Выстрел на окраине - Николай Почивалин

— Номер дома?

— Пятнадцать...

Свалив с себя основную тяжесть, Заикин отвечал теперь прямо, не раздумывая, словно даже поторапливая Бухалова. Капитан хорошо знал и этот психологический нюанс, спешил воспользоваться настроением допрашиваемого: вслед за тем неизбежно наступает реакция, и тогда утомительно приходится вытягивать из впавшего в оцепенение человека слово за словом, а то и просто откладывать допрос.

— Кто еще был с вами?

— Трое. Я знаю только, как их звать, а по фамилии не знаю. Дружки его. И где живут, не знаю... У Зарембы сходились.

— Заремба — старший?

— Старший...

Бухалов и Чугаев снова обменялись взглядом; майор вышел.

— Так, — распрямив на секунду плечи, капитан ободряюще посмотрел на осунувшегося и как-то сразу поникшего Заикина. — Теперь, Юра, давай по порядку. Где и как ты познакомился с Зарембой?

5

К четырем часам дня в отделении воцарилась такая глубокая тишина, что посторонний, окажись у него нужда зайти, мог бы подумать, что заявился он в выходной день. Не хлопали, как обычно, двери кабинетов, не доносились из-за них приглушенные, а то и громкие голоса.

Однако тишина, царившая в милиции, означала, как это ни странно, разгар работы, только работа эта была вынесена сейчас за стены райотдела. Участковые уполномоченные разошлись по своим участкам, в стеклянных колпаках на оживленных перекрестках сидели регулировщики, где-то в разных концах города работали две оперативные группы уголовного розыска. Одна из них проводила обыск на квартире Зарембы, вторая, меньшая, возглавляемая Чугаевым, задерживала самого Зарембу. Он, как выяснили, находился на электростанции.

Передав Заикина работнику следственного отдела, Бухалов сходил в буфет перекусить и сейчас, поджидая возвращения майора, сидел в отведенном ему кабинетике. Кабинет принадлежал заместителю начальника райотдела капитану Заречному, худому веселому украинцу, проводившему отпуск где-то на Суре. Говорят, что по вещам можно определить характер человека. Если это так, — Заречный был очень нетребователен к удобствам: стол, два стула, старый диван и ничего больше. Бухалов слышал, что веселый украинец поставил на Суре палатку, установил в ней радиоприемник и живет, как цивилизованный дикарь, общаясь только с рыбами и комарами...

Стараясь отвлечься, чтобы дать отдохнуть и телу и голове, утомленный непрерывной работой и вынужденной бессонницей, Бухалов пытался думать о пустяках и не мог. Занимавшие его все эти дни мысли получили сегодня мощный толчок и, вопреки старанию, властно теснили все другие. Было досадно, что он, заядлый «оперативник», не смог выехать на задержание: срочно нужно было выяснить все, что касалось остальных соучастников группы Зарембы, Заикин назвал их имена, клички, рассказал о приметах. Фамилий и мест их работы он, к сожалению, не знал и, судя по всему, не обманывал. Поняв, что дальнейшее запирательство бесполезно, паренек рассказал и о самом Зарембе. Почти не представляя себе этого Зарембу внешне, Бухалов отчетливо постиг его сущность: умный, опытный и хладнокровный преступник. Недаром каждый раз, заговаривая о нем, Заикин вздрагивал, озирался.

В компании Зарембы Юрий Заикин оказался поначалу случайно, а потом, попав в руки жестокого и умного главаря, не нашел сил самостоятельно выбраться, увязал все больше и больше. Выбраться, трижды приняв участие в грабежах, означало добровольно сесть в тюрьму. На это не хватало мужества, да и нелегко уже было отказаться от соблазна разгульных пирушек, легких денег, сомнительных знакомств с поклонницами Зарембы. Мать, не находя ничего предосудительного в ночных отлучках сына, молчала. В ушах все настойчивее звучал насмешливый голос Зарембы: «Что, Телок, — скуксился?..» и Заикин продолжал жить нелегкой в его годы двойной жизнью — заботливого сына, приносящего домой весь свой очень неплохой заработок способного токаря, и — преступника, заучившего наставления «старшего» о том, что жизнь одна и надо ее поинтереснее прожить!

В один из майских вечеров вместе со своим приятелем по ФЗО Заикин отправился в парк. В восемнадцать лет всегда тянет делать то, что еще недавно было недозволено, а теперь, самостоятельным людям, — можно. Ребята зашли в летний ресторан, заказали вина и салат из помидоров — на большее денег у них не хватало. Вино оказалось крепким, ребята захмелели, громко разговаривали, смеялись.

Сидящие за соседним, уставленным закусками и графинами, столиком парни начали подтрунивать. Один из них, с плешиной на виске, отчетливо произнес самое обидное для взрослого восемнадцатилетнего человека слово: сопляк!

Захмелевший больше своего приятеля Заикин побледнел, с ненавистью посмотрел ухмыляющемуся парню прямо в глаза:

— Клейменый!

Ухмылка медленно сползла с лица парня, он прищурился.

— Может, выйдем?

— А что, выйдем! — вскинулся Заикин.

Вскочил было и приятель Заикина. Оставшиеся сидеть за столиком парни многозначительно предупредили:

— Сиди, не лезь!

Наблюдавший всю эту сцену похожий на цыгана молодой человек, сидевший в самом углу с двумя веселыми девицами, легко поднялся и, прикуривая на ходу длинную папиросу, направился к выходу. Приятель Заикина и стерегущие его парни не обратили на стройного человека в синем пиджаке и белых брюках никакого внимания.

Дрожавший от возбуждения Заикин и вразвалочку шедший впереди «плешивый» завернули за пустую, с погашенными огнями музыкальную раковину; парень, словно собираясь почесать щеку, поднес руку к лицу и неожиданно, крякнув, резким коротким ударом в ухо сбил Заикина с ног.

— Лихо! — сказал похожий на цыгана молодой человек, вышедший из-за кустов.

Он легко, словно играя, бросил ошеломленного парня через подножку, могучим рывком за шиворот поставил Заикина на ноги, не оглядываясь, бросил:

— Иди за мной, телок!

И Юрий Заикин, словно побитый молодой пес, нашедший хозяина, сплевывая и всхлипывая, послушно пошел следом.

Прозвище «Телок» так потом и пристало к нему, как Юрий яростно ни сопротивлялся. Вскоре, правда, примелькавшись, оно словно бы утратило свое обидное первоначальное значение и стало звучать так же привычно и просто, как, допустим, и Юрка...

Велев ждать его у ворот — сказано все это было спокойным и властным голосом, — неожиданный защитник Заикина вернулся в ресторан. Несколько минут спустя Юрий сидел уже в такси между двумя привалившимися к нему девицами, от которых пахло вином и духами; занявший место рядом с шофером черноволосый не обращал внимания на возню и хихиканье за спиной, негромко напевал.

Исщипанный и зацелованный мокрыми липкими губами, Заикин выскочил из машины у своего дома; вышедший попрощаться с ним молодой человек энергично стиснул Юрию руку:

— Ну, будем знакомы — Федор Заремба!..

На следующий день, после работы, Юрий отправился на улицу Фрунзе.

Открывшая ему глухая старушка с тусклыми, ничего не выражающими глазами ввела его в полутемный коридор, молча ткнула пальцем в прикрытую дверь. Заикин нетерпеливо открыл ее, оказался в просторной светлой комнате. Сидевший спиной к нему Заремба что-то быстро убрал со стола, недовольно оглянулся:

— Когда входишь, нужно опрашивать разрешения.

И, заметив, как паренек смутился, озадаченный таким приемом, подобрел:

— Ладно, входи, присаживайся. Ну, как после вчерашнего?

Начался непринужденный разговор; подбадриваемый улыбчивыми черными глазами, Заикин в первые же пять минут доверчиво выложил всю свою коротенькую биографию, основными вехами которой были смерть отца на фронте, школа ФЗО и работа на заводе. В свою очередь он кое-что узнал и о Зарембе. Правда, это кое-что, если говорить всерьез, свелось к одному — Федор Заремба работал слесарем на электростанции. Сообщенная небрежным тоном весть эта поразила Заикина. В его представлении высокий красивый Заремба, одетый вчера с иголочки, а сегодня прохаживающийся в шелковой пижаме, мог быть кем угодно, но только не слесарем. Все знакомые заводские ребята одевались чисто, но скромнее, без какого-то выделяющего Зарембу щегольства, ни у кого из них не было и пижам. Удивление это подогревалось тем, что непривычно для Заикина выглядела и комната, в которой он сидел на гнутом венском стуле. В углу стоял дорогой радиоприемник, на полу лежал хороший пушистый ковер, кровать, словно у девушки, была занавешена легким прозрачным пологом. Обстановку дополняли письменный стол у окна, две картины в рамках и этажерка с книгами. Юрий и сам неплохо зарабатывал, всю жизнь работала его мать, а прежде — и отец-токарь, но жили они куда проще. Невольно возник вопрос: на что же так живет Заремба, если он в самом деле работает слесарем на электростанции? Но вместо того чтобы спросить об этом, Заикин коротко восхитился:

— Красиво живешь!

Тогда-то он и услышал фразу, которой впоследствии не раз глушил укоры собственной совести.