Искатель. 1975. Выпуск №4 - Зиновий Юрьев

— Вполне, профессор. Скажите, а изготовить такие подушечки, даже если есть отпечатки пальцев, наверное, не легко?

— Да… — неопределенно покачал головой Ламонт. — Но, как видите, возможно.

— А маска? Например, маска Гереро? Это же должно быть чудо.

— Сейчас вы увидите: это вовсе не чудо. Мягкая резина. У нас есть человек, который может сделать не то что маску, целого человека…

Ламонт открыл ящик стола, покопался в пакетиках, выбрал один и протянул его мне.

— Вот наш друг Гереро. Маска, разумеется, не дает стопроцентного сходства, но такое сходство и не нужно. Для обычного наблюдателя достаточно процентов семьдесят сходства, чтобы он решил, что узнал человека. Вечером же, в сумерках и того меньше. Но днем все-таки мы их никогда не применяем.

Я натянул на лицо мягкую, пахнувшую тальком резину, расправил бороду.

— Ну-ка, взгляните на себя в зеркало.

Из зеркала на меня смотрел странный гибрид меня и Гереро. Мои глаза и его черты лица. Его борода.

— Ну как?

— Изумительная работа.

Я не кривил душой. Работа действительно была артистичной…

И снова мы медленно шли с Одри в лунном тумане. И снова молчали. Потом она сказала вдруг скучным голосом.

— А знаешь, я была вчера с другим…

Я поверил ей, я сразу поверил ей. Сердце, во всяком случае, поверило, потому что болезненно сжалось, и я почувствовал во всем теле пугающую легкость.

— Почему ты молчишь? — спросила Одри. Голос был ровный, тусклый, но странно напряженный.

— Ты мне сказала, что была вчера с другим, — я пожал плечами. — Я понял тебя. Это очень тонкая мысль, но мне удалось ее понять. Ты была с другим. И что же мне делать? Поздравить тебя? Его? Себя?

— Ты ничего не понимаешь, — сказала Одри, и теперь в ее тусклом голосе послышалось отчаяние. — Ты ничего не понимаешь. Ты такой же, как все другие… Ты знаешь, почему я была с ним? Потому что люблю тебя. Я боюсь, понимаешь, боюсь тебя. Я как-то жила. Плохо, наверное, но жила. В оцепенении, но жила. Я боюсь тебя, Язон. У меня ощущение, что ты можешь принести огромные перемены, а я боюсь перемен. Я не хочу перемен. Будьте прокляты все перемены! Я не хочу быть Кассандрой и прорицать будущее, но у меня все леденеет, когда я смотрю на тебя. Я боюсь, боюсь, боюсь…

Бедная, потерянная душа, птичка с подбитым крылом. Засунуть себе за пазуху, отогреть, оттаять. Но где найти слова, чтобы вместили волны нежности и любви, которые накатывались на меня? Да разве вообще есть в мире слова, которые могут вместить эти волны?

Я взял ее руки в свои, поднес к губам и начал дуть, согревая их. Руки маленькие, как птенцы. Они сидели у меня в руках тихонько, не шевелясь. И глаза ее были странно неподвижны. Или мне это казалось в зыбком, светлом тумане.

Вот руки ее слабо шевельнулись в моих. Она прерывисто, как ребенок, вздохнула. Освободила свои руки. И осторожно, как слепая, провела ими по моему лицу. Словно ощупывала его. Задержалась, попав во влажную дорожку. Я не знал, что плакал. Она задержалась на влажной дорожке, стерла ее. Прикосновение ее рук было нежным и печальным. Она была рядом со мной, и ее не было. Мне казалось, обними я ее сейчас — и она просочится сквозь пальцы и исчезнет, растворится в холодном, враждебном лунном свете.

И снова мы шли по дорожкам сада, и я смотрел, задрав голову, на звезды и, опустив голову, на покрытую морозным инеем траву. Она рассказывала мне о себе, о своих делах. Я не понимал слов. Для чего мне были слова, когда я просто слышал ее голос. Милый голос с милой, едва уловимой хрипотцой. Перед тем как возвратиться, я спросил ее:

— Одри, ты можешь выполнить одну мою просьбу?

Она повернула голову и посмотрела на меня. Наверное, она думала, что я попрошу разрешения поцеловать ее, бедная душа.

— Вот тебе два маленьких пакетика. Никто не должен знать, что я дал их тебе. Когда ты приедешь в Шервуд, отправляйся в Местакский банк и положи в сейф. Ты знаешь, как абонировать сейф? Это нетрудно. Ключ положи в конверт и отправь мне в контору, на мое имя. — Я назвал адрес. — Запомнила? Другой пакет положи в другой сейф, ну, скажем, в Первом городском банке. И проделай с ключом такую же операцию. Можешь отправить оба ключа в одном конверте. Ты поняла? Ты можешь это сделать? Не спрашивая ничего?

— Да, Язон. Если ты просишь.

Я долго не мог уснуть. Меня не покидало ощущение, что я что-то сделал не так. Нет, не то, что я доверил Одри два пакета с пленками и копиями пальцев Джона Кополлы. Я не допускал и мысли, что она не выполнит мою просьбу. Другое дело мысль, что больше мы с ней, наверное, не увидимся. Это была тупая боль, к которой я уже начал привыкать. Нет, дело было не в этом. Я понял. Не нужно было просить Одри отправлять ключи в мою контору. Это было неразумно. Если даже был один шанс из ста, что они перевернут мою контору вверх дном, это было неразумно. Если, конечно, я смогу выбраться отсюда. Но теперь ничего не поделаешь. Позвонить Одри я не мог. То есть мог бы завтра утром, безусловно мог бы, но телефонов-автоматов здесь почему-то не было, а мой телефон прослушивался наверняка. Бонафонте, Эрни, глухонемой обжора с двойной фамилией — кто знает?

Глава 5

Весь следующий день меня занимала мысль о том, как же все-таки выходят отсюда? Почему при моем приближении к стене моментально включалась система тревоги, а я видел из окна, как Эрни подходил к стене, и никаких звонков не было. Хорошо, допустим, ему нужно было сделать что-то у стены, сменить лампочку в фонаре, ну что-то сделать. Он мог бы, естественно, выключить заранее сигнализацию. Но он просто сгребал листья, так же, как я в тот день, когда Бонафонте продемонстрировал мне свою меткость. И я точно видел, что он протянул грабли в сторону стены, как и я в тот раз. Не специально, не расчетливо, а естественным движением. Просто там было много листьев. И больше, пока я наблюдал за ним, к стене он не подходил, грабли к ней не протягивал. Не выключил же он заранее сигнализацию, зная, что где-то ему придется протянуть грабли.

Я надел куртку и вышел во двор. Эрни все еще сгребал листья в кучи, теперь уже в другом конце сада.

— Добрый день, — сказал я, подходя к нему сзади.

— Добрый день, — буркнул он, не поворачивая головы.

Так и не удалось мне, увы, стать любимцем местного общества.

— Эрни, я не могу больше сидеть за столом. Я превращаюсь в животное из класса плоскозадых. Дайте мне, пожалуйста, грабли.

Он молча протянул мне грабли и зашагал прочь.

— Да, Эрни, — крикнул я ему вдогонку, — сигнализация включена? А то я опять ненароком переполошу вас всех, как тогда.