслер

— Откуда вы знаете, где я живу? — спросила она.

— Посмотрел в Интернете.

— Правда? Вы считаете, что, если у меня такая работа, я везде вывешиваю свои координаты?

Я пожал плечами:

— Вы дали мне свой электронный адрес. Если имеется хотя бы такая скромная информация, с ее помощью можно многое узнать.

Ее глаза сузились.

— Вы кто, профессиональный преследователь?

— Нет, — покачал я головой.

Дождь усиливался. Я понял, что если не обращать внимания на некоторый физический дискомфорт, с погодой мне не так уж не повезло. Под зонтиком Наоми осталась сухой и была вполне уравновешенной. Я же вымок и почти дрожал. Контраст должен был придать ей уверенности.

— У меня что, проблемы? — спросила она.

Это удивило меня.

— Что еще за проблемы?

— Я ничего плохого не делала. Ни в чем не замешана. Я просто танцовщица.

Я не знал, куда она клонит, но не хотел ее останавливать.

— Вы ни в чем не замешаны? — переспросил я.

— Я не замешана! И не хочу. Я занимаюсь своим делом.

— У вас нет проблем, по крайней мере со мной. Я действительно просто хочу поговорить.

— Назовите мне хоть одну вескую причину.

— Потому что вы мне верите.

Ее лицо выразило смесь удивления и недоверия.

— Я вам верю?

Я кивнул.

— Вы предупредили меня о подслушивающих устройствах в клубе.

На мгновение она закрыла глаза:

— Господи Иисусе, я знала, что пожалею об этом!

— Но вы знали, что пожалеете больше, если ничего не скажете.

Наоми покачивала головой, медленно и размеренно. Я знал, о чем она думает: «Я сделала этому парню одолжение, и теперь не могу от него избавиться. Он и есть проблема, а мне проблем не нужно».

Я отбросил упавшие на лоб волосы.

— Мы можем куда-нибудь зайти?

Она посмотрела налево, потом направо. Улица была пуста.

— Хорошо. Давайте возьмем такси. Я знаю место, где открыто допоздна. Там мы сможем поговорить.

Мы поймали такси. Я сел первым, Наоми проскользнула за мной и продиктовала водителю адрес: Сибуйя-ку, номер 3-3-5, на южной стороне Роппонги-дори. Я улыбнулся:

— «Тантра»?

Она посмотрела на меня слегка озадаченно:

— Вы знаете это место?

— Я давно здесь живу. Хорошее заведение.

— Не думала, что вы знаете. Вы немного… старше.

Я рассмеялся. Если она хотела меня разозлить, то удар пришелся мимо. Я никогда не переживал по поводу своего возраста. Большинство людей, которых я знал, когда был моложе, уже мертвы. То, что я все еще дышу, уже само по себе предмет гордости.

— «Тантра» — это как секс, — пояснил я. — Каждое поколение считает, что именно оно открыло его.

Наоми отвернулась, и некоторое время мы ехали молча. Я бы предпочел, как обычно, выйти из такси на расстоянии нескольких минут ходьбы от нужного адреса. Однако в связи со всеми обстоятельствами сегодняшнего вечера я счел вероятность проблем, происходящих из полного отсутствия у Наоми чувства безопасности, относительно низкой.

Через несколько минут мы остановились перед невыразительным офисным зданием. Я заплатил, и мы вышли. Дождь прекратился, улица была пустой, словно вымершей. Если бы я не знал, где мы находимся, то сказал бы, что довольно странно посреди ночи выходить из такси в таком месте.

Позади нас над лестничным колодцем тускло светилась буква «Т» — единственный внешний признак существования «Тантры». Мы спустились по ступеням, прошли через пару внушительных металлических дверей и оказались в освещенном свечами фойе, которое, как короткий туннель, вело к залу, где можно было сесть.

Появился официант и тихим голосом спросил, вдвоем ли мы пришли. Наоми ответила утвердительно, и он проводил нас внутрь.

Бетонные стены выкрашены в коричневый цвет, потолок черный. Я заметил несколько ламп, однако главным образом свет исходил от свечей на столах и в углах покрытого лаком цементного пола. В нишах тут и там — статуи, изображающие сцены из Камасутры. Вокруг расположилось около полудюжины компаний, все сидели на полу на подушках или в низких креслах. Тихий разговор и приглушенный смех. Какая-то музыка, похожая на легкий арабизированный техно, мягко лилась из невидимых динамиков.

В глубине располагалось два дополнительных помещения. Я знал, что они были частично скрыты от главного зала тяжелыми лиловыми портьерами. Я спросил официанта, свободны ли они, и он показал на правый. Я посмотрел на Наоми, она кивнула.

Мы прошли через портьеры в комнату, скорее напоминавшую маленькую пещеру или опиумный притон. Потолок низкий, от свечей по стенам разбегались мерцающие всполохи. Мы сели на подушки в углу, официант подал меню и ретировался, не произнеся ни слова.

— Вы голодны? — спросил я.

— Да.

— Аналогично. — Я потер мокрые плечи. — И еще замерз.

Вернулся официант. Мы заказали горячий чай, фирменные чипсы «Аю» и фаршированные блинчики. Наоми выбрала двадцатилетний «Хайленд-Парк». Я присоединился.

— Откуда вы знаете это место? — спросила Наоми, когда официант вышел.

— Я же сказал вам, что долго здесь жил. Десять лет, может быть, больше.

— То есть вы живете в Токио.

Я помолчал.

— Жил. До недавних пор.

— Что привело вас назад?

— У меня есть друг. У него какие-то проблемы с людьми из вашего клуба, а он даже не знает об этом.

— Что за проблемы?

— Это я и пытаюсь выяснить.

— Зачем же вы рассказывали мне всякую чушь про бухгалтера?

Я пожал плечами:

— Искал информацию. Я не видел необходимости слишком много рассказывать вам.

Несколько минут мы сидели молча. Пришел официант с блюдами и напитками. Сначала я выпил чаю. От него сразу стало теплее. «Хайленд-Парк» подействовал еще лучше.

— Этого мне и не хватало, — сказал я, откидываясь на подушки и чувствуя, как тепло разливается по телу.

Наоми взяла блинчик.

— Вы когда-нибудь были в Бразилии? — спросила она.

— Да.

Это ложь, но ее можно считать моральным эквивалентом правды. Не рассказывать же, что я изучаю все, что могу, о стране, в которую собираюсь отправиться впервые и навсегда.

Наоми откусила кусок блинчика и стала жевать. Голова ее слегка склонилась набок, как будто она о чем-то задумалась.

— Сегодня, когда я увидела, с кем вы пришли, я подумала, что вы, наверное, выучили несколько фраз по-португальски, чтобы разговорить меня, и решила, что я попала в беду.

— Нет.

— То есть вы не хотели встретиться именно со мной?

— Вы танцевали, когда я приходил первый раз, поэтому я и спросил про вас. Это простое совпадение.

— Если вы не бухгалтер из Америки, тогда кто вы?

— Тот, кто… время от времени оказывает людям определенные услуги. Эти услуги связывают меня с различными представителями общества. Полицейскими и якудза. Политиками. Иногда с разного рода экстремистами.

— И у вас это написано на визитной карточке?

Я улыбнулся:

— Шрифт слишком мелкий, чтобы можно было прочитать.

— Вы кто, частный детектив?

— В некотором роде.

Она посмотрела мне в глаза:

— И на кого вы работаете сейчас?

— Я же сказал, пытаюсь помочь другу.

— Извините меня, но это звучит как полная чушь.

— Согласен, — кивнул я.

— Вы сегодня чувствовали себя вполне комфортно с Мураками.

— Это вас беспокоит?

— Он меня пугает.

— Он и должен пугать.

Наоми взяла бокал с «Хайленд-Парком» и откинулась на подушки.

— Я слышала о нем много нехороших историй.

— Возможно, это правда.

— Его все боятся. Кроме Юкико.

— Почему вы так думаете?

— Не знаю. Кажется, у нее есть какая-то власть над ним. Больше никто так себя с этим человеком не ведет.

— Она вам не нравится.

Наоми взглянула на меня, потом отвела взгляд.

— Иногда я боюсь ее так же, как и его.

— Вы сказали, ее устраивают вещи, которых вы не приемлете.

— Да.

— Что-то, связанное с подслушивающими устройствами.

Она подняла бокал и осушила его. Потом сказала:

— Я точно не знаю, есть ли там подслушивающие устройства, но думаю, что есть. У нас бывает много видных клиентов политики, чиновники, бизнесмены. Люди, которым принадлежит клуб, поощряют девушек разговаривать с ними, вытягивать из них информацию. Все девушки думают, что разговоры записываются. Говорят, некоторых клиентов даже снимают на видео в боксах для лэп-дансинга.

Я постепенно завоевывал ее доверие. И по тому, как Наоми говорила, понимал, что смогу вытянуть из нее еще больше. Так игрок часами агонизирует, сомневаясь, поставить ли фишки, скажем, на красное или на черное, а потом, когда крупье запускает рулетку, удваивает или даже утраивает ставку, как бы поддерживая свою веру в то, что поставил правильно. Если бы он делал неверную ставку, разве решился бы он ставить столько денег.