Смертельный холод - Луиза Пенни
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Старый поломанный браслет
Две бутылки из-под дешевого вина
Газеты
Пустая коробка из-под фруктовых колечек
Видеокассета «Лев зимой»
Пластиковые контейнеры
Обертки от сладостей – шоколадки «Марс»
Подарочные обертки
Коробка из эскимосского магазина в Монреале
Да, эти люди явно не верили во вторичную переработку, подумал Гамаш. Он предположил, что видеокассета сломана, а в коробке из эскимосского магазина лежала обувь. Ничего такого, к чему можно было бы подключить обогреватель, не обнаружилось. Как не обнаружилось и пустого контейнера от незамерзайки.
Ну уж это было бы слишком.
Сол Петров расхаживал по гостиной снятого им шале. За окном начинал падать снег. Сказать ли полицейским о том, что ему говорила Си-Си? Она искала что-то в Трех Соснах – она этого не скрывала. Наверняка деньги. Нашла ли она то, что искала?
После разговора с полицейскими он посетил ее мужа – хотел попытаться почувствовать атмосферу, может, разнюхать что-нибудь. Ришар Лион встретил его холодно, даже неприветливо. Такая встреча удивила Петрова. Он и не думал, что этот человек способен постоять за себя. Лион всегда казался ему таким слабым, таким неловким. Но он ясно дал понять, что не желает видеть Сола.
У Лиона были причины не любить его, Сол знал это. А вскоре у него появится для этого еще больше оснований.
Сол Петров ходил из одного угла набитой вещами гостиной в другой, пиная попадавшиеся ему под ноги газеты, отбрасывая их к камину. Что он скажет полицейским? Что ему оставить для себя? Может быть, дождаться, когда проявят пленки? Полицейским он сказал правду. Он действительно отослал их в лабораторию. Но не все. Одну пленку он утаил. Пленку, которая, возможно, позволит ему заработать достаточно денег, чтобы отойти от дел и, может быть, купить этот дом, подружиться с людьми из Трех Сосен. И найти наконец того фантастического художника, портфолио с работами которого Си-Си выбросила в мусорное ведро.
Сол улыбнулся сам себе. Си-Си, может, и не нашла свое сокровище в Трех Соснах, а он нашел. Он взял маленькую кассету с пленкой и посмотрел на нее, черную и жесткую в его руке. Он был человеком нравственным, хотя его нравственность была ситуативной, а данная ситуация была очень многообещающей.
– Vous avez dit «l’Aquitaine»? J’ai besoin de parler à quelqu’un là-bas? Mais pourquoi?[72]
Изабель Лакост с трудом сдерживала раздражение. Главным образом она злилась на себя. Чувствовала себя идиоткой. У нее нечасто возникало это чувство, но сейчас с ней разговаривал терпеливый и явно неглупый агент парижской полиции, и он рекомендовал ей позвонить в Аквитанию. А она даже не знала, что такое Аквитания.
– Что такое Аквитания? – пришлось спросить ей.
Не спросить было бы еще глупее.
– Это французская провинция, – ответил он с французским прононсом.
Но голос тем не менее был приятным, и человек, с которым она говорила, вовсе не пытался как-то унизить ее, просто хотел дать ей информацию.
– Но зачем мне туда звонить?
Это превращалось в какую-то игру.
– Из-за имен, которые вы мне называете, конечно. Элеонор де Пуатье. Элеонора Аквитанская. Вот номер местной жандармерии.
Он дал ей телефон и назвал фамилию полицейского. Тот тоже рассмеялся и сказал: нет, она не может поговорить с Элеонор де Пуатье, если только она не планирует умереть в следующую минуту.
– Что вы имеете в виду?
Ее уже стал утомлять этот смех на другом конце провода, стали утомлять одни и те же вопросы. Но она работала с Арманом Гамашем, который демонстрировал бесконечное терпение, и она понимала, что именно это от нее теперь и требуется.
– То, что она мертва, – сказал констебль.
– Мертва? Убита?
Снова смех.
– Если у вас есть что мне сказать, прошу вас, сделайте это.
Ладно, терпению она будет учиться завтра.
– Да вы подумайте сами. Элеонор де Пуатье. – Он произнес это очень медленно и громко, словно это могло помочь. – Мне нужно идти. Моя смена кончается в десять часов.
Он повесил трубку. Лакост машинально посмотрела на часы. Четверть пятого. В Квебеке. Значит, во Франции четверть одиннадцатого. Во всяком случае, этот человек ради нее задержался на работе.
Но каков результат?
Она оглянулась. Гамаш и Бовуар ушли. Агент Николь тоже.
Агент Лакост повернулась к компьютеру, вышла в Google и набрала «Элеонора Аквитанская».
Глава девятнадцатая
Стены медитационной комнаты отливали успокаивающей голубизной. На полу лежал приятный для глаза ковер сочного зеленого цвета. Потолок здесь был высокий, под ним неторопливо крутился вентилятор. В углах лежали подушки в ожидании пятых точек медитирующих, как предположил Гамаш.
Они с Бовуаром приехал в медитационный центр Матушки Беа в Сен-Реми. Старший инспектор повернулся и оглядел выходящее в темноту окно высотой во всю стену. В окне он видел только собственное отражение и Бовуара, стоящего за ним, словно он, Гамаш, вошел во врата ада.
– Ты ждешь, что на тебя набросится какой-нибудь дух?
– Никогда не знаешь, кто на тебя набросится.
– Мне казалось, что ты атеист.
– В Бога я не верю, но призраки вполне могут существовать. Вы чувствуете этот запах?
– Это благовония.
– Меня от него подташнивает.
Гамаш повернулся к задней стене. Под потолком каллиграфическим шрифтом было написано: «Клеймите беспокойство». Медитационный центр мадам Мейер назывался «Клеймите беспокойство». Странное совпадение: именно так Си-Си назвала свою книгу и свой бизнес.
«Клеймите беспокойство».
По иронии судьбы ни одна из этих женщин, насколько мог судить Гамаш, не была наделена даром спокойствия.
Под этими словами на стене было написано что-то еще. Солнце село, и комната была освещена не очень ярко. Гамаш не мог разглядеть написанное с того места, где стоял, а потому подошел поближе, но в этот момент появилась Матушка. Пурпурный кафтан надувался парусом у нее за спиной, волосы на голове торчали в разные стороны, как шипы у взбесившейся колючки.
– Здравствуйте, добро пожаловать. Вы пришли на пятичасовое занятие?
– Нет, мадам. – Гамаш улыбнулся. – Мы пришли к вам просить о помощи.
Матушка настороженно стояла перед ним. Она казалась женщиной, привыкшей к ловушкам или, по меньшей мере, к выдумыванию таковых.
– Вы женщина, наделенная даром предчувствия. Это сомнений не вызывает. Вы видите и чувствуете то, что недоступно другим. Надеюсь, что я не слишком бесцеремонен.
– Не думаю, что обладаю некой исключительной интуицией, – возразила она. – Если у меня и есть какая-то способность, то это умение работать над собой. Вероятно, потому, что мне это нужнее, чем другим.
Она улыбнулась Гамашу, игнорируя Бовуара.
– Просветленные никогда не рекламируют себя, – сказал Гамаш. – Мы хотели поговорить с вами приватным образом, мадам. Поговорить и получить вашу помощь. Нам нужны ваши прозрения касательно мадам де Пуатье.
– Я ее плохо знала.
– Но вам этого и не требовалось. Вы учитель, вы видите столько людей самых разных профессий. Вы, вероятно, знаете их лучше, чем они сами знают себя.
– Я стараюсь не судить других людей.
– Речь идет не о суждении, мадам, а о проницательности.
– Мне кажется, что Си-Си де Пуатье досталось в жизни.
Матушка провела их к скопищу подушек и пригласила сесть. Гамаш принял приглашение, и последняя треть его опускания была больше похожа на падение. Ему удалось удержаться и не упасть на спину. Бовуар решил не рисковать. И потом, было что-то нелепое и, возможно, оскорбительное в предложении офицерам из отдела по расследованию убийств сесть на подушки.
Матушка опустилась на алую подушку умело – в самый центр, словно десантник на парашюте. К счастью, высота была невелика.
– Это была потерянная душа. Если бы ее не убили и если бы ей хватило смирения обратиться ко мне, думаю, я бы сумела ей помочь.
У Бовуара было такое ощущение, будто его сейчас вырвет.
– Знаете, один раз она пришла сюда. Я была рада ее видеть. Думала, она пришла искать духовного наставничества. Но я ошибалась.
– Что же ей было нужно?
– Понятия не имею. – Вид у Матушки был неподдельно недоумевающий. Бовуар подумал, что это была ее первая искренняя реакция. – Я вошла – она тут стоит, поправляет фотографии, чтобы ровно висели. – Матушка показала на фотографии в рамочках на стене и на две маленькие вещицы, похожие на ковчежки. – Она все здесь перетрогала. Все было перемещено.
