Ошибка Оноре де Бальзака - Натан Рыбак

И вдруг за спиною того, другого, выросла фигура Эвелины. Она, словно обороняясь, протянула руку, и он опомнился. Он выплеснул на губы улыбку, и тот, другой, в зеркале тоже улыбнулся, и он увидел, что улыбка искусственна и лжива. Сдерживаться было уже незачем. Он повернулся на каблуках и встретился глазами с Эвелиной. Она плотно притворила за собой дверь и медленно опустилась на диван.

— Вы взволнованы, Оноре?

Голос ее был холоден, насмешлив. Это можно было принять за издевательство.

— Нет, я бесконечно рад! — зло ответил он, неподвижно стоя перед Эвелиной, скрестив на груди руки. — Я смеюсь от удовольствия. Что это значит, Ева? К чему эта игра?

— Успокойтесь!

Ей хотелось притушить огонь. У нее были другие намерения, к чему этот взволнованный разговор? В голове немного шумело. Вчера она слишком поздно легла. Ах, этот молодой Радзивилл, как он учтив, привлекателен! Она вспомнила вечер, огни, вино в хрустальных бокалах. Он опустился перед нею на колени. Она шевельнула пересохшими губами: эти поцелуи не скоро забудутся.

А голос возмущения нарастал, лились гневные слова. Бальзак не мог больше молчать.

— Довольно! — Бальзак закричал, это было невежливо, но остановиться он уже не мог. Все, что накипело в сердце, что мучило и тревожило, вылилось в этом гневном отчаянном крике: «Довольно!»

К чему эта детская игра, эти жмурки? (Ведь иначе нельзя назвать их отношения!) Он хочет знать окончательно, будет ли она его женой перед светом, перед богом; ему надоели тайные свидания, вздохи в уголках, поцелуи украдкой. Зачем это? В Невшателе, много лет назад, она обещала, что выйдет за него замуж, как только освободится от супружеских уз. Где же ее слово? Почему она его не держит? Может быть… может быть, она не любит его?

Произнося последние слова, он испуганно замолк. Он вдруг почувствовал, что, конечно, да, не любит, — и всю страстность протеста точно ветром развеяло.

Он стоял перед Эвелиной разбитый и растерянный, беспомощно перебирал губами и с надеждой, почти умоляюще заглядывал ей в глаза, как нищий, выпрашивая возражения на свои последние слова.

Эвелина не торопилась с ответом. Она ревниво хранила покой и молчание. Равнодушным движением пальцев она поправила на коленях тяжелые складки бархатного платья, смотрела Бальзаку прямо в глаза, искала в них чего-то, и его глаза тоже искали. Мысль подсказывала: тех огоньков, коричневых, пестрых, жадных, что загорались так недавно, уже нет. Куда же они девались? Поединок глаз кончился ничем, он обессиленно опустился на диван рядом с нею и увидел напротив за окном высокий тополь; на нем кое-где еще трепетали листья, желтые, непрочные, пугливые. Сквозь ветви мелькнуло еще что-то далекое и влекущее, но утраченное; эта была любовь и цель, и он понял, что недавний вопрос прозвучал в его устах если не тщетно, то слишком смело. И он взял в свою широкую руку узкую, осыпанную бриллиантами руку Эвелины, виновато поднес ее к губам и долго держал так, закрыв глаза, не находя в себе сил вымолвить хоть слово. Эвелина почувствовала, что победа за нею. Она высвободила свою руку и отодвинулась.

Конечно, ей тоже неприятно продолжать такие отношения. Кроме собственных чувств, еще есть и внешние причины: молва обошла весь город, над нею даже смеются, глумятся, а она, что она?!

Эвелина даже разволновалась. Поднялась с дивана, отошла к окну, стала спиной к свету, рук&ми оперлась о подоконник и слегка откинулась назад. Она знала, что, стоя так, скрывает предательские морщинки на щеках и в уголках рта, темные подковы под глазами.

— Вы, думаете, мне легко? Вы бездушный человек, эгоист. Вы заботитесь только о себе. Но, посудите, выйти замуж без высочайшего соизволения, потерять право наследования… У меня дочь, я должна подумать о ней, у меня своя жизнь, я не восемнадцатилетняя ветреница, а обстоятельства складываются так… Вы бы послушали, что мне вчера говорил Фундуклей. Если бы не заболел Бибиков, можно было бы еще добиться согласия. А теперь…

Бальзак жестко перебил ее:

— Что? Снова надо отложить?..

Он безнадежно махнул рукой.

— Вы невоспитанны, Оноре! — Эвелина не сдержалась, гневно тряхнула величественной головой. — Я слушала вас внимательно и не перебивала. Выслушайте меня.

Но он не хотел слушать эти слова, в которых звенели ложь и обман. Он не хотел. Он в этот миг забыл об основной цели своего пребывания в Верховне, глаза его случайно наткнулись на исписанные листы бумаги, и он подбежал к бюро, схватил странички рукописи, смял в руке, тяжело дыша, подошел к Эвелине и, размахивая руками, почти закричал:

— Ради любви, ради вас, Ева, я впервые предал самого себя, я до неба превознес в этих листках вашего высочайшего покровителя, я возвеличил подлость и тиранию, я преступник и негодяй…

Он больше ничего не мог сказать, слова застряли у него в горле, и он бросил ей под ноги смятые листы рукописи. Эвелина, как бы останавливая и предостерегая его, протянула вперед руку, но он уже не видел ее руки и только услышал ее жестокие, гневные слова:

— О, теперь я вижу, что вас не стоило пускать в Россию!

Бальзак отступил на шаг, пятясь от глухой и тяжелой стены, легшей ему на грудь. Он попытался оттолкнуть от себя эту стену и не смог, и упал навзничь, широко раскинув руки, ничего уже не слыша и не видя.

Сознание вернулось к нему только среди ночи. Высоко под потолком неясно мерцал ночник. Он казался далекой звездой. Бальзак забыл, где он, и думал, что это Париж. Что с ним произошло? Он повернул голову, увидел на столике у постели скляночки. Горький запах лекарств щекотал ноздри.

На открытой груди у сердца лежал компресс. Он осторожно снял его, подержал в руке влажное, подсушенное теплом его тела полотенце и опустил на пол. Постепенно вспоминалось то, что швырнуло его в пропасть забытья. В ногах, опершись локтями о спинку кровати, кутаясь в пеньюар, стояла Эвелина. Он закрыл глаза и немного погодя снова открыл. Он не ошибся. Тогда, чтобы окончательно убедиться, что не бредит, он позвал ее, не узнавая своего голоса, и — это был не призрак — она ласково улыбнулась, подошла. Села на постель, нежной рукой откинула прядь волос, задержав ладонь на лбу. Кольца приятно остужали. Эвелина смотрела мимо него в угол.

— Прости меня, Ева!

Рука на лбу задрожала. Эвелина убрала руку, склонилась над ним. Едва заметно улыбнулась. Он узнал эту улыбку; так она улыбалась ему в Невшателе, когда, побежденная любовью, отбросила сдержанность и осторожность. Но глаза были не те, он уловил это сразу, и по глазам он почти угадал ее мысли, а она, словно понимая это, поспешно подняла голову, и стала видна короткая, излишне полная шея женщины, на которую уже мощно и властно наступают годы.

— Теперь засните, Оноре! А я пойду.

Где-то в глубине души ей хотелось, чтобы он задержал ее, чтобы попросил остаться; все же она одинока, и годы делают свое дело, и следует думать о будущем серьезно, а сейчас можно было бы договориться — весь дом спит, и это подходящий момент. Можно было бы столковаться. Все же разрыв бессмыслен и не нужен.

Но Бальзак ничего не сказал. Он молчал, и она, тяжело вздохнув, вышла из спальни. Прошла через несколько комнат, мысленно все еще находясь там, у постели Оноре. И долго еще мысли ее были подле него. И долго, ища забытья на холодной просторной постели, она ловила себя на том, что резкий разговор, происшедший вчера, излишен для них обоих. Они были слишком откровенны.

Бальзак не спал до рассвета… Он поднялся с постели, как только в окно проникли первые блики света. Пришла Марина, присланная графиней, прибрала лекарства, спросила, принести ли завтрак сюда. Бальзак отвечал горничной медленно, подыскивая в памяти нужные слова. Марина стояла перед ним подтянутая, чуть сутулясь. Смуглое лицо ее было грустно. Наконец, он сказал, что выйдет завтракать в столовую. Но девушка все стояла и не уходила из комнаты. Тогда ему показалось, что она не поняла его, и он повторил, что выйдет. Но девушка не уходила. Смотрела на него, оглядывалась на дверь и, наконец отважившись, упала на колени и протянула к нему руки.

— Барин, родненький, добрый барин, смилуйтесь, заступитесь, замолвите слово за Василя. — Какими же словами сказать о своем горе, чтобы этот добрый барин все понял? — Пан Кароль хочет забрить его в солдаты; скажите хоть слово нашей милостивой пани!

Марину сломило отчаяние. Повар, приехавший из Верховни, утром рассказал, что разъяренный управитель сдает Василя в рекруты. Что же делать? Как предотвратить несчастье? Не помня себя, Марина сама не знала, что делает.

Бальзак плохо понимал, что хочет девушка, но не мог вынести, чтобы она стояла перед ним на коленях. Взволнованный, он наклонился, взял горничную за локти и поднял с пола; она, почувствовав ласку, подчинилсь. И когда она почти выпрямилась, а он еще не успел отступить, выпустить ее из рук, дверь в спальню открылась и на пороге появилась Эвелина.