Невероятная и печальная судьба Ивана и Иваны - Мариз Конде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его смерть вызвала небывалые волнения по всей стране. Со всех сторон прибывали гриоты, чтобы исполнить песнопения для его родни – всем Диарра, которые некогда «так славно правили Сегу». Не уставали они и превозносить таланты этого славного сына королевского рода, который нисколько не постыдился посвятить свою жизнь музыке. На несколько дней его жилище превратилось в поистине живое, страдающее музыкальное сердце, откуда доносились звуки самых разнообразных инструментов.
Полиция провела расследование со всей тщательностью. Были арестованы все, у кого с Лансана были разногласия, – а имя им легион. Однако Ивана, который собачился с отцом по поводу и без повода, не тронули, ибо отцеубийство было неведомо малийцам. Чтобы сын испачкал оружие кровью отца – такое безумие возможно только там, «на Западе».
Лансана с умом разместил свои сбережения. Его гонорары за продажу дисков в Японии, где его очень ценили, поступали прямиком на швейцарский счет. В один и тот же миг Ивану с Иваной пришла в голову идея вызвать к себе мать. Без сомнения, для нее это будет чудесный сюрприз. Симона никогда в жизни не покидала Антильские острова; уже много месяцев она не видела своих детей. Но, к изумлению обоих, они получили на свое приглашение… отрицательный ответ. Вот так сюрприз! Оказалось, она только что обменялась кольцами с папашей Мишалу. По такому случаю они решили достроить и отремонтировать его дом в Пуэнт-Диаман, и у них не было лишнего времени на вояжи.
Брата и сестру ранила такая реакция, но Ивана попыталась утешиться мыслью, что ее мать не осталась в одиночестве и ей будет на кого опереться в старости.
Второй, не менее неожиданный сюрприз преподнесла Вика. Как-то ночью она вдруг вышла из своей хижины в одних красных трусиках-стрингах. Она без конца лепетала неразборчивые слова, рюмка за рюмкой вливая в себя некий напиток, что плескался в бутылках с этикеткой «Барбанкурский ром». Все попытки увести ее в дом и уложить в постель заканчивались одинаково – кулаками и воплями. В конце концов, после двух недель подобных концертов, она собрала свои пожитки и уехала в Бамако, где села на самолет до Порт-а-Пренса.
– Этот дом проклят! – вопила она перед своим отъездом. – Я все время вижу Лансана, он бредет то справа, то слева. Свершилось преступление, а виновник так и не найден!..
Стоило Вике уехать, как тут же взялись за дело злые языки. Мол, все дело в мужчине, она просто вернулась к полюбовнику да по-настоящему и не бросала его, а он лет на двадцать ее младше. Мол, прошлую зиму он провел, запершись в своем жилище. Речь шла о некоем поэте, Жан-Жаке, по прозвищу Амфибия – из-за крупных глаз навыкате, напоминающих жабьи. Он был очень популярен на Гаити и ежедневно часами декламировал свои стихи по национальному радио. Вскоре после отъезда подруги Ивана получила от нее бандероль – письмо, тщательно запечатанное в конверте из небеленой бумаги, и небольшой сборник стихов под заголовком: «Моя страна льет кровавые слезы». Вот текст адресованного Иване письма:
Дорогая моя младшая сестренка,
я очень по тебе скучаю и постоянно вспоминаю наши долгие вечера наедине в моей хижине, когда мы поверяли друг дружке свои мечты. Я наконец на своем родном острове, он жалок, но в то же время – прекрасен. Тротуары вокруг Железного рынка изрисованы картинами художников-примитивистов. Есть среди них воистину гениальные, те, на которых изображены духи, спускающиеся с неба на золоченых качелях. И повсюду музыка, все вокруг поют.
В то же время народ живет очень бедно, не у всех есть дом, и люди спят под навесами из тряпья. Повсюду бегают дети, голодные, оборванные, не прикрывая срам. Пожалуй, такой нищеты не сыщешь нигде в мире.
Я посылаю тебе сборник стихотворений одного юноши, который для меня больше чем брат. Насладись каждой каплей этого волшебного снадобья.
Обнимаю тебя,
Твоя сестра Вика.
Увы, Ивана не могла оценить эти стихи – ибо не понимала их. Вот от Рене Шара она, напротив, была без ума. Поэтому она даже не открыла присланную книжку, и «Моя страна…» осталась нетронутой. Но мы позволим себе высказать мнение по поводу сего произведения. Ивана совершила большую ошибку, хотя бы не полистав его, ибо оно содержит истинные шедевры, в частности, стихотворение на странице 10. Начинается оно отсылкой к великому Эме Сезеру: «Кровь! Кровь! В памяти моей – лишь кровь. Моя память истекает кровью». Далее стихотворение развивается по той же модели и заканчивается на креольском: «И сви́ньи взоры всюду». Стихотворение, таким образом, достойно пера самого Сонни Рюпéра[53], нашего национального поэта.
Тем временем стремление Ивана покинуть отцовское жилище становилось все нестерпимее. И не только потому, что дом был перенаселен, буквально захвачен псевдородней – дармоедами и профессиональными побирушками. И тем более не из-за овладевших им злых духов, как утверждала Вика, – а потому, что его стали окучивать всякие педики, мерзкие педики. Пока Лансана был жив, само его присутствие затыкало всем рты. Но как только его не стало, эти рты тут же распахнулись с похабным хихиканьем. По какой причине? Посудите сами. Что может скрывать парень, который сложен как Аполлон, но не трахается направо и налево? Никто никогда не слыхал хотя бы об одной его любовнице – хотя в его возрасте он мог бы уже стать отцом парочки пацанов. Так в чем же дело? Казалось бы, ответ очевиден. В результате смазливые подростки стали принимать перед Иваном откровенные позы. Момо Диалло, известный драматург по прозвищу «Теннесси Уильямс», предложил ему стать почетным гостем первого гей-парада в Бамако. Но, что еще хуже, эти
