Мой знакомый призрак - Майк Кэрри

Вместо предмета, которого девушка касалась при жизни, у меня есть предмет, которого она точно касалась совсем недавно.

Вытащив мятую карточку с номером телефона, я поднес ее к свету, по яркости соответствующему Британскому стандарту 5454.

Подобные трюки раньше не пробовал, но ведь это не значит, что ничего не получится. Конечно, последнюю самоутверждающую выходку призрака с эмоциональным отпечатком человека не сравнить, но, с другой стороны, этот след куда свежее. В любом случае попробовать стоит.

Крепко зажав карточку обеими руками, я прислушался к внутренним ощущениям. Ничего... Поскольку других вариантов не просматривалось, напрягся еще сильнее. Снова ничего, самый настоящий нуль. Полные тягостного ожидания секунды казались часами, а потом в зияющем центре того нуля вскрылся новый, совершенно другого характера: пропитанная напряженным вниманием пауза. Будто дозвонился по телефону и теперь слушал тишину — на том конце ждали, что я заговорю первым.

Конечно, хотелось совсем не этого, но я всегда говорю: если судьба насылает леммингов — прыгай со скалы, пусть тонут!

— Эй!

Тишина. Вообще-то на ответ я не надеялся, скорее, демонстрировал упорство и заинтересованность. Но если контакт, который установился между мной и призраком, не является словесным, его нужно использовать другим способом.

Некоторое время я просто ждал, надеясь уловить что-нибудь без особых усилий: вдруг призрак пошлет хотя бы слабый образ или переживание и тем самым поможет отточить необходимые для моего маленького фокуса настройки. Но, похоже, темноволосая девушка тоже ждала.

Не знаю, откуда появилась та странная идея, но, несмотря на кажущуюся нелепость, я за нее ухватился. Есть такая игра: «Двадцать вопросов»: один загадывает слово, а другой постепенно сужает круг ответов, задавая сначала общие вопросы, потом все более конкретные Может, призрак согласится сыграть?

Отрешившись от собственных мыслей, я перевел эмоции на нейтралку: фактически постучал по внутреннему компасу, чтобы освободить стрелку.

Потекли мысли, отвлеченные, бессознательные. Хотелось бы похвастать: эту восточную практику освоил в каком-нибудь ашраме Пуны, но, по правде, дело было в Олсопской средней школе, где приятели подсадили на кислоту. Мне нравилось представлять свой мозг диапроектором: образы формируются сами собой и проплывают перед закрытыми глазами под аккомпанемент вызываемых наркотиками ощущений.

Прелесть в том, что образы даже выбирать не нужно: запускаешь процесс и они меняются сами собой. Пожалуй, сравнение с диапозитивом не очень удачное: мозг куда больше походит на DVD-плеер в режиме ускоренной перемотки, каждую микросекунду выдавая кадры из непрерывного потока памяти. Кадры не случайные: если вместо операционной системы человеческий мозг, случайности вообще исключены. Хотя особой логики тоже не просматривалось.

Щелк. Щелк. Щелк. Ни звуков, ни движения, ни контекста, ни смысла. Просто картинки, возникающие и исчезающие в сознании так быстро, что я едва успевал их воспринимать.

Сначала виды Лондона: Мраморная арка, таверна «Иерусалим», переулок в Сохо, где меня ограбили. Затем эпизоды помельче: незнакомая дверь, на которой лупится зеленая краска; вид сверху на огромные мусорные баки: среди них прячется мальчишка, нюхающий клей из уэйтрозовского пакета; следы шин на гравиевой дорожке — надо же, совсем как волны в дзен-саду. Потом люди: лица, руки, плечи, оскаленные и улыбающиеся рты, округлость бедра, которое гладит рука (моя что ли?), абстрактная плоть, затянутая в абстрактную ткань.

Процесс пошел, по крайней мере, так казалось. Стрелка компаса повернулась, и поворачивала ее темноволосая девушка. Я полностью отдался ее власти и позволил образам, на которые реагировал призрак, задерживаться чуть дольше и тянуть за собой следующие, составляя тематический коллаж. За обнаженным бедром возникла мужская, грудь, мускулистая рука, эрегированный пенис, а потом, совершенно непредсказуемо — асфальт и изгиб колеса, усеянного крупными каплями дождя. Еще машины: на дорогах, подъездных аллеях, в забитых рухлядью гаражах, стоящие на возвышении из кирпичей.

Дороги. Города. Дома. Комнаты. Еще одно движение стрелки — очевидно, комнаты призраку не нравились, — и на картинках замелькали другие пейзажи: парки, деревья, скамья в саду, наружная уборная у паба.

Контакт пошел намного легче, и я почему-то почувствовал себя прибором в чужих руках. Если мой мозг — диапроектор, значит, призрак управляет мной, щелкая пультом. Я подчинялся: никакой отрицательной реакции, никакого сопротивления. Еще картинки. Питейные заведения: люди смеются, поливают траву рвотой, с пеной у рта спорят о разных пустяках. Стрелка снова повернулась — ну, неси меня куда-нибудь в другое место!

Мостовая у Темзы, рядом с пабом «Королевский дуб», пост-питейные заведения различного вида в Сохо, Ковент-Гарденс, Баундз-Грине, «Спитлфилдз» Альберт-доке, Порт-д'Орлеане, Малой Страны у Пражского замка... Судорожное движение стрелки — и я увидел заваленный снегом мост. Снег чистый и белый, на нем лишь двойная дорожка моих следов. Теперь кузница под открытым небом в каком-то городке на севере Франции: бух! — хозяин опустил тонкий, докрасна раскаленный слиток в черную, покрытую тонкой полоской масла воду; теперь грунтовая дорога в неизвестной местности, размокшая он недавнего дождя и свежепролитой крови.

Дверь в ангар. Я изнутри смотрю на вертикальные трещины и обломки — сквозь нее будто дикий зверь продирался. В мужской руке, поднятой как для тоста, рюмка. Листок бумаги, прижатый к окну машины уже другой рукой, маленькой и тонкой, полупрозрачной за сильно запотевшим стеклом. Кое-как удается разобрать расплывающиеся русские буквы: «ПОМОГИТЕ МНЕ!»

С каждой секундой я все больше превращался в пассивного зрителя: это ведь чужие воспоминания! На определенном этапе призрак заменил мои слайды своими. Чего хотела добиться молодая женщина в длинном платье, непонятно, но мне это на руку: помогает запеленговать слабый сигнал и уточнить настройки, которые смогу использовать для работы.

Тем временем картинки все поступали и поступали. Замерзшее озеро, за ним высятся трубы, очень похожие на фабричные. Маленькая комната без окон, а из мебели только бесформенный ярко-оранжевый диван с подозрительными пятнами. Изгиб женских плеч и спины: незнакомка отвернулась, закрыв рукой лицо, будто пыталась спрятать его от меня. Книга с вырванной страницей крепко зажата в мужской ладони; толстые пальцы водят по красной «елочке» от массивных часов. Обрывок ткани в красно-желтую клетку. У стены пластиковые бутылки: некоторые пустые, некоторые с какой-то прозрачной жидкостью. За спиной у мужчины заснеженные горы, а лицо холодное и безжалостное, правая рука отведена назад, пальцы растопырены.

Это и стало последней каплей, потому что это лицо было мне знакомо, слишком хорошо знакомо. Спина резко изогнулась, и, потеряв равновесие, я опрокинул кресло и полетел на пол, а буквально через секунду грохот эхом отозвался где-то наверху.

От шока и оцепенения я далеко не сразу понял, что это значит, а потом сквозь боль и туман, заполняя мое сознание, прорезалась первая мысль. Я снова ее потерял! Был так близко, еще секунду — и прижал бы раз и навсегда, но по роковой случайности выпал из восприимчивого состояния и потерял.

Затем рядом с первой мыслью прорезалась вторая.

В здании архива я не один. Не один живой.

Следующие мысли, внося сумятицу, разрастались вокруг этих двух. Объяснений грохоту на верхнем этаже с каждой минутой становилось все больше. Возможно, это было эхо моего падения, возможно, звуки с улицы, которые неведомым образом попали в зону моей слышимости уже из здания.

А если здесь все-таки живой человек, то наиболее вероятной представляется кандидатура Джона Тайлера, вернувшегося (правда, еще позднее, чем вчера) забрать свой ранец.

Я вспомнил образы, только что проносившиеся в моем сознании. Вот они, перед глазами, никуда не исчезли. Настолько яркие и отчетливые, что, если позволить, без труда расцветят тусклую реальность закрытого хранилища. Машина, фабричные трубы, часы на браслете из нержавейки — все это вполне современно, выходит, все иллюзии относительно того, что призрак — русская женщина конца девятнадцатого — начала двадцатого века, застрявшая в старом векселе или любовном письме, в корне ошибочны.

С развенчанием иллюзий появилась еще одна идея. Капюшон, а рукава короткие? На призрачной женщине недлинное платье и не монашеское одеяние, а что-то вроде толстовки или жилетки с капюшоном. Говорю же, иногда я так изворотливо хитер и коварен, что не замечаю очевидного.

Однако из колеи выбил именно последний образ. Повторюсь, тот мужчина мне знаком, и если он ранее побывал в архиве, то нужно как можно скорее переброситься парой слов с Пилом, причем, боюсь, в этой «паре» будут такие слова, каких в Библии не сыскать.