Записки Дмитровчанина - Борис Федорович Хазов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А как же поспать и инструктаж, товарищ старший лейтенант?
– Я тебя в карауле проинструктирую и дам отдохнуть.
– Есть товарищ старший лейтенант.
И я пошел. Учебные классы для летчиков – это такое одноэтажное здание, довольно большое по площади, разделенное на большие комнаты, уставленные столами, стульями, классными досками на стенах. В общем, работы часа на четыре… Набрал воды, стал мыть полы, сдвигая столы и стулья. А потом устанавливая их на место, я обнаружил нечто интересное. На каждом столе всю поверхность занимала прикрепленная и покрытая оргстеклом карта различных частей СССР с обозначенными коридорами, где можно летать. Ну, я, конечно, стал искать свой город Яхрому и нашел. И Дмитров нашел, где учился в техникуме, и Клин, где работал на стройке. Присел, немного помечтал, вспомнил моменты гражданской жизни. Как будто дома побывал. Так хорошо мне стало. И вовсе не обидно, что я работаю, а другие в это время «кемарят»(то есть спят). Короче, закончил все, доложил начальству и отправился на ужин. Примерно в семь часов вечера караул построили, проверили и повели на развод. После развода колонной по три пошли менять старый караул. Пришли, приняли помещение, и первая смена уехала менять посты. Мне начальник караула старший лейтенант Адикадзе говорит:
– Хазов, ты пойдешь в последнюю смену. Сейчас ложись и отдыхай, можешь поспать. Я упал на топчан и, конечно же, сразу заснул. И ничего мне не мешало, топот смен, разговоры ребят. Спал как убитый, все же притомился, наверное. Разбудили, когда на смену идти. Встал, получил оружие, патроны, зарядил карабин в специально отведенном месте. Вышел со сменой из караулки, сел в «козелка» и поехали. Честно говоря, глубокой ночью я в пустыне ни разу не был. Поэтому пытался через окошки чего-нибудь разглядеть. Машина куда-то ехала, поворачивала, останавливалась, солдаты залезали, вылезали. В общем, развозили караул по постам и собирали отслужившую смену. Наконец мне хлопнули по плечу – выходи. Через заднюю дверь выпрыгнул на бетон. Мне кто-то похлопал по плечу – служи брат – дверка захлопнулась, и машина поехала. Пока горели фары, я, что-то еще видел, а когда машина отъехала, вокруг стало так темно, что невозможно описать эту черноту. Стою я, значит, на бетонке, что это бетонка, сапогами чувствую. А в остальном полный мрак. Я был в шоке. По уставу я должен был с разводящими принять пост и обойти все что охраняется, проверить печати, связь с караулом, ну и многое другое выполнить по уставу. А тут ничего. Первый раз в этой части, в карауле. Границ поста не знаю, что охраняю, тоже не знаю. Где соседние посты, непонятно. Ну конечно, на инструктаже-то не был. Да еще и темно, как у негра в… одном месте. Вот думаю, попал. Ориентироваться могу только на слух. А слух мне подсказывает, что вокруг меня, такое ощущение, громадное живое существо под названием пустыня. До меня со всех сторон доносились самые разные звуки. Явственно слышал, как ветер гонит шары из верблюжьей колючки, свистит на разные тона. Песок, который струится, как поземка, тоже издавал непонятный шорох разной тональности со всех сторон. Везде потрескивал остывающий камень, нагретый днем жгучим солнцем. И вообще, все вокруг свистело, скрипело, щелкало, трещало. Не то чтобы очень сильно, но в полной темноте явственно звучало у меня в ушах. Я решил пройти немного вперед и услышал буквально грохот своих сапог, подбитых металлическими подковами. И тут же встал. Это получается, что этим грохотом я всему окружающему миру говорю – я тут. И мне стало немного страшно. На политинформациях, которые проводили с нами командиры, нам всегда рассказывали о басмачах – туркменах, которые будто бы еще существуют где-то в песках и продолжают нападать на солдатиков, чтобы завладеть их оружием, о шпионах, переходящих на нашу сторону через недалеко находящуюся границу, ну и много других страстей. А жить то хочется. И я тогда потихоньку, потихоньку не поднимая сапог, скользя ими по бетону, стал искать край бетонки, ну и вышел потихоньку на песок. Присел, прислушался. Стал анализировать звуки, звучащие вокруг меня и прикидывать, отчего и почему они идут. Потихоньку я успокоился и понял, что это нормальные звуки, которые издает пустыня. Я стал оглядываться и всматриваться в окружающую меня темень. И что-то в полной темноте начало проглядываться. Более темные или светлые участки, очень вдалеке была видна цепочка огоньков, скорее всего, освещение на гражданском аэродроме. И я решил, хоть как то шагая по песку, разведать обстановку и поискать хоть какие-то ориентиры. Не будешь же посреди пустыни кричать:
– «Ау, люди, где вы?». И вот на пятом или шестом шаге я услышал звук, явно отличающийся от общего фона. Это был треск разрываемой ткани. Не сильный, но явный. Я тут же присел, взял карабин наизготовку. А что делать, я же ничего не вижу. Хочу сказать, почему меня это сильно напрягло. Да потому, что все самолеты и все основное оборудование на стоянках, на ночь укрывалось специальными матерчатыми чехлами. Ну вот. Направление на звук рвущейся ткани я четко определил и прямо по песку, крадучись, направился в том направлении. По-прежнему ничего не видно. И тут опять раздался еще более сильный звук рвущейся ткани. Я понял: там кто-то есть. И тут же вскочил и буквально заорал уставные слова: «Стой, кто идет, стой, стрелять буду» – загнал патрон в патронник и присел между больших барханов. И тишина. И вдруг я услышал тихие-тихие шаги, от меня удаляющиеся. Что такое? Явно слышны шаги человека, идущего по песку. Можете себе представить, что у меня в этот момент было в душе. Явно диверсант. Но где он? Чувствую, уходит, слышать слышу, но не вижу. И вдруг метрах в тридцати-сорока какая-то узенькая тень закрыла один огонек в той цепочке светильников у гражданского аэродрома,
