Живые и мертвые - Неле Нойхаус

– Речь в первую очередь идет не о причине смерти, – добавила Пия. – Возможно, появится какая-то новая улика.

Хеннинг вздохнул и пожал плечами.

– Я хотел бы вам помочь, – он вновь нацепил защитную маску, – но, я боюсь, вы опять получите такой же не содержащий никакой новой информации протокол вскрытия, как и в отношении двух других жертв снайпера.

* * *

Ощущение, что отец что-то скрывает от нее, не оставляло Каролину Альбрехт, и хотя было бы вполне естественно поговорить об этом с производившим приятное впечатление комиссаром, она не могла на это решиться. Мать умерла, и она боялась потерять и отца, если тайком свяжется с полицией. Но еще больше ее пугала правда, которая могла разрушить тот образ матери, который она себе создала. Возможно, папа был прав, когда сказал, что хотел ее защитить. Каролина не узнавала себя. Всю свою жизнь она не боялась проблем и решала их. Почему же сейчас она бесцельно колесила на машине по окрестностям, не находя в себе сил принять решение? Или это – последствия шока, который она испытала в четверг вечером? Вчера после короткого разговора с Гретой она почти час говорила по телефону с Карстеном. С учетом произошедшего у нее все шло неплохо, ночами ей не снились кошмары, поскольку ей давали успокоительные средства.

– Она с этим справится, – сказал Карстен. – Ей просто нужно дать время. Да и смена обстановки пошла ей на пользу. У дедушки и бабушки в деревне жизнь еще довольно спокойная.

– Спасибо, что вы все оказываете ей столько внимания, – ответила Каролина. – И передай это, пожалуйста, своим родителям и Ники.

– Передам. Только это совершенно естественно. – Он чуть замешкался. – А как у тебя дела? Ты немного пришла в себя?

Она уже было собралась ответить на его осторожный вопрос чисто привычной фразой: «Конечно, я справлюсь, это уже…», но ложь застряла у нее в горле. На сей раз речь шла не о гриппе и не о какой-то сорвавшейся сделке. Тут затронут сам смысл существования, речь не только о смерти мамы, но и о жизненном кризисе самой Каролины.

– Нет, у меня все непросто, – ответила она своему бывшему мужу. – Мне очень не хватает мамы. Больше всего мне хотелось бы залезть в постель и выть.

Она рассказала ему о своих сомнениях в случайности выстрела и о том, что она считает, что отец ей лжет.

– Я должна выяснить, что за этим кроется, – сказала она. – Я просто не могу себе представить, чтобы мама сделала нечто такое, за что ее могли застрелить.

– Ах, Каро, – вздохнул Карстен. – Я тебя понимаю. Но, пожалуйста, не делай ничего, что могло бы создать для тебя опасность. Обещай!

Она пообещала.

– Если возникнет потребность, ты всегда можешь приехать, – сказал он на прощание. – Мы всегда будем рады.

Она с трудом и неохотой выдавила из себя еще одно «спасибо» и положила трубку. Сейчас она могла бы вместо Ники сидеть с Карстеном и кучей детей в уютном доме его родителей на Штарнбергском озере, но сама лишила себя этой возможности.

Каролина заставила себя направить мысли в ином направлении. Это именно Карстен, зная, что она все равно не последует его совету, заключавшемуся в том, чтобы все же предоставить полиции заниматься этим делом, надоумил ее связаться с родственниками других жертв убийцы, и поэтому она ехала сейчас в Эшборн. Первой жертвой «снайпера», как пресса окрестила безумного киллера, была пожилая дама из Нидерхёхстштадта. Правда, она не имела никакого представления о том, как ее зовут и где искать ее родственников, но место, где она жила, казалось Каролине лучшей исходной позицией для поисков. Когда она ехала через Штайнбах в Нидерхёхстштадт, замигал указатель уровня топлива, и она остановилась на ближайшей заправке. И хотя цена на бензин была на удивление низкой, она оказалась здесь единственной клиенткой.

– За все утро не было еще никого, – подтвердила сидевшая за кассой плотно сложенная женщина лет пятидесяти пяти и постучала пальцем по заголовку газеты «Бильд».

– Вот, вы это читали? Все боятся этого сумасшедшего, который расстреливает людей. Народ говорит только об этом.

– Ведь это случилось где-то здесь поблизости? – Каролина не любила подобную болтовню, но цель, как известно, оправдывает средства. – А вы знали эту женщину?

– Конечно, это старшая фрау Роледер. Она часто заезжала сюда, чтобы заправиться или просто купить газету. Все это действительно ужасно. – Кассирше нечем было заняться, и она оказалась исчерпывающим источником информации. Когда Каролина чуть позже, расплатившись, шла к своей машине, она уже знала, как звали собаку жертвы, на какой машине она ездила, что ее дочь является владелицей цветочного магазина на Унтерортштрассе в Эшборне и что в середине дня на кладбище в Нидерхёхстштадте состоялись похороны. Кроме того – это была самая важная информация, – она узнала, где жила со своей дочерью Ингеборг Роледер.

* * *

Когда Боденштайн проезжал мимо стадиона «Коммерцбанк-Арена», направляясь к автотрассе, в машине зазвонил телефон. Остерманн сообщил новости, которые, собственно говоря, таковыми не являлись. Несмотря на интенсивный опрос соседей в Келькхайме, ранним утром первого праздничного дня никто ничего не видел и ничего не заметил. Супружеской пары Винклер не оказалось дома, и полицейский наряд оставил записку с просьбой позвонить в К‑11 в Хофхайме. Специалисты из криминальной лаборатории ни на конвертах с письмами, ни на извещениях о смерти не смогли обнаружить даже отпечатков пальцев или следов ДНК, а Наполеон-Нефф также не почерпнул никакой интересной информации на похоронах Ингеборг Роледер.

– Тупик, – сказал Остерманн. – К сожалению, сегодня больше не ставится штемпель, по которому можно определить, откуда было отправлено письмо. Письма были распечатаны на струйном принтере, а картридж относится к продукции массового производства, как и бумага, которую использовал убийца.

– Раньше на конвертах оставались следы слюны и запавших букв печатной машинки, – заметил Крёгер откуда-то из глубины. – Или ориентиром являлся сорт бумаги, который был изготовлен в определенное время. Сегодня преступники в любом телевизионном детективе могут получить инструкции, что им следует делать, чтобы не оставить следов.

– Удалось ли Катрин и Джему что-нибудь узнать в клинике во Франкфурте? – поинтересовался Боденштайн.

– Нет. – Остерманн уничтожил последний крошечный проблеск надежды Боденштайна. – Сказали, что в больнице нет никого, кто уполномочен предоставить документы для ознакомления. А ордера прокурора у них нет.

Возвращение в контору сопровождалось таким же тягостным молчанием, что и поездка в Институт судебной медицины. Хеннинг Кирххоф был совершенно прав – вскрытие трупа Максимилиана Герке принесло столь же мало пользы, что и в случае с Ингеборг Роледер и Маргарет Рудольф. Это была просто беспомощная деятельность. У Боденштайна возникло ощущение, будто он сидит в машине, из которой вытек весь бензин.

– Ты стоишь на полосе в направлении Лидербаха, – напомнила ему Пия в тот момент, когда он остановился в среднем ряду у Майн-Таунус-Центра, хотя собирался ехать в Хофхайм.

Он успел включить мигалку и резко перестроился в правый ряд. По крайней мере, Розали благополучно добралась до Нью-Йорка, и ее боль разлуки компенсировалась восторгом от города, в котором ей предстояло жить и работать целый год. Когда же поговорить с Инкой о предложении матери Козимы? Как она на это отреагирует? До сих пор не представилось подходящего случая. Днем оба заняты на работе, а на ночь она оставалась у себя дома, потому что у него была София. Уже несколько дней он размышлял, как все ей рассказать и при этом избежать несправедливых упреков в том, что он не хочет расстаться с Козимой. В создавшейся напряженной ситуации ему не хватало только ссоры с Инкой.

Боденштайн остановился около своего служебного автомобиля, отстегнул ремень и вышел из машины.

– Пока, – сказал он Пии, которая села за руль.

– Счастливо, – кивнула она. – У тебя ключи от машины с собой?

Он похлопал себя по карману пальто и направился мимо гаражей к выстроившимся в ряд домам, где жил Дирк Штадлер. При наступлении темноты, если кто-то находился дома, жалюзи были опущены. Кое-где через небольшие стекла во входных дверях пробивался слабый свет, но в основном все было тщательно загорожено. Дом Штадлера не был освещен. Боденштайн нажал кнопку звонка, подождал какое-то время и позвонил еще раз, но никто не открывал. Сильный ветер раскачивал два небольших самшитовых дерева, которые росли справа и слева от входной двери, и кружил на дорожке шуршащую сухую листву. Температура упала градуса на два, и холод проникал Боденштайну в брючины. Он, без сомнений, любил свою профессию, которой занимался уже тридцать лет, хотя часто чувствовал себя уставшим и измотанным. Но он обожал решать задачи, которые возникали при каждом новом деле, удовлетворение, которое он испытывал, когда преступник был изобличен и таким образом восстанавливалась справедливость по отношению к жертве и ее семье. Боденштайн не мог себя представить ни в какой другой профессии, а если начистоту, он и не умел ничего другого. Профессия всегда была для него еще и призванием, чем-то значительно большим, чем просто работа, которую ты заканчиваешь в 17.00. И в ней постоянно возникали моменты наподобие этого, когда казалось, что дело не сдвинется с мертвой точки. За его карьеру у него было очень немного нераскрытых дел, так называемых «висяков», которые то и дело извлекали из архива и рассматривали снова. Современная криминалистическая техника позволяла проводить все более тонкий анализ и давать все более точные результаты, кроме того, часто помогала связь с международными полицейскими ведомствами. Хладнокровие и терпение – два важных качества, необходимые полицейскому, но в данный момент у Боденштайна возникло неприятное чувство, что ожидание – наихудшая из возможных альтернатив. Он повернулся и зашагал назад к автомобилю.