Невероятная и печальная судьба Ивана и Иваны - Мариз Конде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– В Ниамей соваться опасно. Там слишком много легавых, – сказал он. – Ладно, поговорим об этом, когда вернется мой брат – все решает он.
Когда они ужинали бараньим рагу, в комнату стремительно вошел мужчина – высокий, крупный, в вещах явно не по размеру, слишком тесных. Рахири быстро вскочил и подбежал к нему.
– Это Усман, мой старший брат! – воскликнул он. – Ну, как прошла поездка?
Не удостоив того ответом, Усман протянул Ивану вялую руку и тоже подсел к столу. Рахири пересказал ему их с Иваном разговор. Усман в свою очередь покачал головой, невесело усмехнувшись.
– В Ниамее слишком опасно, – сказал он. – Но мы можем обсудить все завтра. Сегодня я проехал пятьсот километров и валюсь с ног от усталости. Для начала надо отдохнуть.
Трое мужчин вышли на ночную улицу, слабо освещаемую полумесяцем. По центральной улице они дошли до своего рода площади, где люди устроились на ночлег, кто на скамейках, кто на циновках, а кто и прямо на каменистой земле. Они остановились перед домом с табличкой «Сдаются комнаты»; Усман достал из кармана ключ и впустил их внутрь. Там было три комнаты, невообразимо грязных, с туалетом «по-турецки» в центре – попросту дырой в полу. Удушающий запах мочи и фекалий чуть не сбил Ивана с ног. Но он решил, что, учитывая обстоятельства, привередничать ему не приходится. Так что он вошел в одну из комнат и без возражений улегся на надувной матрас, выданный Рахири. Несмотря на вонь и комаров, он сразу забылся сном.
Спал он около двух часов, когда дверь легонько повернулась на петлях. В комнату вошла женщина, она была в тяжелой чадре темно-синего цвета. Казалось, она была в игривом настроении и, присев на ложе Ивана, начала покусывать ему ухо. Потом ее губы спустились к его рту, и она стала страстно его целовать. Ивана изумила такая горячность, но он был слишком вымотан, чтобы сопротивляться.
– Раздевайся уже. Не будь дурочкой.
Она подчинилась, сбросила свои тяжелые обволакивающие одежды – и Иван почувствовал, что обнимает скелет. В ужасе он вскочил и включил свет… В гнусной комнате никого не было. Ему все приснилось. Просто кошмарный сон.
Когда он проснулся во второй раз, в окно уже пробивались лучи солнца. Иван позвал своих знакомцев, но никто ему не ответил. В доме никого не было: Рахири с Усманом исчезли. Как и его чемодан, тут же заметил Иван. Он выбежал наружу – небо было еще синеватым. Ночевавшие на улице люди уже скатали свои постели и теперь умывались в общественном фонтане. Один мужчина, с покрытыми мыльной пеной щеками, брился, насвистывая мелодию. Ни следа Рахири. Ни следа Усмана. Как безумный, Иван понесся к «Вкусноте», где они вчера ужинали. Ресторанчик был закрыт. Он стал бешено молотить ногами по железной шторине, опущенной на входе, но на грохот никто не появился. Рахири с Усманом нигде не было. Иван пошел обратно тем же путем, что привел его к ресторану, заглядывая на соседние улочки, одна из которых, словно в насмешку, носила имя генерала де Голля. Вскоре ему пришлось признать очевидное: он поступил как идиот. Как желторотый юнец. Эти двое его ограбили.
Что делать человеку, оказавшемуся без документов, без денег и без единого друга на сотни километров вокруг? Только плакать. Больше ему ничего не остается. Сидя и рыдая на скамейке на площади, Иван изумлялся, откуда в нем взялось столько слез.
Но постепенно к нему стало возвращаться присутствие духа. Да, он был раздавлен, но надо было попытаться что-то предпринимать. Эти братья не могли раствориться в воздухе. Он должен напасть на их след. В этих краях они личности известные. Вчера в ресторанчике официант обращался с ними как с давними знакомыми. Иван решительно поднялся и направился обратно к «Вкусноте». Когда он вошел, проходящий мимо белый мужчина взглянул на него и вдруг замер с потрясенным видом, а потом схватил его за руку и шепнул:
– Вам нельзя здесь оставаться, идите за мной.
Иван попытался высвободиться.
– Ненормальный! Отстань от меня!
Тогда мужчина оглянулся по сторонам и, понизив голос, спросил:
– Вы ведь Иван Немеле? Я сегодня видел вас по телику. За вашу голову назначена награда.
– Что?! – вскричал Иван, и его ноги сразу налились силой.
Мужчины побежали прочь от ресторанчика, держась за руки. Потом они забрались в припаркованный неподалеку потрепанный джип.
Белый мужчина был тощим, словно аскет, с изможденным лицом и пронзительными голубыми глазами. Его вьющиеся волосы с проседью доходили до плеч. Ни дать ни взять – Иисус Христос! Он завел мотор, и машина рванула с места на манер гоночной.
Немного погодя он протянул Ивану руку и представился:
– Меня зовут Аликс Алонсо. Я так понимаю, вы принимали участие в теракте, в котором погиб некий Борис Кантé по прозвищу Кобра.
Машина неслась посреди пейзажа, словно с рекламной открытки: голубое небо, по которому лениво поднималось солнце, сверкающая гладь реки, скалы рыжеватого оттенка. А в самой машине мужчины вели лихорадочную перепалку:
– Я? – кричал Иван. – Да это бред. Я в жизни не совершил ни одного преступления!
Он отлично знал, что надо всегда твердить о своей невиновности – даже в самых неблагоприятных обстоятельствах.
– У нас вы будете в безопасности, – убеждал его Аликс. – Мы с женой живем одни, нас никто никогда не беспокоит.
На протяжении километров десяти дорога вилась вдоль реки. В какой-то момент машина сдала назад, и, резко свернув влево, свернула на другую дорогу, каменистую, ухабистую. Вскоре они проехали под аркой, на который была начертана фраза по-английски: «Последний приют». Иван попытался вызвать в памяти школьные познания, но понять, что означает эта надпись, не сумел.
За очередным поворотом показался каменный дом, просторный, но не слишком красивый, вокруг которого шла терраса с расставленными тут и там пляжными зонтами в желтую полоску для защиты от солнца. На террасе была женщина. Она полулежала в кресле, опираясь спиной на груду подушек. На ногах у нее были темно-синие мягкие шерстяные туфли без подошвы, словно ей не было нужды ими пользоваться.
– Это моя жена Кристина, – обратился Аликс к Ивану. – Она не может ходить.
У нее были такие же голубые глаза, как у мужа, и совершенно неотразимой прелести улыбка. Черты ее исказила боль, когда Аликс рассказал, где и при каких обстоятельствах
