Наследницы - Элизабет Адлер

Ханичайл Маунтджой была самой лучшей ученицей в классе. Каждый день она брала домой по книге, и когда на следующий день приносила ее обратно, он точно знал, что она ее прочитала. Точнее сказать – проглотила. Она была жадной до рассказов о дальних странах, о бесстрашных подвигах и приключениях, об известных мужчинах и женщинах: президентах и актерах, родео-чемпионах и балеринах. И особенно ей нравилось читать книги об Англии, потому что, как она гордо объяснила ему, ее дедушка Джордж был англичанином. Она жила в вымышленном мире книг и фильмов, на которые ходила каждую субботу. И Сэм нисколько не винил ее за это. Никто не завидовал жизни Ханичайл Маунтджой Хеннесси.

Однако сейчас Сэм был вынужден сказать с упреком:

– Ханичайл Маунтджой, мы не можем тебе позволить такое поведение в школе. Будь добра больше не повышать голоса.

– Суки, – бросила Ханичайл, вызвав испуганные вздохи девочек и взрыв смеха мальчиков.

Сэм сделал вид, что не слышит. Ей и без того доставалось от девочек. Она не выглядела так, как они, не одевалась так, как они, не жила так, как они. Ханичайл была неординарной во всем, и Сэм очень надеялся, что она поступит в колледж, тогда как все другие глупые маленькие крольчихи повыходят замуж и нарожают детей, как это сделали их матери.

– Сегодня я дам тебе дополнительное задание на дом, – сказал строго Сэм. – Ты возьмешь с собой томик стихов Шелли и прочитаешь первые двадцать страниц. Затем выучишь одну из его поэм наизусть. Ты сама можешь выбрать какую, но завтра встанешь перед всем классом и прочитаешь ее. Поняла?

– Да, сэр. – В голосе Ханичайл чувствовалась радость. Мистер Уотерфорд знал, что она любит поэзию. Его так называемое наказание доставит ей удовольствие. За исключением того, что все мальчики будут глазеть на нее, девочки, прикрыв руками рты, будут шептаться о том, как она выглядит.

Школа, как и мать, вызывала в Ханичайл противоречивые чувства: любовь и ненависть одновременно. Иногда, когда Роузи была дома, Ханичайл наблюдала, как она сидела на веранде, раскачиваясь взад-вперед и глядя в пространство. Она выглядела такой несчастной и одинокой, что сердце Ханичайл разрывалось от жалости к ней. Она садилась рядом, клала голову матери на колени, желая одного: выгнать из ее души неугомонных демонов, которые изнутри пожирают ее. Так длилось до тех пор, пока «распутство», как называла его Элиза, не повторялось снова, и Роузи исчезала в своем собственном мире, со своими «друзьями».

В тот год, когда на ранчо Маунтджой начал высыхать источник, будущее Америки не сулило ничего хорошего. В стране разразился кризис, эхом отозвавшийся в Европе и во всем мире.

Люди, жившие в Маунтджой, никогда не были богатыми – за исключением, конечно, Роузи, но она не была настоящей Маунтджой, – но они никогда не были и бедными. Такого не было со времен Джорджа Маунтджоя, когда он, выиграв в карты две тысячи долларов, приобрел еще больше земли и скота. Сейчас их скот умирал из-за отсутствия воды, и его нельзя было продать на рынке, так как ни у кого не было денег.

Управляющий ранчо сказал Роузи, что она должна вырыть новый колодец, если хочет, чтобы все они выжили, на что та ответила, что у нее для этого нет денег, так же как и нет денег для рабочих, чтобы они могли ухаживать за умирающей скотиной, так как продать ее было невозможно.

– Ты хочешь сказать, что потратила все деньги Дэвида Маунтджоя? – спросила потрясенная Элиза. – И все деньги, которые были заработаны после его смерти?

– Ты знаешь, как в наши дни легко текут деньги, – беспечно ответила Роузи, пуская в воздух колечко дыма и рассматривая свои ногти с ярко-красным маникюром.

– Значит, эти деньги бесследно исчезли, – огрызнулась Элиза. – На что мы теперь будем жить?

Она нахмурила свой широкий лоб и сердито поджала губы. Она рассчитывала на эти деньги, чтобы пережить трудное время, которое обязательно приходит, как весенний дождь. Но только в этом году весенних дождей не было.

– Не будь такой брюзгой, – ответила Роузи. – Ранчо Маунтджой приносит достаточный доход, чтобы содержать такую обидчивую маленькую мисс Ханичайл. Да и твоего мальчика тоже.

– Никогда не ожидала услышать от тебя такое, Роузи Хеннесси, – сердито ответила Элиза. – О да, ты все еще Роузи Хеннесси, хотя я единственная, кто знает об этом. И я не собираюсь сплетничать на этот счет ради бедного ребенка, у которого нет отца. Однако я не ожидала услышать от тебя такое, хотя ты мне не платишь со дня смерти Дэвида. Мой мальчик работает на ранчо. И перестань упрекать меня, Роузи Хеннесси. Я присматриваю за твоей маленькой девочкой со дня ее рождения. Я веду хозяйство в этом доме. И все бесплатно.

Оставив Роузи с открытым ртом, Элиза вернулась на кухню и стала сердито греметь кастрюлями, готовя ужин.

– Скоро здесь не останется ни единого цыпленка, – ворчала она. – Останутся только горчичная трава, крапива да свиные потроха, и то, если нам повезет.

Однако им как-то удалось протянуть этот год и следующий. Пока. Выжженная солнцем земля трескалась и вскоре превратилась в огромную составную картинку-загадку. Треск был таким сильным, что временами Ханичайл казалось, что земля разверзнется и они окажутся на другой стороне планеты. Каждый день приносил с собой одно и то же: изнуряющую жару, засуху, мертвое голубое небо и перекати-поле, летящее по выжженной пыльной земле.

Ханичайл ночами лежала в постели, не смыкая глаз и слушая ужасный рев голодной скотины, жаждавшей холодной воды и сочной травы, которой так много было раньше на ранчо Маунтджой. Она слышала завывание горячего ветра в проводах и дальний гудок паровоза, едущего мимо этой захолустной дыры в цивилизацию, где было много воды и никто даже о ней не думал.

Она заткнула уши, чувствуя себя совершенно потерянной и одинокой.

– Ты не должен был уходить, папочка, – шептала Ханичайл в темноту. – Ты не должен был покидать нас.

Собака, такая же длинная и тощая, как она сама, лежала на голом полу рядом с кроватью, высунув от жары язык.

Услышав рыдания своей хозяйки, она положила лапы на кровать, пытаясь слизнуть ее горючие слезы.

Вскоре был отменен «сухой закон», и Роузи уехала в Сан-Антонио отпраздновать это событие. Она взяла с собой доллары, вырученные от продажи последнего скота, так как его уже было совсем нечем кормить. Что будет с Томом, Элизой и Ханичайл, ее не интересовало.

Ханичайл сидела на крыльце, обхватив руками колени, слушала гудок паровоза и думала о том, куда он едет.

– Тебе бы не хотелось когда-нибудь увидеть Нью-Йорк, Том? – спросила она у своего друга.

Он стоял, прислонившись к перилам лестницы и глядя в небо. Услышав вопрос, Том посмотрел на Ханичайл.