Теория литературы - Асия Эсалнек

В процессе изучения романа сложилось несколько концепций, во многом соприкасающихся между собой и ориентирующихся на гегелевскую концепцию жанров (Косиков, 1994). В 70-е годы была обнародована и вызвала активный интерес концепция М. Бахтина, которая сочетала в себе черты традиционности и новаторства. Традиционность заключалась в сопоставлении древнего эпоса и романа, новаторство – в оценке романа с позиции диалогизма. Опираясь на идею диалогизма, Бахтин предложил трактовку романа, которая предполагает, что предпосылки возникновения романа сложились не в эпоху Ренессанса, а еще в античности, когда появилось разноречие и возникли такие жанры, как сократический диалог и мениппова сатира. Предметом воспроизведения в них оказывается современная действительность, как нечто «текучее и преходящее», воспринимаемая в комическом плане. Благодаря этому исчезает «эпическая дистанция», «автор оказывается в новых взаимоотношениях с изображаемым миром: они находятся теперь в одних и тех же ценностно-временных измерениях, изображающее авторское слово лежит в одной плоскости с изображенным словом героя и может вступить с ним в диалогические отношения». Вследствие этого специфическими особенностями романа как жанра оказываются: «1) стилистическая трехмерность, связанная с многоязычным сознанием; 2) коренное изменение временных координат литературного образа; 3) новая зона построения образа, именно зона максимального контакта с настоящим (современностью) в его незавершенности… Через контакт с настоящим предмет (изображения) вовлекается в незавершенный процесс становления мира, и на него накладывается печать незавершенности» (Бахтин, 1975, 454). Таким образом, явление незавершенности, неготовности, присущее реальной действительности, переносится на романный мир и его героя, становясь ведущим конститутивным признаком романного жанра.

Идея диалогизма породила мысль о наличии двух линий в развитии романа, представленных, с одной стороны, софистическим, одноязычным, с другой, – двуголосым, двуязычным романом, преобразовавшимися позднее в монологический и полифонический типы романа. Своеобразие и превосходство полифонического романа заключается в том, что в нем изображается чужое сознание как чужое, самостоятельное, а герой показан как свободный, независимый от чужой воли и недоступный «завершению» со стороны автора. Иными словами, герой предстает как «незавершенный», «неготовый», до конца не познавший себя и не стремящийся к познанию и обретению той жизненной позиции, которая может быть признана неоспоримой, авторитетной и в то же время не догматичной. Всякое обретенное героем «внутренне убедительное слово» (мнение, убеждение) не является окончательным, ведь «последнее слово о мире еще не сказано». Таким образом, авторитетность отождествляется Бахтиным с авторитарностью, неоспоримость с догматизмом, а завершенность – с подавлением личностного начала.

Существовавшие до этого концепции, как уже сказано, в первую очередь связывали роман с акцентированием внимания на герое как личности и его сложных отношениях с миром. Очевидным изъяном этих концепций была чрезмерная обобщенность в понимании как личности, так и общества. Поэтому дальнейшее уточнение и выявление специфики романа требовало более глубокого обоснования понятий общества и личности. Современное состояние психологии, философии, этики, культурологии позволило внести большую ясность в понимание личности, разграничив понятия «человек», «индивид», «личность» и подчеркнув, что личность – это индивид, обладающий определенным уровнем сознания и самосознания. Исследования социологов подтвердили, что категория «общество» тоже чрезмерно широка и целесообразно использовать при его изучении понятия «макросреда», «среда», «микросреда», «среда личности», помогающие более конкретно объяснить взаимоотношения индивида и общества.

Опираясь на достижения смежных наук и рассматривая роман как разновидность содержательной жанровой формы, можно утверждать, что определяющим типологическим качеством романа как жанра является наличие такой ситуации, в центре которой оказывается романная микросреда, представленная, как правило, одной, двумя или тремя героями-личностями. Судьба таких героев разворачивается на фоне и в соприкосновении со средой, представленной разным числом персонажей. Вследствие этого в романе всегда имеет место дифференциация персонажей, сказывающаяся в первую очередь в выдвижении на передний план героев, составляющих микросреду, которым отдается большая часть воспроизводимого в романе пространства и времени. В связи с этим романный сюжет, стремясь к широте и масштабности, как правило, ограничен в пространстве и времени тем периодом жизни героев, который необходим для проявления или становления их мироощущения, для обретения ими наиболее внятной, с точки зрения героя и автора, жизненной позиции. Этот период может быть относительно кратким, как в романах Тургенева, более длительным, как в романах Констана, Пушкина, Лермонтова, и весьма продолжительным, как в романах О. Бальзака, Л. Толстого, Т. Манна, Дж. Голсуорси и др. Словом, пространственно-временная организация, или романный хронотоп, определяется центральным звеном романной ситуации, т. е. судьбами героев, составляющих так называемую романную микросреду.

Дифференциация персонажей, отражая соотношение микросреды и среды, фиксирует конфликтность романной ситуации («разлад между поэзией сердца и противостоящей ей прозой отношений», как писал Гегель). Правда, конфликтность может проявляться по-разному. В одних случаях она возникает в результате борьбы героев за свое место под солнцем, за положение в обществе, как это было в авантюрно-плутовских романах, а отчасти в романах Стендаля («Красное и черное») и Бальзака («Утраченные иллюзии»). В большинстве случаев конфликтность обнаруживается в драматизме, который окрашивает настроения героев и их жизнь. Примеров тому великое множество.

Пристальное внимание к внутреннему миру личности рождает психологизм, который может быть прямым (в диалогах, монологах и репликах), косвенным (в поступках, жестах, портретах), тайным, как говорил Тургенев, и явным, обнаженным, «наглядным», как это показал Достоевский. Он может проявляться в психологически окрашенных поступках, высказываниях, психологически насыщенных портретных и иного рода деталях.

Стремление к анализу и оценке внутреннего мира героев неизбежно порождает желание продемонстрировать и оценить значимость этого мира, степень его авторитетности и истинности. Очевиднее всего это качество обнаруживается в кульминационных моментах сюжета и его развязке, как отражение результата жизненного и духовного пути героя на том этапе его жизни, который изображен в романе. Ощущение итоговости является показателем завершенности романной ситуации, или монологизма (Эсалнек, 2004).

Идея монологизма и завершенности, как уже сказано, полемически воспринималась Бахтиным и представлялась неорганичной для романа. Вероятно, одним из стимулов для такого восприятия служила атмосфера современной жизни и русская литература советского периода, которая нередко культивировала героя, для которого авторитарное слово, т. е. мысль о необходимости самоотречения, гражданского долга, отдачи себя общему делу казалась вполне убедительной. Внутренне полемизируя с Бахтиным, венгерский ученый Д. Кираи писал: «Разрешение романной ситуации не может обойтись без разрешения ситуации завершенностью судьбы… завершенность насыщена нравственными выводами для самих героев и для читателя, это и становится главной задачей завершения» (Кираи, 1974).

На абсолютизацию Бахтиным мысли о самостоятельности героев, о независимости их позиции от автора, а главное, об отсутствии в романе «убедительного слова» обращали внимание и другие исследователи. «По самому существу своему роман имеет дело не с множеством равнозначных правд-мировоззрений, а с одной единственной правдой – правдой героя. Являясь полноправным носителем «романной» правды, герой неизбежно находится в привилегированном положении» (Косиков, 1976). Не находя в советской литературе романа, изображающего свободную, независимую личность, не отягощенную авторитарными представлениями своей эпохи, Бахтин, конечно, был прав. Но приписывая подобные качества любому роману, вряд ли был справедлив и «впадал в преувеличение от увлечения». Отсюда можно сделать вывод, что и монологизм является органическим качеством романа, объяснимым романной ситуацией.

Сопоставительное изучение двух основных жанров мировой литературы, характерное для многих работ генологического профиля, по-видимому, не случайно, потому что ориентация на эти жанры позволяет представить специфику многих других соприкасающихся с ними жанров. «Соприкосновение» дает разные вариации. Во-первых, хорошо известно, что в истории литературы появляются жанровые образования, порожденные совмещением двух жанровых тенденций, одна из которых оказывается романической, а другая ассоциируется с произведениями героической ориентации. В их числе роман-эпопея, к которому законно причисляются «Война и мир» Толстого и «Тихий Дон» Шолохова. Другим жанром, в котором романное начало внутренне сплетается с мифологическим, является роман-миф. Примером могут служить романы Т. Манна («Иосиф и его братья»), русско-киргизского писателя Ч. Айтматова («И дольше века длится день») и др.