Смех в Древней Руси - коллектив авторов

В критические моменты своей жизни юродствовал Иван Грозный (см. раздел «Лицедейство Грозного»), который не случайно и не из одного озорства избрал пародийный литературный псевдоним «Парфений Уродивый»{130}. Этот псевдоним также имеет касательство к мистической близости царя и изгоя. Иван Грозный всю жизнь боялся потерять престол, поэтому такая идея отнюдь не казалась ему отвлеченной. Юродствовал и патриарх Никон, когда 10 июля 1658 г. неожиданно для всех и демонстративно оставил престол патриарха Московского и всея Руси. Юродствовал, как мы помним, униженный епископ коломенский Павел.

Конечно, юродское лицедейство «первых» в большой мере зависит от обстоятельств, от личности и от темперамента. Юродствовали не все цари, не все патриархи и не все епископы. Напротив, это редкое, даже из ряда вон выходящее явление. Однако такая ролевая возможность в Древней Руси существовала и осознавалась — и это для нас важнее всего.

Итак, в старинной русской культуре близость царя и юродивого представляла собою стереотипную ситуацию. Этот стереотип был очень живуч. Он давал о себе знать даже в европеизированном окружении царевны 'Софьи Алексеевны. Когда дело шло о власти и — более того — о жизни и смерти, ее клевреты-западники вдруг забывали о чужой цивилизации. Она слетала с них, как шелуха, обнажая вековечное русское ядро.

На пороге осени 1689 г. Россия пережила дворцовый переворот. Партия Нарышкиных, за семь лет до того удаленная от вла-сти, торжествовала победу. Вместе с царевной Софьей, заточенной в Новодевичий монастырь, пали ее сподвижники. Князь В. В. Голицын с сыном был сослан в Пустозерск, Ф. Л. Шакловитый, начальник Стрелецкого приказа и последний фаворит царевны, — колесован. Придворный поэт, проповедник и богослов Сильвестр Медведев, бежавший из Москвы и схваченный 13 сентября в Дорогобужском уезде, был в колодках посажен «в твердое хранило» Троице-Сергиева монастыря, пытан в застенке, расстрижен, соборно проклят и отлучоп от «христианского общения» как вероотступник. 11 февраля 1691 г. он сложил голову на плахе. К розыску о павших правителях были привлечены десятки людей и в их числе юродивый из Нилово-Столбенской пустыни Ивашка Григорьев. В поле зрения тех, кто чинил розыск, он попал с самого начала.

5 сентября стрелец Стремянного Ивана Цыклера полку Андрей Сергеев показал: «Назад тому недели с две был-де он… у старца Селиверстка (Медведева,—А. П.). И (старец,—А. П.) говорил: не бойтесь-де, хотя царя Петра Алексеевича сторона и повезет, и много-де будет ден на десять; а то-де "опять будет сильна рука сторона Софии Алексеевны»{131}. Быв спрошен об этомпоказании, Медведев объяснился так: «Сказывал ему, Селиверстку, Федка Шакловитой: в великий-де пост, на вербной педеле, приходил-де к великой государыне из Ниловы пустыни юрод Ивашко; а чей словет, того ему не сказал; а грамоте-де он умеет; и такия-де слова, которыя он, Селиверстко, ему, Ондрюшке (стрельцу Андрею Сергееву), говорил, извещал Ивашко ей, великой государыне. И он-де, Ивашко, сослан в Нилову пустынь; а за что сослан, того он не ведает. А он-де, Ивашко, у него, Селиверстка, ночевал; а присыпан был с Верху к нему, Селиверстку, для свидетелства юродства». Об Ивашке Медведева допрашивали и на дыбе. В «пыточных речах» читаем: «А юрод был прямой ли, того он не знает».

15 октября в Ржеву Володимирову к воеводе стольнику Ивану Супоневу была отправлена грамота с приказом сыскать в Ниловой пустыни Ивашку и, закрвав в железа, тотчас доставить в Москву. Через две недели юродивый предстал перед боярином Т. Н. Стрешневым, возглавлявшим розыск. «А в роспросе сказал: родом-де он осташковец, посацкого человека Гришкин сын, серебряника… Отеп-де его и доныне живет в Осташкове; а мать-де его потонула; а он-де, Ивашко, после смерти матери своей, с кручины, ходил наг полгода и пришел в Нилову пустыню, тому лет с семь, и живет с того времени в Нилове пустыни, в хлебне».

На вербной неделе великого поста он действительно был в Москве. Ночью у Чудова монастыря Ивашка окликнул незнакомого прохожего с фонарем. «И он-де, Ивашко, тому человеку говорил, чтоб он известил великим государем и великой государыне благоверной царевне Софии Алексеевне: видел-де он, Ивашко, видение во сне, человека, стояща с мечем круглым, образом млада, зело прекрасен. И тот-де человек велел ему: извести-де великим государем, не убойся, — болъшой-де, которой в полку будет, изменит».

Кстати говоря, это мрачное предсказание не вызвало у боярина Т. Н. Стрешнева ни малейшего интереса. В конце концов ведь схватку за власть выиграл Петр; «большой в полку» предал не царя, а царевну (на место «большого в полку» после свержения Софьи можно было подставить хотя бы беспокойного И. Е. Цыклера; изменив в 1689 г. своей покровительнице, он изменил в 1697 г. и Петру, за что был казнен вместе с А. П. Соковниным, братом боярыни Морозовой). «Человек с мечем круглым» не ошибся, но дело уже было сделано, и потому Т. Н. Стрешнев решил пропустить эти слова мимо ушей. Однако всего любопытнее, что и Софья, как кажется, не придала им особого

---------------

72 значения, хотя для нее пророчество Ивашки было прямой угрозой. Люди верят тому, чему хотят верить.

Прохожий с фонарем доставил юродивого в какую-то «полату» у Ивановской колокольни. Тут Ивашку допросили. Он молчал, потому что пришел в столицу беседовать с царями и хотел непременно попасть во дворец. «И… повели его неведомо к какому человеку на двор; а на дворе-де у того человека каменныя полаты (не исключено, что здесь имеется в виду Ф. Л. Шакдовитый,—А. П.}… И он-де, Ивашка, о том не сказал же. И после-де его водили в Спаской м<онасты>рь к чернецу к Селиверсту Медведеву… и он-де ему о том не сказал же; а сказал им всем, что-де он о том скажет великой государыне благоверной царевне. И его… взвели в Верх к… царевне… и перед нею… он, Ивашко, говорил, что в полкех болшой изменит, и оттого-де будет худо». Выслушав юродивого, царевна под стражей отослала его обратно в Нилову пустынь, чтобы не было соблазна.

Впрочем, эта встреча имела последствия. Ивашка не ограничился предсказанием о «большом в полкех», он вообще вел себя, как озаренный богом провозвестник. Среди откровений юродивого, по собственному его признанию, были и роковые слова «хотя-де великого государя царя и великого князя Петра Алексеевича… сторона и повезет, и много-де того будет ден на десять, а то-де опять будет сторона силна рука великия государыни». Иначе говоря, у Софьи с Ивашкой была доверительнаябеседа. Юродивый поучал царевну, прорицал ей будущее, и царевна внимала ему. Иному прорицанию Софья верила, иному не верила.

Среди принятых на веру было предсказание о ее безусловной победе над младшим единокровным братом. Сильвестр Медведев сообщил о нем стрельцам, хотя и не был убежден, «прямой юрод» Ивашка или нет (к сожалению, не сохранилось никаких материалов о том, как проходило «свидетельствование» юродивого). Стараясь укрепить дух мятежного и ненадежного стрелецкого воинства, Шакловитый распустил слух, что Ивашка прибрел в Москву по прямому повелению святых Нила и Нектария, явившихся ему в сонном видении. «А от Федки де Шакловитова слышал он…, — показывал Сильвестр Медведев, — бутто его (Ивашку,—Л. Я.) прислали с теми словами Нил и Нехтарийчюдотворпы». Ивашка это решительно отрицал. Зная, как тревожно было в Москве весной 1689 г., мы можем понять и оценить «легковерие» Шакловитого и Медведева. Партия Нарышкинах, которой мирволил патриарх, набирала силу. Софья сдавала одну позицию за другой.

Ивашка Григорьев прибрел в Москву на вербной неделе (шестая неделя великого поста), т. е. между 17 и 23 марта, ибо Пасха в 1689 г. приходилась на 30 марта. 12 марта, в среду пятой великопостной недели, патриарх уволил Сильвестра Медведева с Печатного двора, где тот больше десяти лет занимал важную должность справщика. Можно было ожидать, что Иоаким арестует и сошлет Сильвестра. Софья уже не решалась открыто заступиться за своего любимца, и с Пасхи верные ей стрельцы ежедневно стояли караулом у кельи Медведева в Заиконоспасском монастыре. Им было ведено, «как… придут от… патриарха, и его, Селиверстка, не отдавать, а сказывать, что за ним, Селиверстком, есть государево дело», т. е. что он уже арестовансветской властью. В такой обстановке нельзя было пренебрегать любой поддержкой. Оттого и пересказывал стрельцам речи приблудного юродивого «чернец великого ума и остроты ученой», как позднее отозвался о Медведеве враждебный ему и Софье граф А. А. Матвеев.

Трудно сказать, чего больше было в истории с Ивашкой Григорьевым — веры или расчета. Именно пристрастие к логическому умствованию ставила в вину «латинствующим» вообще, и Сильвестру Медведеву в особенности, «старомосковская» партия. В «Остне», сборнике, составленном по приказу Иоакима после разгрома «латинствующих», об этом прямо говорится: «Бегати бо силлогисмов, по святому Василию, повелеваемся, яко огня, зане силлогисмы, по святому Григорию Богослову, — и веры развращение, и тайны истощение… Силлогисм явленно лжив есть и человекы, не зело внемлющыя святым писаниям, прелщает»{132}. Консервативным современникам «латинствующие» казались людьми, которые жертвуют истинами веры в пользу «душетлительных аргументов» разума.