Дочь Востока. Автобиография - Беназир Бхутто

встречи отец выглядел озабоченно, лицо его отражало серьезность ситуации в стране. Зия, напротив, сидел с виноватым видом, руку поднял к груди, как будто извиняясь, с заискивающей улыбкой. — Снова повторяет, что собирается устроить выборы и выполнить функцию честного арбитра.

Почему Зия снова и снова заверял, что честно сдержит обещание? Отец мой, разумеется, генералу ни на грош не верил. Мы ему тоже не верили. Да и как ему можно было поверить после истерической кампании травли?

Анализ ситуации затруднялся слишком большим количеством неизвестных. Впервые в истории Пакистана, включая два периода военного правления, под арест попали не только политики, но и государственные служащие, в числе которых секретарь премьер-министра Афзал Саед, советник премьер-министра Рао Рашид, заместитель уполномоченного по нашему округу Ларкана Халид Ахмед, глава насчитывающей 500 человек федеральной службы безопасности Масуд Махмуд и многие другие. Какое отношение к политике имеют государственные служащие? Чего добивались генералы, какие цели преследовали?

Зия в своих интервью выболтал, что у армии имелись планы «на случаи чрезвычайных ситуаций», признав, таким образом, что переворот планировался заранее. Таким образом, арест государственных служащих являлся не спонтанным действием, а пунктом разработанного заранее плана. Но с какой целью? «Военный» план кампании клеветы в средствах массовой информации тоже показателен. Какой в нем смысл, если Зия всерьез собирается провести справедливые выборы?

Журналисты тем временем продолжали звонить на Клифтон, 70, расспрашивая об отце, о ПНП, о выборах, провести которые по-прежнему клялся Зия. «Пригласи их на чай», — предложил отец. Я так и сделала. К моему удивлению, народу в столовую набралось столько, что кондиционеры едва справлялись с нагрузкой. На помощь мне пришли кузины Фахри и Нале, а также Самийя с сестрой. Чай с самоса и вопросы, вопросы… Я нервничала, старалась отвечать на все вопросы. Но один из них меня поразил.

— Правда ли, что мистер Бхутто и генерал Зия спланировали переворот, чтобы повысить популярность мистера Бхутто?

— Разумеется, нет. — Это все, что я смогла ответить, вспоминая страх и неуверенность в ночь ареста отца. Когда я на следующий день повторяла историю посетителям, к моему еще большему изумлению, выяснилось, что слух этот разнесся повсюду, очевидно распространялся генеральской кухней дезинформации.

В стране, полной неграмотных, такой как Пакистан, слухи и базарные сплетни часто затемняют истину. Вне зависимости от степени вздорности слухи производят определенное действие даже и на образованную публику. «Правда, что у тебя в сумочке миниатюрная видеокамера, на которую ты тайком снимаешь свои встречи с политиками?» — спросила у меня однажды старая школьная подруга. Я просто ушам не поверила. «Скажи, а как бы я снимала сквозь сумочку?» — спросила я ее в ответ.

«Ой, правда, я об этом и не подумала, — призналась она. — Знаешь, я об этом в газете прочитала».

Даже в особо интенсивных летних ливнях, разразившихся через две недели после переворота, обвинили отца. «Фундаменталисты распускают слухи, что Бхутто-сахиб наколдовал потоп в отместку за переворот», — сообщил мне один из посетителей. Вызванные ливнями наводнения смывали дома, уничтожали посевы. Кто-то, возможно, и поверил в эти слухи, но только не жители бедных районов Лахора, бастиона ПНП. Эти местности особо тяжко пострадали от наводнения.

— Посети Лахор, — велел мне отец. — Прояви солидарность с пострадавшими. Там последствия паводка сокруши тельные.

Отправиться в Лахор самой, в одиночку? На такое я раньше не отваживалась. Я почувствовала себя неуверенно.

— Объяви программу визита в «Мусават» и возьми с со бой Шаха.

В течение суток мы с Шахом прибыли в Лахор. В аэропорту нас приветствовали сотни наших сторонников, скандировавших лозунги ПНП, несмотря на указ военного положения № 5, грозивший участникам и организаторам несанкционированных политических митингов пятью годами тюрьмы. Энтузиазм встречавших задержал нас с Шахом на пути к машине. Мы с братом — ему было лишь восемнадцать лет — не ожидали такого приема, ведь мы лишь дети премьер-министра, а не политические деятели.

Еще большее скопление народа поджидало нас у бунгало бегумы Хаквани, президента женского движения в Пенджабе. Народ не поместился в ее громадном саду, толпился на улице. Мы с Шахом, ослепленные сверканием фотовспышек, взмокли в набитом битком зале приема. Во время приема меня пригласили к телефону. «Премьер-министр Бхутто, — пронеслось по толпе. — Председатель Бхутто…» Многие увязались за мной к телефону.

— Как у тебя дела? — спросил отец, еще не зная об оказанном нам здесь приеме. Я сообщила ему о теплой встрече в аэропорту и здесь, в Лахоре. Ему это понравилось. — Передай им от меня несколько слов, — сказал отец. Положив трубку, я повернулась к присутствующим.

— Отец выражает сочувствие всем, понесшим потери от наводнения, — тщательно подбирала я слова на урду. — ПНП призывает оказать помощь пострадавшим.

Столкнувшись с явным сочувствием населения отцу и поддержкой его партии, Зия решил продемонстрировать популярность ПНА и в середине июля объявил о разрешении всем арестованным лидерам партий принимать посетителей. Но эта мера тоже обернулась против него. У правительственного дома отдыха в Мурри собирались растущие с каждым днем толпы желающих встретиться с отцом, в то время как места изоляции вождей альянса никем не посещались. Зия быстро придумал предлог для отмены своего решения. «В связи с многочисленными злоупотреблениями разрешение на посещение изолированных политических лидеров аннулируется», — объявил он 19 июля.

Переворот не дал Зие желанного результата. Обычно народ оставлял потерявшего власть лидера и поддерживал одержавшего победу. Но в этот раз свержение отца привело к обратным результатам. Популярность отца и его партии после переворота многократно возросла. Когда Зия через три недели после переворота выпустил отца и других политических лидеров на свободу, миллионы, буквально миллионы людей в нарушение постановлений военной администрации собирались приветствовать отца, когда он посещал крупные города Пакистана. Вообще толпы в Европе не идут ни в какое сравнение с нашими, азиатскими. Но и по нашим масштабам количество людей, собираемых отцом, оказалось беспрецедентным. Сначала он возвратился в Карачи, где машина его продвигалась от железнодорожного вокзала до дома со скоростью улитки. Получасовой путь занял десять часов. Машина, прибыв на Клифтон, 70, оказалась помятой и исцарапанной множеством тершихся об нее тел. Мы не отважились выйти за ворота, чтобы встретить отца, боялись, что нас раздавят. Вместо этого мы влезли на крышу и следили за происходящим сверху. Конечно, видели мы толпы и раньше, но такую наблюдать еще не доводилось. Такое множество людей стремилось увидеть его, приблизиться, прикоснуться к нему, что двенадцатифутовая бетонная стена, окружавшая наш дом, не выдержала, рухнула.

— Ох, папа, наконец-то… Как я рада, что ты свободен, — бормотала я, когда мы наконец собрались в семейном кругу в