ЗАГАДКИ И ТРАГЕДИИ АРКТИКИ - Зиновий Каневский

Они вырубили для товарища углубление во льду, чтобы его не приметил медведь. Перед прощанием Мальмгрен передал им свой компас с просьбой вручить его матери в Стокгольме, и эта грустная церемония впоследствии состоялась. После чего двое ушли, а Мальмгрен, по их мнению, почти сразу же заснул от истощения и больше уже не проснулся — легкая смерть...

Что тут сказать? Подобное, как говорится, вполне могло иметь место. Однако красинцам тотчас бросилось в глаза, что Цаппи и выглядит, и экипирован гораздо лучше, чем его спутник, о чем тогда же судовым врачом Средневским был составлен подробный акт (Р. Л. Самойлович приводит соответствующий реестр в одном из изданий своей книги). У доктора сложилось впечатление, что крепкий, здоровый и бодрый Цаппи на протяжении всего маршрута объедал и обделял обоих — и Мариано, и Мальмгрена. По всем признакам, голодал он куда меньший срок, чем второй итальянец, и резко отказался от промывания желудка, на чем настаивал красинский медик.

Самойлович в книге «На спасение экспедиции Нобиле» не пытается уйти от обсуждения жуткого вопроса: был ли каннибализм? Нет, решительно заявляет профессор, «здесь, на мой взгляд, он не имел места хотя бы потому, что группа при выходе имела месячный запас провизии. Мальмгрен был оставлен окончательно через пятнадцать дней. Таким образом, у его спутников оставался еще достаточный запас продовольствия (тут уместно сделать одно замечание: о том, когда именно и в каком состоянии был оставлен швед, мы знаем исключительно со слов Цаппи, а позволительно ли столь безоглядно верить его рассказу? — 3. К.). Можно ли думать при таких обстоятельствах о каннибализме? Мне кажется, что нет, об этом не может быть и речи». Далее автор сетует на то, что авторитетная комиссия, разбиравшая в Италии дело Нобиле, была вполне властна пролить свет на события, «которые и до сих пор продолжают волновать многие сердца, однако, к сожалению, кроме постановления комиссии, другие материалы, касающиеся ее работы, не были опубликованы».

...В архиве Осоавиахима в Москве, где хранятся документы, связанные с походом «Красина» на спасение итальянцев, мне попалась одна невинная на первый взгляд радиограмма Самойловича, отправленная им с борта «Красина» в Москву 13 июля 1928 г., на другой день после того, как спасенные оказались в безопасности. Рассказывая с их слов обо всем, что они пережили, начальник советской экспедиции, в частности, сообщает: «Мариано был накануне смерти и завещал Цаппи съесть его, когда он умрет (выделено мною.—3.К.)».

Исключительной значимости слова! Они позволяют кое-что предположить.

Судя по всему, Мариано опасался своего соплеменника (это заметили многие красинцы). И боялся, очевидно, не без оснований. Очень может статься, что в свое время они не просто оставили Мальмгрена умирать в ледяной нише — наверное, у них все же могло возникнуть желание (назовем это еще и суровой необходимостью) воспользоваться телом несчастного. Вероятно, в той невыносимой ситуации между ними произошло нечто вроде спора: дожидаться ли им естественной смерти Мальмгрена, или... Можно полагать, что Мариано всячески хотел оттянуть страшную минуту, а Цаппи настаивал на том, чтобы действовать без промедления. Вот почему Мариано счел необходимым добавить к своему душераздирающему завещанию чрезвычайно важные для него слова: он оставлял Цаппи свой труп, а не еще живое тело!

Утверждать сегодня что-либо безоговорочно было бы кощунством. Тем более что на сей счет имеется недвусмысленное мнение Самойловича, знавшего о тех событиях много больше кого бы то ни было. Но и здесь есть что добавить.

Лет двадцать назад, когда я приступал к работе над книгой о профессоре Самойловиче, мне пришлось подробно беседовать с его вдовой Еленой Михайловной, и я не мог, естественно, не поинтересоваться ее мнением о гибели Мальмгрена. Признаюсь, задавал эти вопросы не без трепета, однако реакция была совершенно неожиданной:

— Господи! Конечно, они его съели, об этом не может быть двух мнений! Ну что вы мне рассказываете о Рудольфе Лазаревиче, о его рассуждениях — знаю я все, о чем он написал в книге. Да не верьте вы ему, Родоль (так называла она мужа. —3. К) был удивительным добряком, не мог он себе позволить ославить этих «героев» на весь белый свет, но уж мне-то он не раз с ужасом говорил о них как о законченных людоедах! А когда мы с ним в 1929 году были в Италии и нас там по-королевски принимали, этот субъект, Цаппи, пренеприятнейшая личность, прислал нам в отель официальное приглашение на обед, представляете?! (Представляю, я видел эту записку в личном архиве Р. Л. Самойловича. — 3. К.) Меня тогда прямо-таки передернуло, я воочию увидела этот «обед» по-каннибальски... Нет, нет, даже не напоминайте мне об этом мерзавце!

Слов нет, коммодор Цаппи был неприятной личностью. Чего стоит, например, его выходка на борту «Красина» чуть ли не на следующий день после спасения. За обоими итальянцами трогательно ухаживал весь экипаж. Особенно старался красинский фельдшер Щукин. Однажды он обратился к своему пациенту со словами «товарищ Цаппи», и нужно было слышать реакцию больного:

— Я для тебя не «товарищ», а «господин Цаппи»! — рявкнул тот на ломаном русском языке.

Понятно, что никакой симпатии к подобному субъекту испытывать не станешь, и все-таки это еще не основание, чтобы выносить окончательный и безапелляционный приговор по делу «Цаппи — Мариано — Мальмгрен».

В тот же день, 12 июля, когда «Красин» подобрал двух погибающих, ледокол подошел ко льдине с Красной палаткой и спас еще пятерых (Нобиле, напомню, был вывезен раньше на самолете Лундборга). Через несколько суток корабль был уже неподалеку от того места, где его ждал экипаж Чухновского. Вскоре самолет «Красный медведь» был поднят на палубу «Красина», и ледокол двинулся к одной из шпицбергенских бухт. Там стояло итальянское судно «Читта ди Милано», на котором чуть ли не в качестве арестанта находился генерал Нобиле. Туда и перешли все спасенные, эпопея завершилась.

Хотя, если говорить по-деловому, до конца было еще очень далеко. «Красин» продолжал поисковые работы, он пытался вести розыски «Латама», а также шестерых, унесенных ветром, подходил к побережью Земли Франца-Иосифа, где решено было соорудить хижину из бревен в надежде на то, что сюда могут прийти люди из группы Алессандрини. Как бы попутно красинцы оказали помощь экипажу и пассажирам попавшего в аварию германского парохода «Монте-Сервантес» и лишь в первых числах октября вернулись в Ленинград, где их встречала двухсоттысячная толпа восторженных земляков. (В 1989 г. прославленный орденоносный ледокол «Леонид Красин», последний из плеяды могучих арктических кораблей-ветеранов, встал здесь, в Ленинграде, на вечную стоянку, но дальнейшая его судьба пока не определена.)