Торлон - Кирилл Шатилов

Наконец он дотронулся до плеча Чима, приказывая остановиться. Малик открыл крышку горшка и на всякий случай подул на угли. В темноте его лицо озарилось оранжевым жаром. Зорк поставил ведро рядом с горшком и выхватил из рук сына несколько стрел. Накануне он втайне от всех испытал новое оружие и убедился в его действенности, однако сейчас ему не терпелось приступить к исполнению своего страшного замысла. Чим смотрел, как отец макает конец стрелы в ведро, поднимает, дает каплям упасть обратно, осторожно, чтобы не залить угли, опускает острие в горшок и вынимает обратно грозно потрескивающий факел. Спохватившись, он поспешил проделать то же самое и уступил место Малику. Все трое приложили огненные стрелы к тетивам и натянули луки.

Зорк с улыбкой набрал воздух в легкие и протяжно завыл. Илюли, конечно, услышат этот вой, но, скорее всего, поначалу примут его за волчий. Зато для Тикали, а тем более для Фраки он означал конец дороги войны и начало пляски смерти.

Со всех сторон просеки из-за деревьев один за другим стали вылетать огненные светлячки и с тихим стуком вонзаться в беззащитные бревна. За первым залпом последовал второй. Некоторые стрелы сразу погасли. Зато другие разгорались, и пламя медленно, но верно переползало с них на толстые стены. Начинался пожар.

Стряхивая капли с третьей стрелы, Зорк поймал на себе восторженный взгляд сына.

— Теперь целься в башню, — нарочито спокойно сказал он, опуская наконечник в разгоревшиеся угли. — Пусть этот погребальный костер запылает в честь наших погибших братьев.

Натягивая лук, Зорк подумал о Нодже и его дочери Сане. Они пали в бою, потому что всецело полагались на бесстрашие и красоту. Они были по-своему правы. Но где они теперь? Хитрость и ненависть — вот что будет отныне определять судьбу обитателей Леса. Его Леса.

Стрела взмыла сквозь ветви застывших в ужасе деревьев и понеслась в шлейфе огня навстречу деревянному боку башни.

Сколько впоследствии Хейзит ни вспоминал ту страшную ночь, он не мог понять, что именно заставило его нагнуться.

Скорее всего, очередная шутка стражника, имени которого он так и не узнал. Все стражники праздновали победу, были в хорошем расположении духа и сыпали всякими сальностями напропалую, вовсе не собираясь ложиться спать. Хейзит тоже не спешил желать им счастливых сновидений, поскольку впервые почувствовал себя принятым в компанию этих отчаянных молодцов, которые до сих пор видели в нем лишь мальчишку-подмастерье, неизвестно кем и за какие заслуги направленного к ним на заставу. То, что он сносно знал строительное дело и уже успел кое-где внести необходимые улучшения в оборонительные редуты, мало о чем им говорило. Они верили разве что в силу своих клинков да меткость стрел, а улучшать стены и башни, полагали они, можно до бесконечности. Вот если бы он добился того, чтобы их деревянные укрепления заменили на каменные! Тогда бы ему цены не было. Но разве Ракли пойдет на то, чтобы поставить где-то в лесу подобие его родового замка? Да ни за что на свете! Однако сегодня, как и накануне, всех обитателей этой уединенной заставы переполняло благодушие, и Хейзиту по случаю всеобщего веселья даже налили крепкой горчичной настойки, от которой горело горло и приятно кружилась голова.

Итак, в очередной раз Хейзит схватился за живот и согнулся от хохота, а когда выпрямился, то чуть не спалил волосы на голове: в стене торчала невесть откуда залетевшая стрела. И эта стрела горела.

Решив, что это продолжение шутки, Хейзит оторопело покосился на собеседников, но те уже даже не улыбались. А тем временем в окна их комнаты под самой крышей башни со свистом и завыванием влетали новые стрелы — и горящие, от которых в мгновение ока вспыхивали сухие шкуры, обтягивавшие стены, и обычные, без разбору впивающиеся во все наконечниками, не только железными, но и примитивными, каменными.

— Шеважа! — донесся откуда-то снизу душераздирающий крик, и в комнате все полетело вверх тормашками.

Стражники вскочили в поисках разбросанного в беспорядке оружия. Двое сразу же рухнули на пол, прошитые стрелами. Еще одному огненная стрела угодила точно в глаз, и он катался по полу, обжигая руки и пытаясь ее вырвать.

Хейзит ошалело посмотрел на стену над головой. Стена занималась пламенем. Сгоревшие шкуры падали на него из-под потолка и рассыпались в пепел.

Не вставая с четверенек, Хейзит бросился к лестнице. Кто-то толкал его сзади, норовя обогнать, кто-то выскакивал на улицу и пытался отстреливаться, кого-то разобрал сумасшедший хохот, и он катался в углу пылающей комнаты, не то смеясь, не то рыдая. И никто, ни один из воинов не боролся с огнем. Башня была обречена.

Страшное подозрение Хейзита подтвердилось на следующем этаже, куда он скатился по лестнице кубарем, так как с ходу обжег руку о горящие перила. Здесь тоже хозяйничал огонь.

Хейзит устремился по ступеням вниз и услышал, как лестница за его спиной громко треснула. Его обдало облаком горящих щепок. Оставшиеся наверху оказались отрезаны и были обречены, как и сам донжон.

На нижних уровнях огня не было, если не считать падающих сверху головешек, но зато здесь царило не менее пугающее запустение: весь гарнизон донжона, едва услышав тревожные крики со стен и осознав, что происходит, высыпал на улицу. Почувствовав наконец под ногами твердую землю, усыпанную уже тлеющими кое-где опилками, Хейзит, не задумываясь, последовал всеобщему примеру и выскочил наружу.

Справа и слева, спереди и сзади — отовсюду летели смертоносные стрелы. Казалось, ни им, ни посылавшему их противнику нет числа. Хейзит нерешительно попятился было обратно, в укрытие донжона, но за спиной его уже падали не отдельные головешки, а целые пылающие балки. Башня грозила вот-вот рухнуть.

Заставив себя снова выйти на открытое пространство и прикрываясь двумя подобранными тут же, при входе, длинными щитами арбалетчиков, Хейзит устремился вниз по помосту к внутренним воротам.

Краем глаза он с отчаянием замечал, что стены во многих местах тоже объяты пламенем. Самое страшное, о чем только в ночном кошмаре могли подумать защитники лесных застав, свершилось: шеважа научились управлять огнем. Отныне их нельзя будет остановить ни высоким частоколом, ни глубокими рвами, ни вырубкой просек. Сквозь охватившую его панику Хейзит понимал главное — он видит начало конца.

Наиболее храбрые из эльгяр пытались отстреливаться, прячась на рантах, однако в воцарившемся хаосе они едва ли метили наверняка. Град летящих во все стороны стрел, и обычных, и огненных, не иссякал. Стрелы сеяли смерть среди вабонов, не имеющих даже возможности защититься, кроме как внутри ставших совершенно никчемными домов и хозяйственных построек, которые с удивительной легкостью вспыхивали и выгоняли своих недавних хозяев обратно, навстречу верной гибели.