Руны судьбы (Осенний Лис - 5) - Дмитрий Скирюк

- Послушайте, - тут Ялка всё-таки решилась, - не встречался ли вам в здешних местах один человек?

- Какой человек? - Михелькин уже основательно раскраснелся и отвечал как будто по инерции, а думал о совсем другом.

Совсем о другом...

- Такой рыжий, - уточнила девушка. - Ему лет тридцать, называет себя Лис.

- Нет, не встречался. Да ты ешь, ешь, закусывай. А зачем он тебе?

- Да так. Он знахарь.

- А, - встрял тут же ехидина Мартин, - нос лечить?

Все прыснули, и даже Ялка.

Хлеб и ветчина были так себе, а вот сыр оказался весьма неплох. Тушёные же овощи нового урожая было трудно чем-нибудь испортить. К солёной рыбе Ялка не притронулась, а кофе был дрянным и желудёвым, что нисколько девушку не удивило - в округе росло громадное количество дубов, и уж желудей-то хватало всем. Когда вновь добрались до вина, Мартин порылся в кармане и извлёк на свет дешёвую губную гармошку с обгрызенным фасадом ("Зубная гармошка", - съехиднничал он, вызвав хохот у всех пятерых) и изъявил желание чего-нибудь сыграть. Играл он так себе, не слишком умело, но с большим воодушевлением; под вино его песни вполне "покатили".

Несмотря на грог и тёплую компанию, девушке всё меньше нравилось сидеть здесь в обществе четверых подвыпивших парней. Пусть они не выглядели страшными и даже рук не распускали, но всё же Ялка чувствовала, что что-то здесь не так.

Пусть даже дело было только в их расспросах и бутылках на столе. Именно поэтому она предпочитала останавливаться ночевать на постоялых дворах, хозяева которых ко всему привычны и никогда не станут спрашивать, откуда и куда идёшь. Не то, что в деревнях, где все друг друга знают, и любой остановившийся на постой путник вызывает настороженное любопытство.

Ялка понимала, что останься она здесь, дальнейших расспросов ей не избежать. До темноты было ещё часа четыре, можно было попытаться отыскать поблизости какой-нибудь постоялый двор, дойти до соседней деревни или на худой конец опять заночевать в лесу. Но ей ужасно не хотелось уходить, она устала, ей было тепло и в голове слегка шумело после грога. Но оставаться здесь ей тоже не хотелось. Потому, когда хозяин подошёл к ней, чтоб спросить, как будет та платить за комнату, она сказала: "Комнаты не надо".

-Что?

- Не надо комнаты, - спокойно повторила та и встала. - Я передумала. Пойду. Спасибо.

- Но скоро же стемнеет, - попытался удержать её Михель, который от её слов слегка опешил. - Куда же ты?

- Я... Здесь дядя мой живёт, неподалёку. Всё равно надо зайти проведать. Лучше я пойду. Спасибо за грог. А это, - она положила на стол два новеньких патара, - за еду.

- Но...

- Я пойду, - настойчиво сказала та и торопливо вышла вон. Дверь за ней закрылась. Герхард сплюнул на пол между ног и потянул к себе кувшин с остатками вина. Мартин со вздохом встал, прошёлся до стола в углу, принёс доску и принялся расставлять на ней обшарпанные шашки.

- Гляди, - сказал вдруг Герхард, нарушая тишину, - забыла свой платок. Куда ж она теперь чихать-то будет?

Михелькин помедлил, скомкал тряпочку в кулак и встал из-за стола.

- Я догоню, - сказал он, оглядев по очереди всех троих.

Отговаривать его никто не стал.

Уйти, конечно, Ялка не ушла - всё медлила неподалёку от корчмы, решая про себя, куда теперь податься. Кривая вывеска с серпом и молотом скрипела на ветру. Похолодало, а быть может, это только ей казалось после тёплого трактира. Она подумала ещё немного и двинулась вперёд, стараясь не ступать разбитым башмаком в простуженные лужи. Дождь вновь посыпал мелкой моросящей пеленой, как будто через сито, высоко на небе проступил размытый диск луны, какой-то непривычно белый, словно сметана.

Сзади хлопнула дверь.

- Эй, погоди!

Девушка обернулась. Михель в несколько шагов нагнал её и протянул платок.

- Вот. Ты забыла там.

Ялка лишь кивнула и плотнее запахнула шаль. Взяла платок.

- Ты самом деле хочешь уйти? - спросил Михель.

- Да. Эти комнаты мне не по карману.

- Про дядьку тоже наврала?

- С чего ты взял?

- Так... - он пожал плечами. - Что-то верится с трудом.

- Не верится - не верь.

Они умолкли. Сыпал дождь. Глядеть на Михеля ей не хотелось, от этого вдруг почему-то начинало сбоить сердце. А может, это просто грог туманил голову. "Не надо было столько пить, - рассеянно подумала она. - Что я здесь делаю?".

- Пошли ко мне, - сказал вдруг Михель. - У нас тепло и место есть.

- Какое место? - та не поняла.

- Ну, место же. Кровать. Уляжешься с моей сестрой.

- Ещё чего! А вдруг она не согласится?

- Ха! Ей тринадцать лет, пускай только попробует вякнуть. Ну что, пошли?

Идти к нему ей не хотелось.

Оставаться под дождём - тем паче.

Ялка молча двинулась вперёд, к окраине села. Некоторое время они шли рядом.

- У тебя красивые глаза, - сказал он вдруг.

- Спасибо.

- За что? Как будто я неправду говорю. Пойдём со мной. Ещё не поздно передумать. Посмотри - темнеет уже. Вон мой дом.

Ялка против воли покосилась на одноэтажный ладный домик с подворьем, и замедлила шаги. Михелькин истолковал её колебания в свою пользу, развернул полукафтан, который нёс до этого в руках, и набросил его девушке на плечи. Та повела плечами, словно собираясь его сбросить, но Михелькин мягко и уверенно обхватил её и придержал.

- Не надо, - отстранилась та.

- Пойдём, - он развернул её лицом к себе и заглянул в глаза. - Пойдём, а?

Он что-то говорил, потом шептал ей жарко на ухо, подталкивая к покосившейся калитке. Сопротивляться почему-то не было сил. Ялку бросало то в жар, то в холод, она шла, не чуя ног под собой. Сырости в промокшем башмаке она уже не ощущала. "Наверное, вот так оно и бывает, - вдруг подумала она с каким-то серым безразличием. - Когда и хочешь, и не хочешь, но идёшь... Почему? Зачем? Куда?"

Она не понимала, что с ней происходит, чувствовала, что поступает плохо и неправильно, но шла, как будто заколдованная, или как во сне. И лишь за несколько шагов до двери то ли в хлев, то ли в сарай, она почувствовала, как что-то непонятное, сосуще-липкое вдруг заворочалось в груди и снова попыталась отстраниться.

- Михель... Михелькин... Не надо.

- Всё хорошо, - уверенные руки парня уже сдвигали деревянную щеколду. Дверь распахнулась с тихим скрипом, как зевающий рот. - Всё будет хорошо. Не бойся...

- Нет. Я не хочу.

- Не бойся...

- Михелькин...

Внутри оказалось тепло. Три коровы, одна из них - с телёнком, с любопытством наблюдали за обоими людьми. За дальней загородкой копошились свиньи - Ялка слышала их хрюканье. В окошки лился серый свет, по крыше нашёптывал дождь. Михель сбросил свой полукафтан на сено, усадил девушку на него и примостился рядом, сноровисто выпутывая её из плена кожушка. Ялка непослушно опустилась, высвободила одну руку, другую, словно в бреду повторяя: "Нет... Нет...", потом почувствовала его пальцы на своём лице и дёрнулась назад. Чувство холода в груди вдруг сделалось невыносимым, сердце понеслось вприпрыжку, Ялка стала задыхаться. Михелькин опять всё понял по-своему, руки его опустились ниже, нащупали шнуровку на её корсете и потянули за узел. Ялка судорожно уцепилась за его запястья. Некоторое время в полумраке хлева шла бесшумная борьба, закончившаяся победой Михелькина. Слов его девушка уже не понимала, голова её кружилась. Не прекращая что-то тихо говорить, Михелькин провёл ладонью по её лицу, скользнул назад, зашарил у девчонки под рубашкой. Холодные пальцы коснулись грудей, Ялка тихо ахнула, закрыла лицо руками и попыталась повернуться набок, но Михель ловко развернул её обратно, подхватил и приподнял. Зашуршала ткань, бёдрам стало холодно, и Ялка поняла, что юбка на ней задрана самым бесстыдным образом, а Михелькин уже наваливается сверху, торопливо дёргая завязки на штанах.