Новеллы - Франко Саккетти

Став рыцарем, генуэзец посмотрел на синьора и сказал: «С вашего разрешения, не будет ли вам угодно, чтобы я посвятил его в мокрые рыцари, как он того заслуживает?»

Синьор ответил: «Делай, как хочешь».

Генуэзец расстегивает штаны и орошает пьяницу большим количеством влаги, чем сколько он выпил мальвазии, – а выпил он ее тридцать бокалов. Оросив товарища, он ударяет его по щеке так, что удар можно было принять за основательную пощечину, и говорит: «Я ударяю тебя по щеке; я желаю, чтобы из любви ко мне ты носил имя мессер Каттиво»,[220] – и так его с той поры и называли.

Посмеявшись вдосталь над всем этим, мессер Бернабо приказал отнести бесчувственное тело мессера Каттиво на двор, где находились конюшни, и велел бросить его на кучу навоза, сказав при этом: «Ты сделал его рыцарем омоченным, я сделаю его рыцарем огаженным. Что же касается тебя, который заслужил того, чтобы тебя почтили, то я хочу дать тебе то, что ты потребуешь (и он приказал принести два прекрасных платья и подарил ему их); и как ты окрестил его мессером Каттиво, так я хочу окрестить тебя мессером Винчи Орландо»;[221] так его с той поры всегда и называли.

Кому пришлось сделать что-либо хорошее или дурное на глазах у синьора, когда он в хорошем расположении духа, тому все сходит хорошо, как это случилось с названным генуэзцем. Но многим довелось перенести и обратное, потому что внешне сердце синьора кажется иногда спокойным, в то время как в нем идет борьба с разными людьми и в разных направлениях. Более прочно положение того, кто может не впутываться в дела; так он и останется ни во что не замешанным.

Новелла 83

В свое время, когда приорами были Марко дель Россо из рода Строцци,[222] Томмазо Федериги,[223] Томмазо Барончи[224] и другие, названным Марко и Томмазо Федериги пришло в голову подшутить над кем-нибудь из своих товарищей, и они решили, что лучше всего развлечься насчет Томмазо Барончи. Томмазо Барончи был в это время старшиной приоров. Однажды вечером, когда он улегся в постель, они вывернули наизнанку пару его башмаков, снабженных большими ушками. Утром Барончи встал, позвонил поспешно своим коллегам, обул впотьмах башмаки, и так как он очень торопился, то так и отправился на заседание. Заняв свое место, он просидел там довольно долгое время, как вдруг Марко в присутствии всех товарищей, смотря на ноги Томмазо, говорит ему: «Что это такое, старшина? Уж не собираешься ли ты на охоту в этих башмаках?»

Барончи всматривается в них пристально и отвечает: «Как так! Что за несчастье! Башмаки как будто не мои, хотя я без очков и не могу разглядеть их как следует». Он вынимает из бокового кармана очки, и, надев их, наклоняется, насколько может, подойдя предварительно к окну, и все присутствующие принимаются также внимательно рассматривать башмаки.

– «Это не мои башмаки, – говорит Томмазо – мои были с ушками, а у этих их нет».

В конце концов, он уходит в сбою комнату, снимает их там и начинает разглядывать со всех сторон. Находившийся при этом слуга его, Тозо, говорит ему: «Эти башмаки вывернуты», – и показывает ему при этом ушки, которые находились внутри.

Томмазо отвечает ему на это: «Тозо, ты говоришь правду. Что же это такое?»

Слуга говорит тогда: «Я не знаю. Самое лучшее было бы привести их в порядок».

И Томмазо с Тозо провозились до третьего часа, прежде чем привели башмаки в порядок. Но Томмазо обошелся уже без них, перестав о них и думать.

В тот же самый день Марко и Томмазо сыграли с ним вторую шутку. Они просверлили отверстие в ночной посуде, которой пользовался ночью Барончи, становясь в постели на ноги, и поставили ее на свое место. Вечером за ужином на стол было подано много жареных каплунов. Как старшина, Томмазо Барончи передал одного из них Тозо и сказал ему: «Положи-ка его ко мне в сундук. А завтра ты снесешь его Лапе, моей жене».

Тозо так и сделал. Увидя это, Марко и Томмазо Федериги велели после ужина поймать кошку из тех, что были в доме, вынули из сундука каплуна, посадили туда кошку и заперли ее там. Устроив, таким образом, все, что было нужно, и с ночной посудой, и с кошкой, они стали ждать времени, когда затеянная ими проделка придет к вожделенному концу.

Когда все синьоры улеглись по постелям, около полуночи Томмазо встал на постели, взял ночную посуду и устроил все, что нужно, по своему обыкновению. Марко, который проснулся, и говорит Барончи: «Ах, старшина! Каждую ночь ты будишь нас тем, что встаешь мочиться».

Томмазо тем временем орошал постель и прикидывался, что не слышит слов Марко; но когда он повесил сосуд на место, то обнаружил, что все его содержимое вытекло на постель, так что когда он лег обратно, то едва мог найти сухое местечко. Когда утром Томмазо встал и явился Тозо помочь ему одеться, он сказал слуге: «Дорогой Тозо, я опозорил себя, и не знаю, что мне делать; со мной случилось вот что. Ночной сосуд, видимо, треснул. Нынче ночью, когда я мочился в него, как делаю это обыкновенно, вся моча вытекла на постель. Если товарищи мои увидят это, они скажут, что я просто устроил в постель».

Тозо заметил на это: «Я говорил вам не раз, что лучше становиться немного поодаль от постели, потому что стекло легко лопается, особенно от мочи, и то, что находится в посуде, вытекает наружу».

Томмазо возразил: «Будем мочиться по-прежнему: иначе зачем мне сосуд, если я должен сходить с постели?»

Тозо сказал тогда: «Намочено здесь как будто слишком много», и он развернул одеяло «Так вот, я снесу простыни к вам в дом и скажу, чтобы мне дали две чистых».

Тогда Томмазо сказал: «Не делай этого. Если Лапа увидит их в таком виде, она мне покоя не даст. Сделай так, как я тебе скажу: снеси простыни к себе домой и дай их вымыть какой-нибудь бабенке; пусть промоет их в холодной воде, а ты просуши их; только не говори, чьи они. После этого ты отнесешь их к себе домой, но смотри только, чтобы они были просушены сегодня же. Затем ты отнесешь их ко мне, но мне хочется, чтобы ты отнес тогда и каплуна».

Тозо так и сделал. Он снес простыни и велел их вымыть, и затем тотчас же просушил их. Когда они высохли, Тозо отнес их к Томмазо, который похвалил его за усердие и сказал затем: «Ну, теперь давай пойдем за каплуном, потому что Лапа – женщина сердитая, и если она захочет сказать что-нибудь по поводу простынь, тс, увидев каплуна, она немного умерит свой пыл». Разговаривая таким образом, Томмазо с Тозо вошли в комнату, и когда Томмазо открыл сундук, то кошка выпрыгнула из него и бросилась ему прямо на грудь; перепуганный, он опустил крышку и выбежал из комнаты, совершенно растерянный, почти не помня себя. Марко и другой Томмазо, прохаживавшиеся напротив, чтобы посмотреть, чем кончится их проделка, подошли к нему и спросили: «Что с тобой, что ты так выбежал из комнаты?»

Томмазо ответил: «Мне кажется, что это враг божий. И, вероятно, он же вывернул мне башмаки».

Тогда Тозо заметил: «А мне показалось, что это была кошка».

Томмазо сказал на это: «Это, наверно, кот; он показался мне втрое больше кошки».

Тозо продолжал: «Вернемся к сундуку и дайте мне каплуна: я его отнесу».

Они возвращаются и открывают сундук; но, открыв его, они видят, что блюдо пусто.

Тогда Томмазо говорит: «Ай, ай! Тозо, вероятно, сказал правду, и кошка съела каплуна».

Марко и товарищ его изумляются: «Откуда же попала в сундук кошка? Разве в нем проделана лазейка для кошек?»

Барончи вытаскивает всякие домашние вещи из сундука и, осмотрев его внимательно, говорит: «Я не вижу здесь ни лазейки, ни простой дыры». Тогда Томмазо Федериги замечает на это: «Со мной произошел как-то подобный случай, когда я состоял, как теперь, в числе приоров. Коротко говоря: я послал слугу с блюдом, чтобы он поставил его в сундук, а в сундуке спала кошка; только слуга ее не заметил; она съела все, что было на блюде, и затем вышла из сундука совершенно таким же способом, как и эта».

– «Ах, несчастье! Таких удивительных случаев со мной никогда не бывало. Мне кажется, что начиная со вчерашнего дня у меня все какие-то незадачи. И вот я думаю, что этой своей должности я никогда не выполню и мне лучше всего вернуться к своей Лапе, ведь когда я с ней, я никогда ничего не боюсь; а если я здесь останусь, мне будет очень страшно, должно быть, в этих комнатах что-то неладно. Вы все говорите: кошка да кошка. Разве кошка вывернула мне башмаки и сделала другое, еще более худшее?» Марко говорит: «Очень возможно. От этого помогают разные молитвы и отченаши. Посоветуйся на этот счет с какими-нибудь магистрами богословия».

Томмазо целых три дня посылал за разными богословами, и те посоветовали ему молиться и читать «Отче наш» в течение недели с четырех часов до заутрени. Совет этот был измышлением двух названных товарищей.

Томмазо Барончи. совсем упав духом, не спал почти целых восемь ночей. Вооружившись многочисленными отченашами, чтобы враг человеческий не входил больше в дом, и, потеряв сорок фунтов веса, он оставил должность и вернулся к Лапе. В объятиях ее он обрел покой и заявил ей, что не хочет больше никогда быть приором, потому что дьявол находится в этих комнатах, ведь не кто иной, как дьявол устроил ему описанные выше вещи, о которых он рассказал ей по порядку. В этой уверенности Томмазо пребывал до конца своих дней, который наступил скоро.