День «Б» - Вячеслав Бондаренко

Владимир Соколов возвращался после первого своего знакомства с Минском в неплохом настроении. Сведения, предоставленные хозяином явки, полностью подтвердились. Конспиративная квартира, на которой был не раз замечен Латушка, находилась в большом четырехэтажном доме в центре города. Дело было за малым — установить за этой квартирой наблюдение. И рано или поздно англичане выйдут на нее, ведь должны же посланцы британской разведки установить контакт со своими «подопечными»!

На мосту через Свислочь Соколова остановил патруль фельджандармерии. Проверили документы, командировочное предписание. Все бумаги на имя Карла фон Зейдлица были сработаны идеально, и никаких подозрений Соколов у патруля не вызвал.

В Минске наступил теплый летний вечер. У ветхих деревянных заборов играли в пыли две шелудивые псины, важно вышагивали куры. Искрилась на солнце река. Какая-то женщина полоскала в ней белье. Мальчишки с криками гоняли на пустыре набитый тряпками «мяч». «Странно видеть такие мирные картины в дни войны, — подумал Владимир, поднимаясь вверх по переулку. — И странно таскать на себе эту форму», — усмехнулся он покосившись на свои немецкие погоны.

Закат красиво озарял домик Михаила Ивановича. Оглянувшись по сторонам и убедившись в том, что переулок пуст, Соколов постучал в дверь. Никто не отзывался. Наверное, хозяин отлучился куда-нибудь. «Хорошо, что он предупредил, где прячет запасной ключ», — подумал капитан, вынимая из щели в крыльце ключ и вставляя его в замочную скважину.

В доме было очень тихо. Только ходики тикали на кухне, отсчитывая время.

Почему-то Владимиру стало не по себе от этой тишины. Он бесшумно двинулся в глубь дома, на всякий случай расстегнув кобуру «Вальтера».

Но хозяин уже не нуждался в защите. Он лежал на своей кровати, глядя в потолок расширенными от ужаса глазами. Михаила Ивановича задушили.

Холодея от страшного предчувствия, Соколов быстро взбежал на чердак. И увидел лейтенанта Антона Денисеню, распростертого на окровавленной постели. В отличие от искаженного страхом и болью лица хозяина явки, лицо Антона и после смерти было жестким, нацеленным на бой. Да и встретил свою гибель он с оружием в руках — пальцы Денисени стискивали рукоятку «Парабеллума», а здоровая нога свешивалась с кровати, словно в последний миг жизни он пытался встать…

По лестнице загрохотали шаги. Сам не сознавая, что делает, Соколов рванул из кобуры пистолет. Будь это немцы, он выпустил бы в них всю обойму не раздумывая… Но на чердак поднялись Чёткин и Плескачевский.

— Антон… — негромко, с болью произнес Константин, сжимая кулаки. На глазах молодого офицера блеснули слезы.

«Они были друзьями», — вспомнил Соколов и положил ладонь на плечо Плескачевского:

— Мы отплатим за него, Костя.

Между тем Чёткин быстро, умело осматривал место происшествия. Указал пальцем на глубокую рану на шее Денисени:

— Ножевая. Это специальные ножи с пружиной — нажимаешь на кнопку, и лезвие со страшной силой летит вперед… После смерти Антона лезвие вынули из раны.

— Антон услышал возню внизу, крик хозяина, и схватился за оружие, — медленно проговорил Соколов. — Кобура лежала на стуле, и он не сразу до нее дотянулся. Даже попытался встать, не опираясь на раненую ногу…

— Но выстрелить не успел, — договорил Чёткин хмуро. — Все патроны в обойме.

Тела погибших перенесли в подвал дома.

Уже после десяти вечера вернулись из города Крутиков и Рихтер. Офицеры рассказали им, что произошло в их отсутствие.

— Какие будут соображения? — спросил Владимир, когда пятеро разведчиков уселись за столом в кухне.

— Вариант первый — явку раскрыли немцы, — начал, как младший по званию, Плескачевский. — Но в таком случае почему они не оставили здесь засаду? И почему Антон был убит каким-то странным ножом, а хозяин — задушен? Это совсем не похоже на фашистов. Полагаю, что дом подвергся нападению грабителей. Сейчас в Минске паника, темные личности думают о том, как бы под шумок набить карманы и улепетнуть вместе с немцами.

— Непохоже, — возразил Крутиков, — в таком случае дом был бы перевернут вверх дном. Но ни ценности, ни деньги не тронуты. В комоде хозяина — и советские червонцы, и оккупационные бумажки, и карточки на продукты. Одежда тоже цела… Да и «Парабеллум» у Антона не забрали.

— Вариант второй, — продолжал Плескачевский, — немцы специально обставили все именно так, чтобы мы подумали на бандитов. А когда убедятся, что мы успокоились, решат взять нас тепленькими.

— Слишком хитро, — усомнился Чёткин, — немцы не такие умные, как ты думаешь.

— Ну, немцы разные бывают, — нахмурился Рихтер. — Я попросил бы не обобщать.

— Да о тебе, старлей, речь не идет. Речь о том, что с чего бы это немцы, которым в Минске осталось три-четыре дня сидеть, вдруг станут играть в такие тонкие игры?.. Их методы — покрошить всех из «шмайссеров», полквартала взять в заложники, остальные полквартала — в гестапо. Дешево и сердито.

— Тут ты не совсем прав, Коля, — возразил Соколов, — немецкие спецслужбы действительно могут действовать и грубо, топорно, наподобие того, как ты только что сказал, а могут и поиграть в такое, до чего дойдешь, может быть, полгода спустя, и то если повезет или кто подскажет… Но вот то, что накануне своего бегства они вряд ли стали бы затевать что-то изощренное, — это очень верно подмечено.

— Так кто же, если не немцы и не преступники? — почти выкрикнул Чёткин. — Просто убийцы-маньяки? Пришли, убили всех, кто в доме, ничего не взяли и пошли дальше?.. Бред!

— Будем считать, что перед нами стоит теперь и эта задача, — подчеркнуто спокойно проговорил Соколов, — выяснить, от чьей руки пали наши товарищи.

Поздним вечером рота «Шума» свернула поиски диверсантов в Заславском лесу. Возвращались в город хмуро. Где-то в отдалении погромыхивала похожая на летнюю грозу канонада.

— Ну что? — сказал Зеленкевич, вышагивая рядом с Бовтом. — Завтра на расстрел? Парашютистов-то как корова языком слизала…

— Всех коров давно в Германию вывезли, — так же мрачно отозвался вице-капрал.

— Слушай внимательно, — понизил голос Кастусь, — после отбоя передашь всем во взводе…

Что именно прошептал Кастусь на ухо соседу, никто не услышал. Солдатские сапоги тяжело топотали по пыльной дороге.

Оберштурмфюрер Хойзер стоял навытяжку посреди своего кабинета. Штандартенфюрер фон Клюгенау сидел в мягком кресле, заложив ногу за ногу.

— Какие меры были приняты к поиску? — наконец спросил он тихим, вежливым голосом, от которого мороз подирал по коже.