Русские провидцы и предсказатели - Виктор Меньшов

В судьбе Лермонтова, как и в судьбе Пушкина, было много мистического, много тайных знаков судьбы, странных и страшных параллелей. Он сам был склонен к мистицизму, увлекался физиогномистическими гаданиями Лафатера.

Его дед, отец матери поэта, в честь которого мальчик был назван Михаилом, доведенный до отчаяния властолюбивой и жесткой женой, будущей любимой бабушкой поэта, демонстративно принял яд за праздничным новогодним столом. На что жена с убийственной жестокостью сказала: «Собаке собачья смерть». Получив известие о гибели Лермонтова, царь, зловещим эхом повторит эти ее слова, но по отношению к ее любимому внуку.

Кстати, как и Пушкину, раннюю смерть Лермонтову нагадали еще до предсказания Киргхоф. Принимавшая роды акушерка едва не выронила из рук младенца. Испуганно крестясь, она заявила: ей вдруг привиделось, что новорожденный мальчик умрет не своей смертью. Рок словно преследовал поэта, отравляя всю его и без того короткую жизнь.

Рос мальчик без отца, изгнанного из дома. Всю жизнь он был неловок и нерасторопен. Будучи еще юнкером он упал с лошади, она наступила ему на ногу и раздробила ее, на всю жизнь юноша остался хромым. По многочисленным свидетельствам он был не любим в компаниях и в свете; проигрывал всегда, всем и во всем: в карты, в скачках, в стрельбе. От смерти на дуэли с французом Барантом его спасло только то, что француз во время выпада поскользнулся и лишь ранил своего неуклюжего противника.

Лермонтов, как и Пушкин, жаждал подтверждения роковому предсказанию. Накануне последней своей кавказской ссылки он еще раз отправился в салон Киргхоф, спросив ее о возможности своей отставки, которой он так жаждал, и возвращении в Петербург. И в ответ услышал от старой гадалки, что в Петербурге ему больше никогда не бывать, как не бывать и отставки от службы, которая и без того сама собой скоро окончится. «Будет тебе другая отставка, после коей уж ни о чем просить не станешь», – так закончила гадалка и как занавесом прикрыла ресницами глаза, уставшие видеть смерть.

Вот что по этому поводу рассказала Аполлинария Михайловна Веневитинова, урожденная Виельгорская, вспоминая поведение поэта перед последним его отъездом из Петербурга на Кавказ: «По свидетельству многих очевидцев, Лермонтов во время прощального ужина был чрезвычайно грустен и говорил о близкой, ожидавшей его смерти. За несколько дней перед этим Лермонтов с кем-то из товарищей посетил известную тогда в Петербурге ворожею, жившую у Пяти Углов и предсказавшую смерть Пушкина от «белого человека», звали ее Александра Филипповна, почему она и носила прозвище «Александра Македонского», после чьей-то неудачной остроты, сопоставившей ее с Александром, сыном Филиппа Македонского.

Лермонтов, выслушав, что гадальщица сказала его товарищу, со своей стороны спросил: будет ли он выпущен в отставку и останется ли в Петербурге? В ответ он услышал, что в Петербурге ему вообще больше не бывать, не бывать и отставке от службы, а что ожидает его другая отставка, «после коей уж ни о чем просить не станешь». Лермонтов очень этому смеялся, тем более что вечером того же дня получил отсрочку отпуска и опять возмечтал о вероятии отставки.

– Уж если дают отсрочку за отсрочкой, то и совсем выпустят, – говорил он».

Но когда пришлось возвращаться на службу, он загрустил, наверное, поняв, что отсрочка – это всего лишь отсрочка.

Возможно, отсюда тот же Пушкинский фатализм в поведении Лермонтова. Он ходит под пулями, беседуя с другом, бесстрашно бросается с шашкой наголо в самую гущу боя. Ни пуля, ни лихая чеченская сабля его не берут.

Возвращаясь из Петербурга, выбирая, куда поехать, Лермонтов бросает «на загад» полтинник. Выпадает Пятигорск. Там уже ждет его судьба в виде нелепой фигуры Мартынова, по утверждению многих современников, даже не умевшего стрелять из дуэльного пистолета. Обращаться с оружием его в спешке учили у барьера. И тем не менее… Выстрел прогремел, «погиб поэт». Его отпели католический патер, лютеранский пастор и православный священник. Позже Лермонтов был перезахоронен в Тарханах.

Так сбылись наиболее известные пророчества гадалки Александры Филипповны Киргхоф.

«Любовь, это я!», «Небо, это я!»

О, если бы люди только знали, какое счастье дает религия, как бы они тогда остерегались всех других забот, кроме заботы о собственной душе!

Баронесса Юлия Барбара (Варвара-Юлиана) Крюденер 1764, Рига – 25.12.1824, Кореиз, Крым

В «божественную Юлиану» очертя голову влюблялись секретари посольств, придворные, военные. Сочинениями писательницы Крюденер, автора романа «Валерия», о котором блистательный Пушкин отозвался: «Задушевный, изящный и прекрасно написанный роман», зачитывались в России и Франции. Она была собеседницей, подругой и даже, по их собственному признанию, «духовной наставницей» многих знаменитых людей своего времени, свидетельницей и, что еще важнее, непосредственной участницей множества исторических событий эпохи. Ее предсказаниям и проповедям внимали тысячи людей, к ней прислушивались цари и министры, под ее влиянием на некоторое время оказался Александр I.

Огнем яркой кометы прочертила она небосклон Европы, угаснув в тиши благоухающих садов Крыма. Ее путь от светской львицы до престарелой проповедницы и кликуши, изгнанной из многих стран, поражает многочисленными метаморфозами, невероятными поворотами авантюрного сюжета по имени «Жизнь».

Русская подданная, она родилась в немецкой тогда Риге, в семье Фитингофов, принадлежавшей к известной Остзейской фамилии, давшей тевтонскому ордену двух гроссмейстеров. Детство и юность внучки фельдмаршала Миниха, дочери лифляндского губернатора и сенатора, прошли в тягучей тоске поместья, владельцем которого был ее отец. Образование получила вполне европейское: сначала на родине – с ней занимался домашний учитель аббат Беккер, затем во Франции, в Париже. Кстати, самый известный свой роман она написала на французском языке. По-русски практически не говорила, что не помешало ей выйти замуж за бравого дипломата, барона Крюденера, русского посланника в Париже. Барон был дважды вдовец и старше восемнадцатилетней новоявленной баронессы на двадцать лет. Но все это ничуть не смутило юную, но деятельную особу, которая, вкусив прелести жизни в европейских столицах, совсем не собиралась возвращаться на задворки Европы, в глухое лифляндское поместье.

Юная баронесса не была красавицей, но по воспоминаниям современников «отличалась редкой выразительностью и грацией». К тому же была она весела, легка в общении, остроумна и не придерживалась слишком строгих правил. Следуя за мужем, роскошной бабочкой порхала по всем салонам Европы, от Парижа до Копенгагена и Венеции, кружа головы, очаровывая, соблазняя. Впрочем, не только следуя за мужем, она много путешествовала и вполне самостоятельно. Что же касается бесконечных флиртов, головокружительных романов и супружеских измен – все это было вполне в духе того куртуазного периода в истории и не вызывало всеобщего осуждения, поскольку не являлось чем-то из ряда вон выходящим, скорее, наоборот.

Многочисленные любовные похождения не затрагивали слишком глубоко сердце юной светской львицы, проводившей время в балах, домашних спектаклях, чтении любовных романов, поглощаемых ею в невероятных количествах. Думала ли она, переживая над волнениями созданной творческой фантазией Руссо Элоизы или над страданиями гётевского Вертера, что вскоре сама станет автором произведения о любви? И уж тем более ни сном, ни духом не помышляла, что в основу своего произведения положит самое невероятное, самое безобидное и самое романтическое приключение в своей жизни.

Случилось это в 1796 году, когда ее муж исполнял обязанности посланника в Венеции. В русской дипломатической миссии служил секретарем дипломат Александр Стахеев, человек скромный и строгих правил, но с пылким сердцем. Оно не могло не воспламениться под воздействием знойной погоды и горячего италийского солнца, а тем более под впечатлением от встреч с баронессой Крюденер, всегда бывшей в центре повышенного мужского внимания во время многочисленных посольских приемов и балов. Надо ли говорить, что чувство это было безответным, поскольку баронессу привлекали более блестящие партии. Да и сам Стахеев предпочитал любить баронессу в лучших традициях модных романов, то есть, на расстоянии. Так бы и не узнала чаровница о своем тайном воздыхателе, если бы Стахеев не совершил невероятный поступок: он написал Юлии Крюденер письмо с признанием в любви. Но отправил его не баронессе, а. ее мужу.

Поскольку передал он его перед тем, как покинуть посольство, получив по собственной просьбе перевод на другое место службы, муж нисколько не возмутился, посчитал произошедшее казусом, в свою очередь, совершил достаточно нелепый поступок: ознакомил с письмом свою легкомысленную супругу. Баронесса слегка посмеялась, слегка посочувствовала незадачливому влюбленному и вскоре забыла этот забавный эпизод.