Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич - Андрей Гришин-Алмазов

Неожиданно ветер нанёс клубившиеся облака, затем появились тучи, всё потемнело, и повалил густой снег. Все гурьбой убрались в тёплый, протопленный терем, где от печей жар быстро растёкся по разомлевшим телам.

Царевич Фёдор, сидя во главе стола, прислушивался к спору Мишки Пронского и Петра Мещёрского, кто первый из них сбил шишку с самой высокой ели. Неожиданно для всех сидевший рядом с царевичем ближний боярин князь Воротынский громко произнёс, обращаясь к нему:

   — Не должно православному царевичу творить веселье во время похорон патриарха.

В палате воцарилась зловещая тишина.

   — Князюшка, милый, ведь я... — Царевич не договорил, поднялся и, опираясь на посох и сгорбившись, в сопровождении постельничего дядьки Ивана Хитрово удалился из палаты.

Окольничий Ржевский подошёл к боярину.

   — Зря ты так, Иван Алексеевич, Федюшке-солнышку забытси хотелось, а ты его боль усю наружу вывернул. Ему и так с детства одна печаль. Раз от традиций, чинности и степенности и отойтить можно.

Двор царевича разбрёлся по отведённым палатам, осуждать Воротынского в открытую больше никто не посмел. Он был единственным во боярстве и к тому же родня царевича — сами разберутся.

Небольшая ватажка всадников, состоящая в основном из солдат и казаков, резво передвигалась по степи. Быстрота скачки почти не давала думать. Однако Андрей Алмазов всё посматривал на скачущего впереди раздобревшего татарина, который явился к нему в Астрахани и сказал, что какому-то Айзы-мурзе до него есть царёво «слово и дело». Если бы татарина не сопровождал русский мужик, Андрей, не доверявший татарам, не в жизнь бы не поехал по этому зову. Странно, но про его деда говорили, что он уважал степняков и даже гостил у некото рых, возвращаясь из Персии с товаром. Андрей не мог понять этого.

Впереди тёмной массой показался табун лошадей. Скачущий первым татарин издал радостно гортанный крик. От табуна отделился маленький старичок на маленькой лошадке, в потёртой лисьей шапке и такого же вида халате. Каково же было удивление Андрея, когда прискакавший за ним татарин, соскочив с лошади, с великим почтением раскланялся перед стариком.

   — Ты тот Айзы-мурза, што послал за мной?

   — Тот, но я ещё не знаю, тот ли ты человек, что нужен мне, — ответил старичок на чистом русском языке, как будто всю жизнь прожил на Руси, чем очень удивил Андрея. Он внимательно вгляделся в умные глаза старика.

   — Што же, поедем, глянем твоих коней, заодно и поговорим.

Старичок медленно тронул вперёд на своей коняшке, и Андрей, поехавший рядом на пегом жеребце, сверху поглядывал на него с непонятной весёлостью. Но его спесь сразу слетела, как только они приблизились к табуну. За свою пускай и не очень долгую жизнь он впервые видел столь грациозных животных. Даже царёва конюшня не смогла бы потягаться в подборе таких великолепных иноходцев.

Он честно признался:

   — Ну, мурза, мене по всю жизнью такой табун не собрать.

   — Я рад, урус, что ты душой не кривишь. С одного жеребёнка начинал. Каждый конь как родной ребёнок.

Андрей хитро посмотрел на старика, что-то в обоих было такое, что сближало их.

   — В энтом годе турки воевать нас собрались, можа, ты для их коней пестуешь?

Теперь старик внимательней посмотрел на Андрея.

   — Коли ты то знаешь, то идём в юрту, большой разговор будет.

Разговор и вправду оказался большим и долгим. Айзы поведал о кочующем по степи Алим-бее, о башкирах, калмыках и астраханских татарах, которых тот хотел поднять против русских. Андрей в свою очередь рассказал всё, что слышал о войне в Болгарии, на Украине и Москве. Айзы иногда делал свои замечания, знание людей и жизни стариком было столь велико, что Андрей проникся к нему сильным уважением. Они обсудили многое. Кто бы знал, что этот разговор спасёт волжские степи от нового бунта и крови. Они вели беседу долго, почти до вечера и, когда всё обговорили, уставшие, будто весь день провели в седле, вышли из юрты.

   — Одного не пойму, — тихо заговорил Айзы, направляясь к табуну, — коли царь обо всём знает, пошто не готовится к войне?

   — Так то на Руси испокон веку, пока гром не грянет, мужик не перекреститси.

Айзы уже давно жил среди русских, но многого до сих пор не мог понять, некоторые вещи его просто раздражали. Не мог он понять и неделанного спокойствия Андрея.

Подойдя к табуну, мурза сам выбрал двух стригунков и двух жеребцов, как дань царю, на чьих землях он вскармливал этот табун. Он был ещё больше удивлён, узнав, что его четвёрка попадёт не к царю, а к наследнику царевичу.

Алексей Михайлович проснулся, когда на Москве били к заутрене. Сегодня он спал отдельно от жены. Царица была почти на сносях, и лекари-иноземцы запретили с ней спать.

В опочивальню вошли постельничий Полтев Фёдор с царевичем Фёдором и два ближних боярина: Богдан Хитрово и князь Иван Хованский. Оба в долгих, расшитых жемчугом парчовых кафтанах.

На нынешней день назначена большая дума. Царь, однако, решил надеть царские одежды лишь после завтрака, а пока приказал принести всё домашнее.

Постельничий Полтев натягивал вязаные носки на больные ноги царя, а Хитрово докладывал о дворцовых делах, когда неожиданно для всех князь Хованский повалился перед Алексеем Михайловичем на колени, биясь головой об пол:

— Ты прости, государь, холопа неразумного за содеянное.

   — Брось, Иван, в чём аще дело?

   — Да я усё о треглавом орле, государь, как о трёх главных титлах государя русского.

   — О том всё ужо было говорено.

   — А я у немчина, золотых дел мастера, для тебе на посмотр золотой скипетр заказал, коли окажетси не понраву, государь, мы его в слиток перельём.

Хованский извлёк из-за пазухи золотой, усыпанный каменьями длинный, в локоть, скипетр, поверх которого восседал, раскинув крылья и как живой, трёхглавый орёл, раскрывший клювы, чем-то напоминая сказочного Змея Горыныча, и воплощая собой титул государя — царя и великого князя всея Великой, Малой и Белой Руси.

Когда-то давно, в 1097 году, съехались русские князья и порешили: «Да каждый держит землю свою», и Русь распалась на двенадцать земель. Скоро каждое из этих княжеств получило определённый титул. Русью стало называться Киевское княжество, Малой Русью — Черниговское, Червонной или Золотой Русью — Галицкое, Окрайней Русью — Волынское, название Крайней Руси получило Переяславское княжество, Черной Руси — Турово-Пинское княжество, Великой Руси — Новгородское, Белой или Залесской Руси — Ростово-Суздальское, а Рязанкой или Отрезанной Руси — Муромо-Рязанское княжество. Каждый титул нёс в себе определённые особенности этих территорий. Так, Окрайной Русью Волынь прозывалась потому, что находилась на границе с Чехией и Польшей, Червонной Русью Галицкая земля стала прозываться из-за красоты её храмов, которые здесь начали строить в начале двенадцатого века, Черной Русью Турово-Пинское княжество прозывалось из-за обилия торфяных болот в этих землях, Великой Русью Новгородчина прозывалась из-за своих огромных размеров. Залесской Русью Ростово-Суздальское княжество называлось из-за того, что лежало среди лесов, а Белой — потому что многие земли вначале не были обложены постоянной данью. Рязанной или Отрезанной Русью Муромо-Рязанское княжество прозывалось потому, что дороги через Ростово-Суздальские земли были прорублены не сразу и торговые пути в Муром шли через половецкие степи. Получалось, что Муромо-Рязанское княжество было как бы отрезано от центра власти, торговли и культуры.

Постепенно одни титулы исчезли или поменяли своё значение, другие слились и стали обозначать одно целое. Так, государь Иоанн Третий, присоединивший Новгородскую землю к Московии, стал пользоваться титулом Великой Руси для всего своего государства. Полоцкое княжество, часть земель которого так же, как Ростово-Суздальские земли, прозывалось Белой Русью, ещё в конце двенадцатого века подчинило себе Турово-Пинское княжество (Чёрную Русь), и Белая Русь стала титулом для всей будущей Белоруссии. А титулы Украйняя Русь и Малая Русь стали едиными для огромного пространства, называемого Малороссией — впоследствии Украины. За шесть воплощением трёх титулов — Великой, Малой и Белой Руси стал скипетр с трёхглавым орлом.

Алексей Михайлович хоть и смеялся над мыслью о трёхглавом орле, но от скипетра отказаться не смог и с этого дня на торжественных церемониях появлялся то со старым, то с новым скипетром, так и не решив до конца своих дней, какой из орлов должен быть на скипетре.

Царь был так зачарован трёхглавым орлом, что даже не посетил этим утром жену, что-то в скипетре было притягательно-языческое.

Яркое апрельское солнце стояло в чистом, голубом небе над крышами Воронежа. Снег набух и потёк ручейками, прорезая сугробы и вгрызаясь в чернозём, потоками сходил к рекам.