Песня любви - Сьюзен Хаувотч

Она отпрянула столь резко, что стукнулась о стену позади нее. Он так же быстро обернулся назад, чтобы взглянуть на нее. Пылающий взор буквально приковал ее к месту.

—Прощу прощения, — выдохнула она. — Я не хотел сделать вам больно, клянусь вам.

—Успокойся, Джорджи. — Он снова отвернулся, уронив голову на поднятые колени. — Это всего лишь незначительное... онемение. Ты не мог знать об этом. Давай-ка, я сам теперь домоюсь.

Она закусила губу. Похоже было, что ему очень больно. Ей бы надо этому радоваться, но что-то мешало. Что-то заставило ее испытывать стремление... Сделать что? Утешить его? Она что, совсем уже тронулась умом? Со всей возможной быстротой она покинула каюту.

17

Джеймс заканчивал второй стакан бренди, когда Джорджи возвратилась в каюту. Он уже снова взял себя в руки, но все еще с удивлением вспоминал, насколько легко его привело в возбуждение невинное прикосновение этой девушки. Все его продуманные планы полетели в тартарары. Он собирался заставить ее ополоснуть его чистой водой, передать ему полотенце, помочь ему надеть халат. Хотел увидеть, как эти милые щеки покроются румянцем. Вместо того именно он мог оказаться с покрасневшими щеками, поднимись тогда из воды. Никогда прежде не ставила его в неловкое положение честная реакция его тела, да и сейчас бы он не ощутил неловкости, если бы, с ее точки зрения, эта реакция не была бы вызвана юношей.

Проклятие, что за незадача, игра ведь обещала быть такой нехитрой. На его стороне были все преимущества, в то время как она, что называется, оказывалась между молотом и наковальней — положение не слишком удобное. Он запланировал соблазнить ее демонстрацией своего мужественного тела, с тем чтобы разжечь в ней такое желание, которое заставило бы ее сбросить шапочку и умолять его овладеть ею. Восхитительная фантазия, в которой ему отводилась роль невинного, ничего не подозревающего мужчины, подвергшегося нападению со стороны юнги. Он стал бы протестовать. Но затем, как и подобает джентльмену, уступил бы.

Но как все это можно было осуществить, когда старый дружок Джон Генри поднимал голову всякий раз, как девушка оказывалась поблизости? И случайно заметь она это, милашке стало бы очевидно, что у него имеется страстишка к юным мальчикам, что ничего, помимо отвращения, у нее не вызовет. Пусть все горит адским пламенем, но он вынудит ее раскрыться, поведать все о себе, дабы не возникало никаких недопониманий.

Он проследил, как она направляется к тому углу комнаты, куда он ее послал. Под мышкой она держала полотняный мешок, через плечо был перекинут гамак. Судя по толщине мешка в нем лежало больше вещей, чем могло принадлежать мальчику. Скорее всего, внутри находились одно-два платья и, возможно что-то еще, способное пролить свет на ее тайну.

Сегодня вечером он подобрал еще пару недостающих частей головоломки. Конни привлек его внимание к довольно профессионально произносимому слову «полубак» с почти проглоченными гласными. Так скажет лишь человек, хорошо знакомый с корабельным делом. Между тем, она отрицала, что прежде имела к нему какое-либо отношение.

А своего брата именовала «Мак». В этом была известная пикантность, дававшая ему основания полагать, что шотландец не был ее родственником. Друзья и знакомые Макдонелла могли звать его Маком, но члены семьи окликали бы его по имени либо употребляли уменьшительное имя или прозвище — но не то, на которое мог претендовать каждый член семейства, поскольку все они были Макдонеллами. Однако у нее еще был брат или даже два. Она упомянула, не придав этому значения. Кем же ей приходится шотландец? Другом, любовником... мужем? Господи помилуй, лучше бы ей не иметь любовника. Пусть у нее будет сколько угодно этих чертовых мужей, десятки, если ей того хочется, однако любовник — тут дело серьезное, это место он отводит для себя.

Вешая гамак на крючья в стене, Джорджина ощущала его взгляд на себе. Войдя в каюту, она заметила, что он сидит за письменным столом, но поскольку он ей ничего не сказал, она тоже не произнесла ни слова и не повернулась в его сторону. Но этот взгляд...

На нем был халат изумрудного цвета. Она никогда бы не могла представить, как чудесный изумрудный цвет может идти человеку. Зелень его глаз от этого делалась еще глубже, оттенялась грива его светлых волос, смягчалась бронза кожи. А кожи виднелось в избытке. Вырез халата в форме римской пятерки был столь широк и глубок, что открывал почти всю его грудь. В свете лампы золотилась поросль — от соска до соска, от верхней части груди до... низа.

Джорджина оттянула немного высокую горловину своей рубашки. Вечером в этой чертовой каюте можно было задохнуться от жары. Одеяние на ней как бы приобрело дополнительную тяжесть, а перевязки причиняли еще большее неудобство. Однако единственное, что она отважилась снять на ночь, были ее башмаки. Она это сейчас и сделала, сев для этого на пол, а затем аккуратно поставила их у стены.

И чувствовала, что глаза Джеймса Мэлори следят за каждым ее движением.

Конечно, ей следовало этого ожидать. Зачем еще он мог следить за нею, если не для того, чтобы... Она взглянула на гамак и улыбнулась. Капитан наверняка хотел увидеть, как она станет забираться в свою раскачивающуюся кровать и вывалится оттуда, шлепнувшись задом об пол. Наверняка он уже заготовил какой-нибудь едкий комментарий по поводу ее неуклюжести и неопытности, что-нибудь мерзкое, способное задеть и вывести из себя. Ну, тут он вряд ли чем-нибудь поживится. С тех пор как научилась ходить, она залезала в гамаки и слезала с них, ребенком в них играла, спала, когда сделалась постарше, и проводила в них целые дни, когда один из кораблей «Скайларк» стоял в порту. Шансы выпасть из гамака были у нее те же, что и свалиться с обычной кровати. На сей раз капитану придется проглотить свои насмешки, и ей подумалось, что было бы неплохо, если бы он ими подавился.

Она вскочила на свою раскачивающуюся постель с ловкостью старого морского волка, бросила беглый взгляд на письменный стол, стоящий в другом конце комнаты, в надежде уловить изумление на лице капитана. Он действительно смотрел в ее сторону, но, к ее огорчению, сидел с ничего не выражающим лицом.

—Ты же не собираешься спать в этом своем одеянии, пострел? Не так ли?

—Именно собираюсь, капитан.

Она его чем-то задела, так как он тут же нахмурился.

—Я не хотел создать впечатление, что тебе придется всю ночь то и дело спрыгивать с гамака. Ты что, так это себе представляешь?

—Нет, не так. — Она именно и ожидала подобного, однако все, что он о ней знал, было неправдой, так что одной ложью больше — что из того? — Я всегда сплю одетым. Уж и не помню, отчего я так стал делать, это давно началось, но теперь уже вошло в привычку. — И уже на всякий случай, если у него достанет наглости предложить ей изменить привычку, добавила: — Сомневаюсь, что я засну, если не буду полностью одетым.