Соперницы - Ольга Карпович

— А ты, значит, и не скрываешь, что тебя именно он интересует? — ехидно закивала Наталья. — Добралась-таки до него, да? Да как у тебя язык-то поворачивается имя его произносить после того, что сделала!

— У тебя, я вижу, язык тоже на многое поворачивается. — Голос Стефании звучал ровно и спокойно, лишь лицо сделалось чуть бледнее обыкновенного.

— А что ж я, по-твоему, должна смотреть, как ты вокруг мужика увиваешься, и молчать в тряпочку? Довольно, хватит, столько лет я тебя слушала и молчала. Все ждала, когда ты оценишь, когда поймешь, что я для тебя делаю. А ты просто пользовалась мной и у меня же за спиной гадости говорила.

— Не лги, дорогая! — Тонко вырезанные ноздри Стефании затрепетали, в глазах закипела черная смола. — Это ты привыкла пользоваться мной, сначала связями отца, потом моими. Присосалась к нашей семье, как пиявка, вечно давила на жалость, шантажировала своей преданностью. А на самом деле всю жизнь смертельно завидовала и мечтала, как отберешь все — все! — что принадлежало мне по праву, и займешь мое место.

— А… ты, значит, мстить явилась? — понимающе кивнула Наталья. — Столько лет завистью исходила, а теперь нарисовалась, семью мою разрушить хочешь. Постыдилась бы на чужое зариться на старости лет. Откуда ты только взялась? Из солнечного Магадана приехала?

— Ну, ма шери, тут ты немного утрируешь, впрочем, как всегда, — с издевкой в голосе отрезала Стефания. — А, как ты выражаешься, зариться на чужое — не мое амплуа. Уверяю тебя, никакой опасности для твоего брака я не представляю. Твоя семья рушится без моего участия. Так что ты зря пришла.

Наталья неожиданно отбросила базарный тон и, склонив голову к плечу, оценивающе посмотрела на Стефанию. Показалось или той потребовалось усилие, чтобы выдержать ее взгляд, не отвести глаз?

— Зря или не зря, прошмандовка старая, — негромко отозвалась Натали, — а только я пришла тебя предупредить. Не трать на него время, ничего у тебя не выйдет. Даже если он и переметнется к тебе ненадолго, все равно потом ко мне приползет, поджавши хвост.

— Ты полагаешь? — осведомилась Стефания.

— А ты сама не знаешь? Он же никогда — никогда! — не простит тебе всего этого! — Наталья обвела круглой полной рукой раззолоченное помещение. — Нужно было явиться к нему в арестантском бушлате да с приблудным младенцем на руках — не знаю уж, от кого ты его прижила там, на лесоповале. Вот тогда бы он тебя пожалел, принял и простил, а потом бы всю жизнь сам перед собой гордился, что такой милосердный. А такую тебя он не выдержит, как не выдержал уже однажды. Дура ты была, дурой и осталась… самовлюбленной дурой не от мира сего.

Не знаю, готовила ли Наталья свою речь или вещала по наитию, а только слова ее явно попали в цель. Нет, железная леди, разумеется, не подала и виду, но по окаменевшему ее подбородку, по нервно сжатым губам и глазам, утратившим обычную живость и блеск, я поняла, что былая подруга зацепила ее за живое. Отвечала Стефания через силу:

— Тогда тебе тем более не о чем беспокоиться. Запасись терпением и жди своего часа. Мы все знаем, как хорошо тебе это удается. Только сейчас он еще не наступил. Поэтому извини, но тебе лучше уйти. Я немного устала от нашей беседы.

— Я-то уйду, — усмехнулась Натали. — Но только ты ведь сама знаешь, что все, что я сказала, правда.

С этими словами она выплыла из комнаты. Стефания же, едва дождавшись, пока за ней захлопнется дверь, рухнула на диван, словно тряпичная кукла, у которой оборвалась нить, соединяющая ее с рукой хозяина. И тут же из своей комнаты появился растревоженный, смятенный Эд.

— Мам, — подступился он к матери, — что все это значит? Кто она?

— Не обращай внимания. Так, весточка из прошлого, — качнула головой она. — Я ведь не зря не хотела сюда возвращаться. У меня не очень приятные воспоминания с этим связаны. Думала, получится не вспоминать, но, видишь, не удалось.

Эд сел рядом с ней, привычным жестом сцепил пальцы в замок, опустил голову, задумавшись. Мать лгала ему, это было очевидно, читалось в ее неестественно блестящих, избегающих его глазах.

— А что вас связывало в прошлом? И кто ее муж? У тебя что, роман с ним? Но ведь… это же не Голубчик, верно?

— Ты решил мне допрос учинить? — нахмурилась Стефания. — По-моему, ты лезешь не в свое дело.

— Но если эта женщина является в наш дом, обвиняет тебя, по-моему, это уже мое дело.

— Прекрати, — Стефания, потеряв терпение, хлопнула ладонью по низкому полированному столику. — Что ты привязался ко мне?

— Просто хочу понять, о чем говорила эта мадам. Что такое ты сделала в прошлом? Почему она сказала, что ты арестантка? Я вижу, что тебя всю трясет. С самой первой минуты, когда мы сели на теплоход. Я хочу во всем разобраться.

— Не в чем здесь разбираться! — холодно отрезала Стефания. — Эта женщина… она сумасшедшая! Да, мы были немного знакомы в прошлом. Но это все! Больше мне нечего рассказать.

— Тогда почему, почему ты ничего не рассказываешь мне о жизни в России? Я даже девичьей фамилии твоей не знаю…

— Потому что я не хочу, чтобы какой-нибудь журналист начал раскапывать мое прошлое. Ты вроде большой мальчик уже, должен понимать: я публичное лицо, и любая новая информация обо мне тут же попадет в газеты. И совершенно незачем выставлять на обозрение подробности моей биографии.

— А я и не прошу выставлять на обозрение, я прошу ответить только мне. Или ты думаешь, я тут же побегу докладывать все первому встречному папарацци?

Стефания хотела что-то ответить, но Эд не дал ей сказать, махнув рукой и продолжая взволнованный монолог:

— И что же за прошлое у тебя, которое не должно попасть в газеты? Почему мы уехали из России? Почему ты сменила имя? Почему я родился здесь, если мой отец был итальянцем? Почему я совсем ничего не помню про вас с ним?

— Довольно! — она резко вскочила с дивана.

Такой я ее еще не видела — волосы разметались по плечам, глаза сверкают яростью, на бледном обморочном лице ярко пламенеют пятна лихорадочного румянца.

— Я не желаю больше об этом говорить. И ни на какие вопросы отвечать не стану. Это моя жизнь, и я не обязана ни перед кем отчитываться. Даже перед тобой!

Стефания прошла к бару, щедро плеснула виски в низкий толстостенный стакан и махнула залпом, не разбавляя и не закусывая. Как легко слетел с нее налет спокойной холодной аристократичности. Эта женщина — резкая, властная, темпераментная — была почти незнакома мне.

— Значит, — снова начал Эд, — мне нельзя спрашивать даже о своем прошлом.

— Значит, нельзя! — отрезала Стефания. — Все. Закрыли тему! Считай, что я жестокая, несправедливая… Как хочешь! Оправдываться я не собираюсь.