Третий рейх - Роберто Боланьо

Партия протекала как в тумане. Когда мы вышли из комнаты в коридор, то столкнулись с горничной, которая, увидев нас, сдавленно вскрикнула и убежала. Я взглянул на Горелого не в силах произнести ни слова. Жгучее чувство стыда за другого не отпускало меня, пока мы шли к лифту. Потом я подумал, что, возможно, девушка испугалась не потому, что увидела лицо Горелого. Ощущение того, что я совершаю неверные шаги, сделалось еще более острым.

Расстались мы на террасе. Крепкое рукопожатие, улыбка, и вот уже Горелый вразвалку пересек Приморский бульвар и скрылся из виду.

На террасе было пусто. Зато в ресторане, где народу хватало, я увидел фрау Эльзу. Она сидела за столиком неподалеку от стойки в компании двух мужчин в костюмах и галстуках. Не знаю почему, я решил, что один из них — ее муж, хотя в моей памяти он остался совершенно другим, ничуть не похожим ни на кого из ее сегодняшних спутников. По всему было видно, что это деловая встреча, и мне не хотелось ей мешать. С другой стороны, я не хотел выглядеть робким, а потому подошел к стойке и заказал пива. Официант подал мне его только через пять минут. Задержка была вызвана вовсе не тем, что у него отбою не было от заказов, как раз наоборот; просто он решил подождать, когда у меня лопнет терпение, и только тогда принес пиво. Нужно было видеть, с какой неохотой, если не с вызовом, он это сделал, словно ждал взрыва возмущения с моей стороны, чтобы затеять потасовку. Разумеется, в присутствии фрау Эльзы такое было немыслимо; поэтому я швырнул несколько монет на стойку и немного подождал. Никакой реакции с его стороны не последовало. Он стоял, прислонившись к буфету с напитками и уставившись в пол. Похоже, он обиделся на весь свет, и в первую очередь — на самого себя.

Я спокойно выпил свое пиво. К сожалению, фрау Эльза была по-прежнему занята разговором со спутниками и делала вид, что меня не замечает. Я предположил, что у нее есть для этого веская причина, и покинул ресторан.

В номере было душно и пахло табаком. Горел невыключенный ночник, и я сперва даже подумал, что вернулась Ингеборг. Но царивший здесь запах почти физически исключал присутствие женщины. (Странно: никогда прежде не обращал особого внимания на запахи.) Видимо, все это на меня подействовало угнетающе, и, чтобы развеяться, я решил немного покататься.

Я медленно объезжал улицы, почти не встречая людей. Теплый ветерок подметал тротуары, подхватывая бумажные обертки и листовки с рекламой.

Только изредка из полутьмы возникали фигуры пьяных туристов, бредущих наугад к своим гостиницам.

Не знаю, кто меня дернул остановиться на Приморском бульваре. Тем не менее я остановился там, как ни в чем не бывало, вышел на пляж и в темноте побрел к пристанищу Горелого.

Что я ожидал там увидеть?

Голоса остановили меня, когда я уже начал различать очертания велосипедной цитадели.

Горелый принимал гостей.

Очень осторожно, чуть ли не ползком, я приблизился; кто бы это ни был, он предпочел беседовать снаружи, под открытым небом. Вскоре я различил два пятна: Горелый и его гость сидели на песке спиной ко мне и смотрели на море.

Говорил гость: до меня доносились быстрые отрывистые фразы, в которых я смог разобрать лишь отдельные слова, например «необходимость» и «смелость».

Подобраться ближе я не решился.

Кто-то из них, не знаю, кто именно, в туманных и небрежных выражениях заговорил о каком-то «пари» и о «забытом деле». Потом засмеялся… После этого встал и пошел к морю… Вернувшись, что-то неразборчиво сказал.

На какой-то миг — миг безумия, когда от ужаса волосы у меня стали дыбом, — я подумал, что это Чарли; это был его силуэт, его манера наклонять голову набок, словно у него сломана шея, его привычка неожиданно оборвать фразу и погрузиться в долгое молчание; добряк Чарли, вышедший из грязных вод Средиземного моря, чтобы… давать Горелому загадочные советы. Я вдруг почувствовал, что не могу шевельнуть ни рукой, ни ногой, потому что тело мне больше не подвластно, хотя мой разум из последних сил боролся, чтобы восстановить над ним контроль. Единственное, чего я тогда желал, — это убраться от греха подальше. И тут я отчетливо услышал — словно приступ безумия возобновился с продолжением разговора, — что за советы пришелец давал Горелому. «Как остановить наступление?» — «Не об этом беспокойся, а о том, как бы не угодить в котел». — «А как избежать котла?» — «Создай двойную линию обороны; исключи возможность танковых прорывов; всегда держи наготове оперативный резерв».

То были советы, как победить меня в «Третьем рейхе»!

Говоря конкретнее, Горелый получал инструкции, как лучше противостоять тому, что он считал неминуемым: вторжению в Россию!

Я закрыл глаза и попробовал молиться, но не смог. И решил, что безумие уже никогда не покинет мой мозг. Я вспотел, и лицо сразу же облепили песчинки. Все тело у меня зудело, и я боялся, если это ощущение можно назвать боязнью, что передо мной внезапно возникнет сияющая физиономия Чарли. Проклятый предатель. Эта мысль поразила меня, как молния, заставив открыть глаза: возле шалаша из велосипедов никого не было. Я предположил, что они зашли внутрь, но ошибся: оба стояли на берегу, спиной ко мне, и набегавшие волны лизали им ноги. В это время небо немного расчистилось, и в облаках слабо блеснула луна. Теперь Горелый и его гость оживленно обсуждали какое-то изнасилование. Я не без труда встал на колени и почувствовал себя чуть увереннее. Это не Чарли, несколько раз повторил я про себя. Это же элементарно: Горелый и его гость беседовали на испанском, Чарли же на этом языке даже пиво заказать был не в состоянии.

Я почувствовал облегчение, хотя продолжал дрожать и затекшее тело еще давало о себе знать, и, поднявшись во весь рост, удалился с пляжа.

Когда я вошел в гостиницу, фрау Эльза сидела в плетеном кресле в конце коридора, ведущего к лифту. Огни в ресторане были потушены, за исключением одного бокового светильника, освещавшего лишь ряды бутылок и часть стойки, за которой официант пытался разобрать какие-то записи. Проходя по вестибюлю, я заметил ночного портье, поглощенного чтением спортивной газеты. Не все в гостинице спали.

Я уселся рядом с фрау Эльзой.

Она сказала что-то насчет моего вида. Изможденного, как она выразилась.

— Уверена, что ты мало и плохо спишь. Для гостиницы это плохая реклама. Меня беспокоит твое здоровье.

Я кивнул. Она кивнула в ответ. Я спросил, кого она ждет. Фрау Эльза пожала плечами, улыбнулась и сказала: тебя. Разумеется, лгала. Я спросил, сколько сейчас времени. Четыре часа утра.

— Ты должен вернуться в Германию, Удо, — проговорила она.

Я предложил подняться в мой номер. Она отказалась. Сказала: нет, не могу. Произнося это, смотрела мне в глаза. До чего она была красива!

Мы долго сидели молча. Мне хотелось сказать ей: по-настоящему, тебе на меня наплевать. Но это выглядело бы смешно. В противоположном конце коридора я видел голову ночного портье, которая то высовывалась, то исчезала. Из чего я заключил, что служащие гостиницы боготворят фрау Эльзу.

Сославшись на усталость, я поднялся. Не хотелось встречаться с тем, кого поджидала фрау Эльза.

Не вставая, она протянула мне руку, и мы пожелали друг другу спокойной ночи.

Я зашагал к лифту; к счастью, кабина находилась на первом этаже, и мне не пришлось ждать. Войдя внутрь, я обернулся и беззвучно, одними губами произнес: до свидания. Фрау Эльза не сводила с меня глаз, пока пневматические двери не закрылись со скрипом. Лифт пополз вверх.

Какое-то гнетущее чувство не давало мне покоя.

Приняв горячий душ, я улегся в постель. Волосы у меня еще были мокрые, и в любом случае спать совсем не хотелось.

Не знаю почему, наверное, потому что она оказалась под рукой, я взял книжку про Флориана Линдена и открыл наугад. «Убийца — хозяин гостиницы». — «Вы уверены?»

Я захлопнул книгу.

7 сентября

Мне снилось, что меня разбудил телефонный звонок. Это был сеньор Пере, предлагавший поехать — он брался меня сопровождать — в казармы гражданской гвардии; туда привезли труп, и они надеялись, что я смогу его опознать. Я быстро принял душ и отправился в путь, не позавтракав. Коридоры гостиницы словно вымерли, так что было немного не по себе; должно быть, светало; машина сеньора Пере стояла у главного входа. По дороге в казармы, располагавшиеся за городом, на развилке дорог с многочисленными указателями, направленными в сторону различных границ, сеньор Пере вволю нарассуждался о мутациях, происходящих с местными жителями, когда лето — а вернее сказать, летний сезон, заканчивается. Наступает всеобщая депрессия! В глубине души мы не можем жить без туристов! Мы к ним привыкли! Молодой гвардеец с бледным лицом отвел нас в гараж, где стояло несколько длинных столов, а со стен свисали разные автомобильные аксессуары. На черной каменной плите с беловатыми прожилками, напротив металлической двери, за которой уже дожидался фургон для перевозки трупов, покоилось бездыханное тело в состоянии, близком к разложению. За моей спиной сеньор Пере зажал пальцами нос. Это был не Чарли. Должно быть, погибший был того же возраста и, возможно, тоже немец, но это был не Чарли. Я сказал, что не знаю его, и мы ушли. Попрощавшись с нами, молодой гвардеец вернулся на пост. На обратном пути мы шутили и строили планы на будущий сезон. «Дель-Map» был по-прежнему погружен в сон, но я заметил через окно фрау Эльзу — она сидела за стойкой. Я спросил у сеньора Пере, когда он в последний раз видел супруга фрау Эльзы.