Петр I - Берг Василий

Надо понимать, что, с одной стороны, Петру хотелось извести мнимый заговор под корень, но с другой, не хотелось создавать перед Европой впечатления, будто заразой поражена вся правящая верхушка, поскольку это сильно подрывало его личный авторитет. Поэтому далеко не все, чьи имена всплывали во время розыска, были привлечены к ответу. Критерием служила степень доверия царя.

Розыск длился недолго – до середины марта. Вот отрывок из донесения резидента императора Священной Римской империи Отто Антона Плейера от 18 апреля 1718 года (впечатлительным особам лучше пропустить этот фрагмент):

«За два дня до отъезда моего в С.-Петербург происходили в Москве казни: майор Степан Глебов, пытанный страшно, кнутом, раскаленным железом, горящими угольями, трое суток привязанный к столбу на доске с деревянными гвоздями, и при всем том ни в чем не сознавшийся, пятнадцатого марта посажен на кол часу в третьем перед вечером и на другой день рано утром кончил жизнь. В понедельник семнадцатого марта колесован архиерей Ростовский, заведовавший Суздальским монастырем, где находилась бывшая царица; после казни, он обезглавлен, тело сожжено, а голова взоткнута на кол.

Александр Кикин, прежний любимец Царя, также колесован; мучения его были медленны, с промежутками, для того, чтобы он чувствовал страдания. На другой день Царь проезжал мимо. Кикин еще жив был на колесе: он умолял пощадить его и дозволить постричься в монастыре. По приказанию Царя, его обезглавили и голову взоткнули на кол.

Третьим лицом был прежний духовник царицы [Федор Пустынный], сводничавший ее с Глебовым: он также колесован, голова взоткнута на кол, тело сожжено.

Четвертым был простой писарь [Федор Журавский],[146] который торжественно в церкви укорял Царя в лишении царевича престола и подал записку: он был колесован; на колесе сказал, что хочет открыть Царю нечто важное; снят был с колеса и привезен к Царю в Преображенское; не мог однако же от слабости сказать ни слова, и поручен был на излечение хирургам; но как слабость увеличилась, то голова его была отрублена и взоткнута на кол; а тело положено на колесо. При всем том думают, что он тайно открыл Царю, кто его подговорил и от чего обнаружил такую ревность к царевичу.

Кроме того, иные наказаны кнутом, другие батогами всенародно, и с обрезанными носами сосланы в Сибирь. Знатная дама из фамилии Троекуровых бита кнутом; другая, из фамилии Головиных, батогами. По окончании экзекуции, княгиня, несколько лет бывшая в большой силе при дворе, супруга князя Голицына, родная дочь старого князя и шацмейстера Прозоровского, привезена была в Преображенское: там на пыточном дворе, в кругу сотни солдат, положена на землю с обнаженной спиною и очень больно высечена батогами; после того отправлена к мужу, который отослал ее в дом отца.

В городе на большой площади перед дворцом, где происходила экзекуция, поставлен четырехугольный столп из белого камня, вышиной около шести локтей, с железными спицами по сторонам, на которых взоткнуты головы казненных; на вершине столпа находился четырехугольный камень, в локоть вышиною; на нем положены были трупы казненных, между которыми виднелся труп Глебова, как бы сидящий в кругу других».

Упомянутый в донесении майор Степан Глебов был любовником Евдокии Лопухиной, жившей в Суздальском Покровском монастыре. Роман начался в 1710 году, когда Глебов прибыл в Суздаль для проведения рекрутского набора, и закончился в 1711 году по отбытии Глебова домой. Есть мнение, будто любовники были знакомы с детства (оно основано на соседстве Глебовых и Лопухиных).

3 февраля 1718 года Петр отправил в Суздаль для розыска капитана-поручика Скорнякова-Писарева со следующим повелением: «Ехать тебе в Суздаль и там в кельях бывшей жены моей и ея фаворитов осмотреть письма, и ежели найдутся подозрительныя, по тем письмам, у кого их вынул, взять за арест и привести с собою купно с письмами, оставя караул у ворот».

В ходе дознания выяснилось, что на Евдокию, ставшую после пострига Еленой, оказывал сильное влияние епископ Ростовский и Ярославский Досифей, который изрекал весьма крамольные пророчества. Певчий царевны Марии Алексеевны Федор Журавский показал под пытками, что «Епископ Досифей приезжал к царевне Марии не по одно время и сказывал, что видел многие видения. Государь скоро умрет и будет смущение; сказывал времена; а как они проходили и удивленная царевна с сожалением спрашивала, для чего не сделалось, Досифей сказывал другие времена; также предвещал, что государь возьмет бывшую царицу и будут у них два детища, чего царевна желала». Якобы из-за этих пророчеств Евдокия-Елена и скинула с себя обет, поскольку надеялась на возвращение к мужу. Выяснилось, что Досифей во время служб называл Евдокию «царицею Евдокиею», а не «старицею Еленой». Кроме того, имя «царицы Евдокии Федоровны» значилось в найденных в монастыре поминальниках,[147] а вот имени царицы Екатерины Алексеевны в них не было – это уже считалось государственной изменой.

Глебов показал следующее: «Как я был в Суздале у набора солдатского, тому лет с восемь или с девять, в то время привел меня в келью к бывшей царице, старице Елене, духовник ее Федор Пустынный и подарков к ней чрез оного духовника прислал я два меха песцовых, да пару соболей, косяк байберека немецкого и от пищей посылал. И сшелся с нею в любовь чрез старицу Каптелину, и жил с нею блудно. И после того, тому года с два, приезжал я к ней и видел ее. А она в тех временах ходила в мирском платье. И я к ней письма посылал о здоровье, и она ко мне присылала ж». Эти показания были подтверждены Евдокией-Еленой. После очной ставки с Глебовым она написала: «Февраля, в двадцать первый день, я, бывшая царица, старица Елена, привожена на Генеральный двор и с Степаном Глебовым на очной ставке сказала, что я с ним блудно жила в то время, как он был у рекрутского набора, и в том я виновата. Писала своею рукою я, Елена». Досифей сообщил, что капитан Глебов осуждал «законный брак его царского величества с государынею царицею Екатериною Алексеевною» и пенял епископу: «Для чего вы, архиереи, за то не стоите, что государь от живой жены на другой женится?» Вдобавок ко всему, среди бумаг Глебова обнаружились записки, написанные цыфирью (шифром), а также записки с осуждением брадобрития («Бог един во власех силу имеше») и европейской одежды («Таково свойство всякого платья хранить своя манеры. То бывает хвально»).

20 марта 1718 года старица Елена была отправлена в ладожский Успенский монастырь, где содержалась без прежних вольностей. После вступления на престол Екатерина I приказала перевести Евдокию-Елену в Шлиссельбург, где надзор был строгим,[148] а условия жизни более мягкими, в частности было велено «на пищу и содержание известной персоны покупать добрую крупу, муку и держать папошники, пирожки и прочее кушанье ежедневно хорошее». С воцарением Петра II, сына Алексея, Евдокия переехала в Москву, где жила сначала в Вознесенском, а затем в Новодевичьем монастыре, в почете и довольствии.

5 марта 1718 года вышел «Манифест о царице Евдокии и ее винах». Содержание манифеста не вполне соответствует его названию, поскольку в нем говорится и о «винах» окружения бывшей царицы. Петр запросто мог бы обойтись и без издания манифеста, но он любил, чтобы во всем был порядок. Манифест, нанесший сильный удар по репутации Евдокии, стал своеобразной «красной чертой», окончательно отделившей бывшую царицу, блудницу и мать изменника, от ее венценосного мужа.

«Сначала полагали было, что последними кровавыми казнями в Москве все следствие закончено и всякий повод к дальнейшим беспокойствам уничтожен, – пишет брауншвейгский резидент Вебер, – тем более что со времени прибытия нашего в Петербург все, что было открыто по следствию, тщательно хранилось в тайне, что и давало повод думать, что важнейшее все дознано и подавлено при последних московских казнях; но теперь, к прискорбию, увидали, что все употребленные в Москве пытки и казни далеко еще не разъяснили истины и что из показаний находящихся в заключении подсудимых ничего бы не добились, если бы по перехваченным и по зашитым в разных одеждах письмам не обнаружилось вполне все дело».[149]