Оскал «Тигра». Немецкие танки на Курской дуге - Юрий Стукалин

Сквозь дым я вдруг вновь углядел знакомый силуэт. У меня было странное чувство, что «триста третий» обязательно появится снова, и теперь я понимал — почему! «Тигр» — самый мощный танк на поле боя, он наносит врагу самый серьезный урон, а потому его пытаются уничтожить во что бы то ни стало. Я искал «триста третьего», не сознавая еще, что он обязательно найдет меня сам. Теперь становилось ясно, почему мы так часто встречались прежде на поле боя. Мой «тигр» — его цель!

— Мартин, бери левее. Ориентир — разбитая «четверка». Видишь?

— Да.

Никто из экипажа не задавал мне вопросов. Если я отдавал приказ, они его выполняли. Левее, так левее — командир знает, что делает.

И снова на пути возникло препятствие! «Пантера» забуксовала на крутом подъеме, прямо передо мной. Ситуация для нее незавидная, танк становился отличной мишенью. «Пантера» походила сейчас на большого грузного жука, упорно карабкающегося вверх. Русские не заставили себя ждать, открыли по ней массированный огонь.

— Вот дурак! — в сердцах выругался я. — Что его туда понесло?!

Рядом с «пантерой» образовалась опасная зона. Вокруг рвались снаряды. Пойди он чуть правее, как планировал я, и не застрял бы тут. Командир высунулся из башенки, оглядываясь вокруг. Это был Бруно Фишер.

Как он умудрился увязнуть, было для меня загадкой. По словам Фишера, у него был отличный экипаж, опытные ребята. Но ответа на этот вопрос получить мне уже не удастся. Снаряд с треском вошел в башню, «пантера» содрогнулась. Удар был такой силы, что машину снесло с подъема, а командира танка, Бруно Фишера, сбросило с башни. Неуклюже кувыркаясь, он пролетел несколько метров и застыл на земле. Неестественно разбросанные руки и ноги, вывернутая шея. Идейный борец за расовую чистоту был мертв. Остальные члены экипажа остались внутри загоревшегося танка. Никто не выжил.

— Объезжай, — сухо сказал я Мартину.

Мы теряли время. Я уже не надеялся во всем этом аду увидеть «триста третьего», но танк неожиданно выскочил справа, выплывая из клубов дыма, словно лодка из утреннего тумана. «Тридцатьчетверка» выглядела чудовищно. Вся во вмятинах, на броне множественные следы попаданий снарядов, левое крыло сорвано. Я в который раз подивился опыту русского командира. Он использовал любую возможность, чтобы ударить в уязвимые места, и скрывался, когда понимал, что находится в зоне обстрела. Этот человек учитывал все факторы — и дымовую завесу, и рельеф местности. Зная, что в лобовой атаке шансов у него никаких, он маневрировал на поле и выжимал из своей машины все, что только возможно.

Сделать мы ничего бы не успели при всем желании. Слишком быстро он вынырнул. Я успел только крикнуть:

— Зигель! Справа!

С такого расстояния 76-миллиметровая пушка была очень опасна. Танк мог пальнуть и покончить с нами с одного выстрела. Но выстрела не произошло. Вероятно, они истощили свой боезапас. И все же на нас обрушился страшный удар — «тридцатьчетверка» на полной скорости пошла на таран. Что это было — жест отчаяния или железная воля командира, я не знал.

«Триста третий» врезался на полном ходу в наш правый борт, разрывая гусеницу, ломая траки и выбивая опорные катки. Он лишил нас возможности передвижения, мы стояли теперь посреди жаркого боя, совершенно беспомощные. «Тигр» тряхнуло так сильно, будто в него ударили разом несколько снарядов. Мне показалось, что на секунду моя душа вылетела из тела.

Как не сдетонировали от удара боеприпасы, непонятно. Все было объято дымом, что-то загорелось. Я ударился зубами об люк, выбив передние, и теперь захлебывался кровью. В ушах звенело, перед глазами все плыло и раскачивалось. Я упал внутрь танка и, задыхаясь от гари, надсадно кричал:

— Зигель! Шварц!

В ответ была тишина.

— Вилли! Мартин!

Я боялся, что другие русские, поняв, что наш танк обездвижен, взорвут его.

«Быстро, — повторял я себе, — надо действовать быстро. Ты сможешь!»

Томас сидел, уткнувшись в оптику, из рассеченного затылка текла кровь, он был мертв. Херманн, Шварц и Кох тоже не откликались.

Я принялся выбираться из танка. Жутко болела голова, металлический привкус во рту вызывал тошноту, но я крепился. Задыхаясь и кашляя, я выполз из люка. Неимоверным усилием воли старался держаться в сознании. Меня все-таки стошнило. На ладонях кровь. Чья это кровь, я не понимал. Зигеля, Шварца или моя собственная? Я ранен?! Но я мог двигаться, руки и ноги слушались. Быстрее из танка! Сейчас он взорвется!

Вылезая из «тигра», я посмотрел в сторону русского танка. Он тоже стоял обездвиженный. Из башни шел густой черный дым, поднимаясь ввысь.

Скатился по броне на землю. Перед глазами все плыло, казалось, кто-то нарочно раскачивает землю, стараясь досадить мне. В спине резкая боль. Ощупал ее, почувствовал на руке что-то теплое и липкое… Кровь…

Мутным взором я оглядел «тридцатьчетверку». Она стояла, уткнувшись носом в борт нашего «тигра». Эта машина принесла мне много горя, из-за нее погибли Отто, Карл, Зигель и, возможно, остальные бойцы моего экипажа.

У гусениц русского танка сидел, прислонившись к опорным каткам, окровавленный парень в темном комбинезоне. В одной руке он сжимал планшет, в другой — револьвер… Командир «триста третьего»… Наконец мы встретились… Он был серьезно ранен, из груди его лилась кровь, но он не обращал внимания, даже не пытался остановить ее. Парень стянул с себя шлем, обнажив копну пшеничных волос. На вид русскому было лет восемнадцать, Мальчишка! Он смотрел на меня, и в его глазах читалась усмешка. Он умирал, но был доволен тем, что сделал.

Я не верил своим глазам! Все это время, движимый местью, я гонялся за ним, словно за неуловимой тенью, и теперь вижу перед собой сопляка! И это он — русский ас?!

Силы покидали меня, сильно мутило, я распластался на земле, не в состоянии подняться. С трудом повернул шею, снова посмотрел на русского. Он все так же сидел, оперевшись спиной на катки «триста третьего», глядя в небо спокойными остекленевшими глазами. Чертовы иваны! В моей голове пронеслась фраза «старого Фрица», прусского короля Фридриха Великого: «Русского солдата мало убить, его надо ещё и повалить».

Этого русского солдата мне повалить не удалось.

Он был мертв, но он победил…

Примечания

1

Перевод Р. Фёдорова.

2

Перевод М. Парфенова.

3

«Эрика» — одна из наиболее одиозных маршевых песен германской армии периода Второй мировой войны. Написана ок. 1939 г. Автор — Хермс Ниль. Текст песни бесхитростен и наивен (цветочки, любовь, разлука с любимой девушкой). Имя Эрика (Erika) по-немецки означает — вереск, фамилия Blümelein — цветочек.

4

Так в немецкой армии называли пехотинцев.