Синто. В одну и ту же реку. Часть 4. Чужие звезды - Любовь Пушкарева

Через четверть часа я вновь использовал данную комнату по назначению и на все еще отказывающихся нормально двигаться ногах отправился на поиски очередной порции воды.

— Вылез?

Я промолчал, пытаясь сориентироваться, где мне найти кухню в этой квартире или то, что заменяет ее. На кухне должна быть питьевая вода…

Не дождавшись ответа, Абель вышел ко мне в коридор. Какое-то время мы молча рассматривали друг друга.

Может быть, сработала установка на то, что я не могу сейчас его убить, а значит ненависть абсолютно бесполезна и вредна. Может быть я поверил, что он не зашел бы в своих играх слишком далеко, а может неподдельное отчаяние звучавшее в ругани, пока он возвращал меня к жизни и некий такт, проявленный им за последние полчаса… Но ненависть ушла, уведя с собой желание отомстить. Я всмотрелся в него как будто видел впервые.

Полные, чувственные губы, привлекавшие других, и делающие его лицо отвратительным в моем восприятии, сейчас были опущены чуть вниз, в уголках залегла еле заметная горестная складка. Глаза припухли, обозначились тени под ними, высокий лоб пересекала еле заметная «хмурая» морщина… Хозяин жизни? Нет.

— Чего ты? — спросил он.

— Да ничего, — устало ответил я, — Воды дай.

— Пошли… Пошли в столовую, — засуетился он, — Тут недалеко.

Видя, что я могу грохнуться в любой момент, он все же не стал лезть со своей помощью. И где раньше он прятал свою тактичность?

Столовая оказалась «персидской»: низкие широкие диванчики и низкий же столик, то что надо моему вопящему болью телу. Абель тут же набрал воды из стилизованной баклажки, я выпил

— Давай о деле… — обронил я.

— Давай, — покорно согласился он и замолчал.

Пришлось продолжать мне.

— Чего ты хочешь?

Абель потеряно пожал плечами.

— Чего хотите вы?

И что ему ответить?…

— На данный момент ничего конкретного. Просто хотелось бы знать, готов ли ты к сотрудничеству в дальнейшем?

— Готов, — просто как само собой разумеющееся ответил он.

Ну и как реагировать на это «готов»? Куда его прилепить?

— Зачем ты устроил все это? — спросил я.

Абель пожал плечами.

— Злишь ты меня. Раздражаешь. Вот я и хотел сбить с тебя спесь. Я ведь говорил уже. Или ты не запомнил?

Я промолчал.

— Ты моих охранников убил, — бросил он в досаде.

— Ничего, новых наймешь, — буркнул я. У меня разболелось сердце, не давая сосредоточиться на разговоре.

— Как там Викен?

— Вляпался в одну тайну теперь сидит, ждет истечения срока давности, — я не стал что-то выдумывать, сказав правду.

— Да, с русами шутки плохи, — заметил Абель, — Но угрозы нет? Стереть не хотят?

— Нет. Убрать его не хотят. Да и не так уж долго осталось ему там сидеть. Год от силы.

Абель вдруг тихо расхохотался. Нет, ну все же психопат есть психопат.

— А спесь с тебя все же слетела…

— Что-то ты хреново выглядишь, — продолжил он. — Зря, наверное, я ждал пока ты очухаешься и поможешь мне с трупами.

Я пропустил эти слова мимо ушей, сердце ныло, грудь сдавили тиски. Действие «яда» или «защиты»? Но что могло их спровоцировать? Парализующие иглы, вроде бы не должны были, хоть я и получил овердоз.

— Абель, ты мне элкисы часом не вводил?

Он застыл на мгновение.

— Колись.

— А что мне оставалось делать!? Ты бы очухавшись, принялся добивать меня и слушать бы не стал!

— Да говори ты по существу!

— Ты получил пять игл, я ввел тебе один антидот, ты вроде задышал нормально. Я решил не рисковать, и дать тебе установку, чтоб ты не убил меня… Ввел элкис и ты стал подыхать. Тогда ввел еще два антидота и принялся за старые добрые методы спасения. Остальное ты вроде помнишь.

— Нужен еще один антидот третий, а лучше четвертый. Защиту заклинило. Нужно вычистить тело, чтобы она расслабилась.

— Нет у меня больше четвертого, один был, и тот на тебя извел. Третий сейчас поищу.

Я потащился вслед за ним, надо бы в аптечке подобрать себе что-то поддерживающее: глюкозу, соляной раствор, витамины может быть.

Введя всё и антидот напоследок, я расслабился прямо в манипуляционном кресле. Абель тихонько примостился напротив.

Не знаю, что меня дернуло… Я тогда плохо соображал и не вполне себя контролировал…

— Что Абель, только когда рядом кому-то еще хуже, затихает твоя боль?

Он вскинул глаза, впившись взглядом, я подумал, что он сейчас врежет мне, но закрываться не было сил. Секунда… Его лицо исказилось как от сильной боли, он закрыл руками голову, подтянул колени, пряча в них лицо, скрутился так чтобы занимать как можно меньше места. И заговорил…

Он стал рассказывать о себе, о своем детстве, юности. И своем отце…

Он говорил, говорил, говорил…

Вспоминая, вытаскивая упрятанное глубоко-глубоко.

А мне стало дурно — и не от препаратов. От его слов, от его воспоминаний. Я думал, что мой отец чудовище, хуже которого нет. Я очень ошибался.

В какой-то момент это стало нестерпимо. От психопатичной, опасной змеи ничего не осталось — передо мной сидел несчастный искалеченный ребенок, и выплескивал на меня свою боль.

И я тонул в ней.

— Абель… Абель… — позвал я.

Нет, меня для него уже не существовало.

— Абель! Абель!!! — я потряс кокон, в который он скрутился, — Перестань! Перестань, пожалуйста…

Он очнулся и посмотрел на меня

— Что? Противно? — надтреснуто спросил он.

— Нет. Больно.

Он опустил глаза и еле слышно обронил:

— Извини…

Одно короткое слово… Я вздохнул, собираясь с мыслями:

— Абель, выслушай и запомни. Ты можешь рассчитывать на мою помощь. На меня. Не могу пообещать, что сделаю для тебя всё, такая клятва дается лишь единожды и я свою дал. Но если у меня будет хоть малейшая возможность помочь тебе — я помогу. Но ты сам, САМ, попытайся перебороть свое прошлое, отказаться от него. Ведь пока мы живы — ничто не поздно.

— Семья, Синто, а потом может быть я, — горько произнес он.

— Да, — я не стал приукрашивать правду.

— Не слишком ли велика очередь? Ведь вас там тридцать миллионов или больше?

Я склонился, заглядывая в опухшее от слез лицо

— Да, очередь велика… А кто-нибудь предлагал тебе больше чем я?

Он посмотрел на меня ничего не ответив, тяжело слез со стула и побрел прочь. Я не стал его удерживать.

Отец Абеля — как таких земля носит — использовал сына с пяти лет, внушив ему, что это нормально. Когда тот подрос и перестал удовлетворять его запросам, нашел-купил другого маленького мальчика. Двенадцатилетний Абель мучился и ревновал отца. Не знаю… Наверное это признание шокировало меня больше всего. Как же надо было вывернуть мозги сыну, чтобы тот ревновал к другому ребенку-любовнику… После того как Абель избил мальчика, отец отправил его в престижную школу-интернат. Как восприняли нормальные дети такого морального урода, верней сказать, изуродованного? Стая избавляется от калек. Был преподаватель, который попытался помочь Абелю: объяснить, перевоспитать. Но в результате тот лишь переключил свою любовь с отца на него, вынудив своими домогательствами уволиться.

В шестнадцать лет после выхода из школы-интерната, отец назначил ему солидное содержание и Абель начал жить — без цели, без смысла, удовлетворяя свои прихоти, желания и фантазии. Год, два, три и он стал всепланетарной знаменитостью, развратником номер один — мужчины, женщины и не только. Его отец к тому времени женился на еще более богатой, чем он, женщине и скрывал от нее свои пристрастия. Лицемерно угрожал лишить сына наследства, если тот не прекратит позорить его имя, а сам тем временем отсчитывал ему деньги за молчание.

К двадцати годам перепробовав все, что было можно на родной планете, Абель отправился на Деправити. А там таких ждут с распростертыми объятиями. Первая поездка прошла удачно. А вот вторая… Его взяли охотники папакарл[18]. Отец бы и не подумал спасать сына, но жена настояла. Они прилетели, Викен нашел Абеля, но уже были сделаны модификации, и это дало возможность отцу уговорить жену не выкупать столь неудобного, шантажирующего его отпрыска.

Всё. Абель должен был подохнуть к годам двадцати семи. Да не подох. Благодаря Викену, разглядевшему остатки человеческого в этом мерзком существе. А они были, эти остатки. Ведь он сам пошел с нами в цитадель Раффера искать крылатого; заботился о двуполой кошке, в последствии оказавшейся русским агентом, более того — он рисковал собой ради нее. Абель творит, ужасные вещи которым нет прощения, но причиняя другим страдания, он лишь подпитывает свою ненависть к себе. Он психопат, но не бездушный подонок. Это не оправдание и не ярлык — это исходные данные.

Ара-Лин, тогда на корабле, просто решила, что это ее долг — не дать мне умереть. Я остался жить лишь благодаря долгу и жалости. Что с того? Мне дали шанс, протянули руку, и я ухватился, выжил, отбросил прошлое. Жалость сменилась любовью. Мы стали настоящими половинками, пусть неравноценными всё ещё, но половинками. Мне плевать, что побудило Ару-Лин поклясться мне — важно лишь то, что она свою клятву выполнила. Важны последствия поступка, а не его причины. Но это для меня.