Наследник - Иар Эльтеррус

Выяснив ответ на этот вопрос, Михаил некоторое время не мог говорить от изумления, только открывал рот, как рыба, вытащенная из воды. Остальные удивленно взирали на капитана.

— Будет выращена система полного восстановления организма, стандартная для любого корабля Лонхайт… — наконец смог он заговорить. — Она насыщает организм разумного медицинскими и защитными нанитами, позволяющими выжить хоть в жерле вулкана, хоть в открытом космосе… Это и скафандр, и лечилка, и еще хрен знает что!.. Если даже уцелела только голова, то комплекс сохраняет ее в стазисе до трех тысяч лет без дополнительных энергомодулей!.. Человек с таким комплексом нанитов в теле почти бессмертен!.. Ой-йо…

Бортовой врач только икнул, услышав это. Другие члены экипажа молча хватали ртом воздух по примеру своего капитана — только сейчас становился примерно понятен технологический и научный уровень древних. Похоже, то, что раньше находили, было всего лишь забытым мусором. Или, наоборот, специально подготовленными пакетами данных для достигших определенного уровня цивилизаций. А может, чем-то третьим. Но сейчас ситуация менялась, это стало ясно каждому. И к чему приведет данное изменение никто еще осознать не мог.

— Ладно, это все хорошо, но надо забирать пилотов и пиндоса, — решил вернуться к текущим вопросам Хмелин, все еще не привыкший, что он уже не полковник. — Или крэнхи сородичи заберут?

— Думаю, да, — ответил Михаил. — Меня только беспокоит, что наши корабли срастаются в одно целое. Думаю, надо оставить возможность разделения. Сейчас свяжусь с Гши и узнаю его мнение по этому поводу. Думаю, он со мной согласится.

— Да, мы хоть и дали друг другу обет, но все еще остаемся врагами, — хмыкнул Суровцев, затем покосился на ухмыльнувшегося Хряченко. — А некоторые так еще и кровными…

Эсминец крэнхи ответил сразу же, видимо, там ждали вызова. Гши Тайхау тоже не испытывал энтузиазма от перспективы слияния кораблей в одно целое, и двум капитана с трудом удалось отговорить интеллектронные системы делать это. Но все же удалось, хотя унификацию фрегата и эсминца до непонятной модификации под названием «лайтес» Л300 и Л250 отстояли. Насколько удалось выяснить, это будут корабли изменяемой согласно необходимости формы и внутренней архитектуры.

Пилота-крэнхи принял на борт «Поиск», а землянина, которым оказался, как ни странно, не русский, а раненый израильтянин Алекс Шапиро, естественно, взяла «Тень». Его сразу отправили в мед отсек и уложили в реаниматор. А затем около двух часов возились, чтобы вытащить американца Майкла Торренса из спасательной капсулы — Суровцеву ради этого даже пришлось выйти в открытый космос в скафандре. Едва успели — в капсуле уже заканчивались запасы кислорода.

Вскоре в кают-компанию ввели светловолосого парня в форме Объединенного Флота. Он скользнул по собравшимся — а собрался в кают-компании практически весь экипаж, за исключением дежурной смены — хмурым взглядом и пробурчал сквозь зубы приветствие. Что ж, его можно было понять — крейсер, на котором служил коммодор Торренс, был уничтожен залпом с русского корабля.

— Надеюсь, вы не станете делать глупостей? — вежливо спросил Михаил.

— Нет, — коротко ответил американец, садясь на указанное ему место.

Тупило вручил ему стандартный саморазогревающийся обед в термоупаковке, и коммодор быстро, но аккуратно поел. Вытер губы салфеткой и с опаской уставился на русских.

— И что со мной будет? — тихо поинтересовался он.

— Когда вернемся на Землю, вас, скорее всего, отправят домой, — пожал плечами Хмелин. — Надеюсь, этот конфликт не перерастет в полномасштабную войну.

— Я тоже надеюсь… — поежился американец.

— И зачем вам все это понадобилось? — не выдержал Михаил. — Зачем вы напали?

— Нам отдали приказ, — неохотно сказал Торренс. — Сказали только, что вы нашли что-то такое, от чего зависит сама судьба Америки и всего мира, и мы должны это получить первыми.

— Интересно, откуда они узнали, что мы что-то нашли?.. — капитан потер щеку. — Мы же только намек обнаружили, подсказку, где искать! Ну почему нельзя было заняться поиском вместе?..

— Слишком сильна ненависть к вам, русским, у нашей верхушки, — усмехнулся американец. — Уже больше двухсот лет прошло после появления вашей империи, а наши «хозяева жизни» все никак не могут смириться, что есть кто-то смеющий жить своим умом и идти своим путем, не заглядывающий им в рот. Думаете, у нас, в Америке, мало людей это понимают? Нет, способные думать самостоятельно есть, хотя их и меньшинство. А уж среди послуживших вместе с русскими и лично знающих их — и подавно. И тут вдруг шанс вырваться вперед. Вот эти господа и ухватились за него.

— Вы не за них? — прищурился Михаил.

— Среди офицеров почти нет тех, кто «за них», — иронично сообщил Торренс. — Но мы давали присягу, не вам объяснять, что это такое.

Он устало потер виски и добавил:

— Вы вряд ли знаете реалии жизни в нашей стране. Ни одного из отслуживших в Объединенном Флоте вместе с русскими человека никогда не пропустят ни на один ответственный пост — нас считают зараженными чуждыми Америке идеями. Вслух ничего не говорят, улыбаются и льстят, но реальная политика именно такова.

— И вы это терпите?.. — удивился Сванидзе.

— Выбора нет, — вздохнул американец. — Да и как изменить ситуацию? С оружием в руках? Но ведь придется стрелять в людей, которых знал с детства, соседей и друзей, не разделяющих твои взгляды. Я, например, к такому не готов. После такого трудно будет считать себя человеком…

— Да, ваша плутократия хорошо умеет промывать людям мозги, — поморщился Михаил. — Читал вашу прессу и смотрел телевидение, не по себе стало. А уж это постоянное муссирование однополых отношений. — Он брезгливо поморщился. — Как будто ничего другого нет!

— Большинство мужчин Америки относятся к этим не лучше, чем в России, но в тюрьму за «дискриминацию» не хочется, поэтому приходится помалкивать, — на лице Торренса тоже отразилась брезгливость. — Отец моего друга на три года сел всего лишь за то, что прилюдно высказал все, что думает о двух высокопоставленных геях. Но это частности, пена проводимой нашим правительством политики.

— Или теми, кто стоит за правительством, — добавил капитан.

— Или теми, кто стоит за правительством, — согласился американец. — Им нужно, чтобы люди превращались в животных, потакали своим инстинктам, тогда ими легче управлять, тогда они предсказуемы. А к тем, кто животным быть не желает, относятся очень настороженно. Любое протестное движение постепенно превращают в нечто безопасное для властей и текущей парадигмы развития общества. Всех, интересующихся чем-то помимо материального, превращают в маргиналов, загоняют на дно жизни.

— Но если многие у вас это понимают, то почему вы ничего не меняете? — подался вперед Михаил.

— Я уже говорил, — вздохнул Торренс, — кровь проливать не хочется, да и организации у нас никакой — за этим внимательно следят. Но недовольство в армии и на флоте постепенно растет. И я не знаю, что вырастет в итоге. Например, выполнять текущий приказ об атаке русских кораблей многих удалось заставить только под угрозой расстрела. И если наше правительство надумает всерьез воевать с Россией, то флот может взбунтоваться — почти никто из офицеров не имеет желания убивать других землян во имя интересов денежных мешков, особенно после того, как столько времени вместе с русскими стояли спиной к спине против общего врага.

Он ненадолго замолчал, затем попросил:

— Не могли бы вы выделить мне какую-нибудь койку? Страшно устал, спать хочется — не могу.

— Идемте, — встал Суровцев.

Они вышли — американца решили временно поселить на место дежурного пилота. Естественно, под присмотром искина — в случае любых враждебных действий тот подаст сигнал экипажу. Слова словами, но что на самом деле думает этот Торренс — знает только он сам.

— Да уж, демократия и либерализм… — гадливо скривился Михаил. — Красивые, на первый взгляд правильные идеи, но во что их превратили в реальности?.. Жуть же!

— А ведь даже у нас находятся дураки, верящие в эту муть, — вздохнул Айзат. — Как они вопят о «общечеловеческих ценностях»! Да кто им сказал, что ценности либералов — общечеловеческие?!

— Со столь обожаемого ими запада сказали, а они сдуру поверили, — проворчал вернувшийся в кают-компанию Суровцев, открывая альбом и начиная что-то рисовать карандашом.

— Слышали, кстати, как с ними в последние тридцать лет борются? — спросил Михаил.

— Нет, — «безумец» заинтересовался и поднял голову.

— Высылают пожить на запад с правом возвращения. Пару-тройку лет они там живут, а потом бегут обратно в Россию, после чего молчат в тряпочку, а то и осаживают тех, кто еще не побывал в их вожделенном раю.