Берсерк. Живущий вопреки - Вега

Небольшая пауза.

- Это не считая того, что по расчетам МАГИ мы должны были вытащить из контактной капсулы не живого пилота с обожженной головой, а хорошо проваренный труп. Как я уже говорила - произошедшее - это чудо. Жаль только, что я не могу понять природу этого чуда.

- Это Ева... Это все Ева... - пробормотала я. Затем подняла глаза на свою собеседницу. - Что за тварь вы создали? Что такое - Ева?

- Ева? - Акаги с легкой заинтересованностью глянула на меня. - То есть она его и лечит, и калечит? Немного странно получается. Ты так не думаешь?

- Да, очень странно, - я продолжала пристально смотреть на Рицко. - Что же вы создали такое странное?..

Я не могла подобрать нужное слово и потому не договорила. Затем опустила взгляд вниз.

- Странная Ева, странный пилот... Хорошо синхронизируются, - мне даже самой было не понятно для кого я это говорю. - Подходят друг другу.

Небольшая пауза. Грустная усмешка.

- Подходили, - я немного поправила последнюю фразу. Кардинально изменив ее смысл.

Рицко перевела взгляд на стену и забросила одну ногу на другую.

- Ты винишь в этом себя? - ее тон стал каким-то грустным.

- Это я планировала операцию... Я несу ответственность за жизнь пилотов, - эти слова давались мне нелегко. Их приходилось буквально через силу выдавливать из себя. Это тяжело - признавать свои ошибки. Особенно такие. Те, за которые приходится расплачиваться не самой, а близким тебе людям.

Еще одна пауза.

- Знаешь о чем мы тогда с Синдзи говорили? - Рицко продолжала задумчиво разглядывать стену. - Перед тем, как я ударила его по лицу?

- А какое это имеет отношение к произошедшему? - я не понимала, зачем вдруг Рицко вспомнила очередную насмешку Синдзи над ней. Причем судя по ее тогдашней реакции - очень грубую. Тем временем Рицко продолжила:

- Он спрашивал, каков шанс того, что пилот Аянами попадет в цель с первого раза. Он спрашивал, каковы его шансы на выживание. И я ему четко и доходчиво объяснила, что жить он будет только в случае, если Аянами попадет хотя бы со второго раза. И знаешь что? Он это принял. Принял возможность того, что может по его собственным словам "свариться вкрутую". Живьем. И знаешь, что он сделал после? Он напустил на лицо свою обычную ехидную ухмылку и спросил, не могу ли я завтра одеть розовое белье. Он дал мне повод ударить себя. И тем самым показать тебе, что ничего серьезного мы не обсуждали. Он не хотел, чтобы ты знала. И я с этим согласилась.

Рицко перевела взгляд на меня. Теперь в нем можно было заметить смесь ненависти и презрения.

- Я не знаю, как тебе это удалось, но твое состояние для него чуть ли не более важно, чем свое. И думаешь, ему приятно будет узнать после пробуждения о том, что его командир ударилась в запой? У него и своих проблем будет хватать, а ты на него еще навесишь. По-твоему он это заслужил?

Не дожидаясь моего ответа, Акаги резко встала из кресла и направилась к выходу.

- Я пошла. У меня нет времени на то, чтобы нянчиться с тобой. Взрослая уже, сама должна понимать.

Я молча слушала шорохи удаляющихся шагов и последовавший за ним резкий стук закрываемой двери. Разум постепенно заполняла холодная ненависть. Теперь я четко знала на кого она направлена. На меня. Вместо того, чтобы подумать, чем я могу помочь Синдзи, я просто накачалась пивом до бровей. Принялась жалеть себя. Глушить рассудок и память алкоголем.

Я чуть ли не с отвращением глянула на валяющуюся у стены пустую банку из под пива. Несмотря на боль, голова начала быстро искать выход из сложившейся ситуации.

"Что я могу сделать?"

Как хороший тактик, я была уверена, что вскоре найду ответ на этот вопрос. Я не оставлю своего подчиненного (пусть даже и бывшего) одного. К тому же не только подчиненного... Никогда Синдзи для меня не был "только подчиненным".

***

Икари Синдзи. Больничный корпус "NERV".

Я вишу посреди пустоты. По мне непрерывным потоком бьет яростное пламя. Оно постепенно сжигает меня дотла. Я пытаюсь кричать, но что-то мешает мне. Что-то стягивает мои челюсти.

"Крепления".

Обычно я легко разрываю эти механические замки, но эти - другие. Они крепче. Их не разорвать. Пламя бьет прямо в лицо. Я пытаюсь отвернуться, но это не помогает.

"Стреляй, Рей".

Я не помню, кто такая Рей. Не знаю, почему она должна стрелять. Но я точно знаю, что как только она выстрелит - пламя исчезнет.

Кроме огня и боли есть мысли. Предметы, которыми я могу думать. Их всего несколько:

"Я больше не могу". "Стреляй, Рей". "Почему ты не стреляешь?". "Уберите пламя".

Я перебираю эти предметы один за другим, но они не помогают. Я дроблю их. Меняю местами их части. Должна быть верная комбинация. Комбинация, что избавит меня от боли. Комбинация, что погасит огонь. И время от времени я нахожу ее. И тогда исчезает пламя, угасает боль. Приходит тьма. На время. Затем тьму вновь прорезает поток огня. И я вновь ищу подходящую комбинацию мыслей.

Пламя. Тьма. Пламя. Тьма...

Они вечны. Вечно чередуют друг друга. И нет никакой возможности убрать пламя навсегда.

"Рей".

Эта мысль особенная. Она важнее остальных. С ней связано что-то очень важное. Возможно другая мысль? Мысль, которую я забыл. Я пытаюсь вспомнить. Вспомнить, пока огонь неспешно пожирает мое тело. Я ненавижу огонь.

"Рей... Аянами..."

Новая мысль. "Аянами". Она связана с "Рей", но как? Что их объединяет? Я постепенно понимаю это. "Аянами" - это замена "Рей". Но более слабая. Ненужная. Но тогда зачем она есть? Я стараюсь ее запомнить.

"Рей Аянами".

"Аянами Рей".

Второй вариант кажется более правильным. За ним что-то скрывается. Еще одна мысль? Возможно. Но как тяжело искать новые мысли, когда тебя пожирает ненасытное пламя! Оно мешает. Но во тьме я мысли не ищу. Не хочу. Там я просто отдыхаю. Отдыхаю до следующего потока огня. До следующего огненного потока, который вновь и вновь будет терзать мое тело.

"Рей... Стреляй, Рей".

Постепенно что-то меняется. Меняется реальность. Или нет. Не меняется. Просто добавляется еще одна. Это тоже тьма. Но в ней я могу мыслить нормально. Я могу помнить. Слышать. Чувствовать.

Я где-то лежу. Я практически не ощущаю своего тела. Что-то по-прежнему не дает мне разжать челюсти и сказать хоть одно слово. А лучше два:

"Стреляй, Рей".

Я вновь погружаюсь во тьму. Нет. Я засыпаю. И вновь приходит пламя. Беспощадное всепожирающее пламя. Я ненавижу его.

Я несколько раз просыпался. Не полностью. Я по-прежнему очень нечетко воспринимал окружающий мир, который был для меня просто более детальным сном. Но я знал - рано или поздно я проснусь полностью. И огонь уйдет навсегда.

Тьма. Тьма и тишина окружают меня. Но я понимаю - я наконец-то пришел в себя. Я наконец-то могу четко мыслить и нормально двигаться.

"Только почему так темно и тихо вокруг? Я что, ночью проснулся? А, пофиг! Спать уже не хочется".

Мозг постепенно приходил в норму. Осталось понять, что с моим телом.

"Не зря же меня в больницу положили? Или для профилактики, как в первый раз?"

То, что я нахожусь в больнице было достаточно просто определить - характерные запахи, попискивание приборов где-то над головой. Да и кровать была явно не моя.

Я попробовал пошевелиться. Несмотря на общую вялость в теле ("слишком долго лежал без движения!") руки более или менее шевелились. Хуже было с ногами - вместо осознанных, пусть и вялых, движений получалось лишь какое-то робкое подергивание. Кроме того левую ногу что-то сковывало и при попытке ею пошевелить бедро пронзала острая боль.

Я провел по нему левой рукой. Под рукой обнаружилась твердая шероховатая поверхность, покрытая слоем бинтов. Вывод напрашивался сам собой.

"Перелом. Интересно, откуда?"

Но раз ноги шевелятся - значит и ходить буду. Пусть и не сразу.

"Продолжаем".

Правой рукой стараюсь особо не шевелить - в сгиб локтя воткнута игла, по-видимому - от капельницы. На жидком питании сижу. Хе. Мисато в подобной ситуации наверняка попросила бы себе вместо глюкозы заливать пиво. В моем сознании быстро нарисовалась соответствующая картина: блаженно улыбающаяся Мисато с закрытыми глазами возлежащая на больничной койке. Из правой руки тянется стандартная пластиковая трубка, соединенная другим концом с полулитровой жестяной банкой. Я немного подумал и заменил на получившейся в моем сознании картинке полулитровую банку пива на пятилитровую бочку. Картина сразу стала выразительней. Потом вспомнил про неизбежно содержащиеся в пиве газы и кессонную болезнь. После чего заменил пиво на спирт. Улыбка у Мисато стала совсем блаженной.

Я улыбнулся. Точнее попытался. Только тут я понял, что вся поверхность головы какая-то онемевшая. Я кое-как вытащил из-под одеяла левую руку и провел ею по лицу. Бинты. Они обматывали голову практически целиком. Свободным оставался только нос и рот. Дыхательные пути другими словами.