Братство. Крест и клинок - Александр Нежинский

Великие раздумья стратега и тактика были прерваны самым бесцеремонным образом – прилетевшей в морду щепкой. Амбал, не будь дурак, не ломанулся следом, подставляясь под порцию картечи в упор (на что Леша, пусть совсем чуть-чуть, но все же надеялся), а открыл огонь со вполне безопасного для себя расстояния. Девятимиллиметровые пули, смачно чавкая, входили в довольно хлипкое дверное полотно, которое крушили с пугающей легкостью. Бил лысый не очередями, но с интенсивностью и частотой, достойными отбойного молотка. Алексей, пытавшийся было считать выстрелы, сбился практически сразу, а потому наступившая тишина показалась оглушительной. И длилась она что-то подозрительно долго – перезарядить машинку типа «стечкина» дело вообще-то на пару секунд. Однако новых выстрелов все не было. Подкрадывается, что ли, гад?!

Самое смешное, что удачу в бою Леше принесла как раз его врожденная дурная нетерпеливость. Кто знает, как все сложилось бы, реши он пересидеть и переждать подольше. А так – высунулся из-за двери, не в силах больше мучить себя ожиданием и неизвестностью. И остолбенел от увиденного…

Все-таки с бойцами, которых ведьма брала под практически полный контроль, что-то было недоработано. Возможно, заклинание использовалось какое-то устаревшее, замшелое, пришедшее из тех времен, когда воин, превращенный таким образом в натурального берсеркера, кидался очертя голову в бой, размахивая мечом, или что там у него было. Крошил он при этом в капусту всякого встречного и поперечного, не замечая собственных ран и увечий, пока ему не сносили с плеч буйну голову или не успокаивали каким-то другим, не менее радикальным способом. Но что было хорошо для эпохи секир, мечей и копий, в наши дни повсеместного торжества «огнестрела» работало уже не так. Стрелять-то обмороченные стреляли, но при этом и целились кое-как и расход боекомплекта не рассчитывали. А уж с перезарядкой почему-то было и вовсе плохо. Выполняемые на одних рефлексах каждым современным стрелком действия: отсоединить отстрелянный магазин – присоединить полный – дослать патрон в патронник – снова открыть огонь, находящиеся под контролем бойцы выполняли корявее, чем девочки-школьницы на первом уроке начальной военной подготовки. Вот и сейчас лысый амбал с остекленевшими глазами бестолково скреб ногтями по рукояти пистолета, который, встав на затворную задержку, годился разве что для рукопашной. Вот до рукопашной Алексей дело доводить как раз категорически не собирался. Свои возможности он оценивал трезво и понимал, что шансов, даже с клинком в руках, в схватке с этим лосем иметь не будет никаких.

Четыре выстрела слились в один. Каждый раз, нажимая курок, Леша делал шаг вперед, стараясь не видеть алых брызг, разлетавшихся по потолку и стене. Последний выстрел, сделанный практически в упор, получился самым удачным. Пуля, которой был снаряжен патрон, прошив человеческое тело, как видно, проломила еще и перила, на которых Лешин противник уже практически висел. Так они и ушли вниз, с грохотом и треском – лысый защитник ведьмы и обрушенная им деревянная конструкция.

Задержался на галерее Алексей буквально на какие-то пару минут – перезарядиться. Теперь он уже точно знал, куда ему нужно, и целеустремленно рванул вперед, прямо… Прямо в стену рыжего ревущего пламени, вдруг выросшую перед ним! Делая шаг в огонь, Леша даже не успел подумать что-то полагающееся для такого момента, типа очень содержательного: «Это конец!» Не успел представить себя живым факелом, слепо мечущимся по галерее и летящим вниз, следом за поверженным врагом. Ничего он, в общем, не успел – потому что, стоило сделать еще шаг, и пламя исчезло. Лихорадочно осматривая собственные конечности на предмет ожогов, Леша понял – никакого огня и не было. Иллюзия, морок, отвод глаз – излюбленные штучки из ведьминского арсенала. Ну, подожди! Леша решительно шагнул к двери. Вернее, к тому месту, где дверь должна была быть. Ну, то есть была – вот же буквально только что! Нет, он же своими глазами видел! Таа-а-к, спокойно… Опять морочишь, значит? Не мытьем, так катаньем? Шалишь! Что делать в подобных случаях, священники объясняли самым подробным образом. Перекрестившись, Алесей начал читать «Да воскреснет Бог…».

Дверь проявлялась в стене, как фотографии, которые когда-то не выплевывал компьютерный принтер, а делал видимыми на бумаге специальный раствор. Сперва – еле уловимые контуры, потом четкие очертания, на глазах обретавшие объемность, рельефность, глубину. Морок, разогнанный молитвой, пал – и Алексей от всей души впечатал в появившуюся дверь подошву ботинка. Что-то подсказывало ему, что вежливо стучаться в данном случае не стоит. Не оценят…

Большая комната, вся затянутая какими-то темными драпировками. На полу – черные свечи и явно незаконченная пентаграмма, намалеванная то ли кровью, то ли чем-то до ужаса на нее похожим. Там и сям – кипы бумаг, которые, похоже, пытались сортировать и разбирать, явно в жуткой спешке. Распахнутое настежь окно – и за окном шелест широких крыльев, безнадежно удаляющийся от дома. Скользнув спиной по дверному косяку, Алексей уселся прямо на пороге. Что ж, по крайней мере, он очень старался!

– Оп… п… простите! Я… это… попозже зайду! – ломанувшись в кабинет отца Михаила, после того как на стук в двери раздался ответ «Входи!», Алексей застыл на пороге, словно наткнулся на стену. Уж больно непривычным был натюрморт на столе священника, обычно заваленном ворохами как рукописных, так и отпечатанных листов да стопками книг, в основном церковных. Сейчас все это было аккуратно сдвинуто на край, а по большей части переложено на ближайший подоконник. В центре опустевшей столешницы возвышался запотевший графин приличных размеров, весьма затейливой формы и явно старой работы. Судя по тусклому блеску (как этого сосуда, так и присутствовавших тут же объемистых чарок, явно из одного комплекта с ним же), сделана посуда была из серебра. Дополняла картину целая россыпь разнокалиберных тарелок и плошек с луком, соленьями, нарезанным копченым салом, черным хлебом и исходящей ароматным паром горки картошки в мундирах. Судя по всему, сидевшие за столом отец Михаил и брат Георгий едва успели приступить к делу. Ну, разве что по чарке опрокинули. Врываться в такую идиллию неприглашенным – в любом случае верх свинства. А если учесть, что находившихся в комнате Алексей числил своим непосредственным начальством – понятно, почему он врубил немедля «заднюю передачу».

– Да чего уж там! Милости просим к столу. Свои «фронтовые» сто граммов ты заслужил вполне честно. Тем более что я тебя и не поблагодарил-то толком, все недосуг было, – улыбка отца Михаила была совершенно искренней, как и приглашающий жест. Георгий, на которого Алексей тут же скосил взгляд, кивнул ободряюще и махнул рукой на свободный стул – давай, мол, не чинись, раз приглашают.

– Да за что благодарить, батюшка?! Ведьма ушла ведь… Не успел я, – присаживаясь к столу, Алексей сокрушенно развел руками. К похвалам он, как и любой человек, прошедший школу милицейской системы, где, как правило, высшим поощрением является всего лишь отсутствие начальственной «вздрючки», был непривычен и чувствовал себя теперь вдвойне неловко.

– Ну, уж есть за что, раз говорю! От заслуженной благодарности отказываться – это скромность ложная, показная, а следовательно, грех гордыни. Не умничай, короче, – говоря это, священник извлек откуда-то третью чарку и налил всем присутствующим. – За смелость благодарю, за мастерство воинское. Как раньше бы сказали – за удаль! За это и выпьем…

– Свору нечистую ты пострелял, «беркуту» помог, врагу, можно сказать, в тыл вышел грамотно и раньше всех, – перечисляя все эти заслуги, брат Георгий смачно хрустел соленым огурчиком и состраивал себе нехилый бутерброд, что, впрочем, от разговора его не сильно отвлекало. – Уйти-то ведьма ушла, это факт. Вот только если б ты ее не отвлек, не помешал, если б она обряд, который начала, до конца довести бы сумела, то тогда, боюсь, как раз мы оттуда уйти вряд ли сумели бы. Во всяком случае, все…

С этим спорить было сложно. Когда кровавый кавардак в особняке закончился (а прекратились активные боевые действия сразу же после бегства ведьмы, когда вышедшие из-под ее контроля бандюганы стали бросать оружие один быстрей другого), первым делом стали подсчитывать потери. Погибших, слава богу, не было, а вот раненых хватало. «Огнестрелом» прилетело троим братьям и полдесятку «беркутов». Были раны ножевые, несколько сломанных рук, ну и по мелочи – вроде расквашенных в потасовках носов и покрошенных зубов. Завара, конечно, ругался ругательски, поскольку даже такое количество «трехсотых» для милицейской спецоперации сегодня – дело совершенно ненормальное. Однако могло быть и хуже…

По авторитетному мнению священников, скурпулезно исследовавших весь «рабочий кабинет ведьмы», она намеревалась прибегнуть к своему самому излюбленному приему – обряду призыва демона. По правде говоря, Алексею страшно было и подумать о том, с какой именно сатанинской сущностью им пришлось бы столкнуться. Особенно после сделанного отцом Михаилом достаточно оригинального заявления о том, что «гость», с которым пришлось иметь дело в купальскую ночь, был «шпаной адской» в сравнении с тем, что должно было вылезти из оставшейся так и недочерченной пентаграммы. В одном можно было не сомневаться – свались такое на головы братьев и «беркутов» во время боя, жертв было бы не миновать, особенно среди последних.