Собака из терракоты - Андреа Камиллери

И внезапно сообразил, что совершенно забыл о Ливии, которая бог знает сколько уже его дожидалась.

Полночи у него ушло на то, чтобы водворить мир.

В семь утра он вышел, стараясь ступать на цыпочках, набрал номер телефона, заговорил потихоньку:

– Фацио? Ты мне должен сделать одолжение, должен сказаться больным.

– Никаких проблем.

– Хочу уже сегодня вечером знать всю подноготную такого Стефано Москато, умер здесь, в Вигате, лет пять назад. Расспроси в городе, загляни в картотеку, ну и куда тебе еще заблагорассудится. Я на тебя надеюсь.

– Не беспокойтесь.

Опустил трубку, взял бумагу и ручку и написал:

Милая, я должен бежать по срочному делу и не хотел тебя будить. Вернусь домой наверняка сразу после обеда. Почему бы тебе не взять такси и не поехать еще раз посмотреть храмы? Они все-таки очень красивые. Целую.

Он выбрался, как вор: если б Ливия вдруг проснулась, скандал получился бы нешуточный.

Чтобы добраться до Серрадифалько ему понадобилось полтора часа. День был ясный, ему пришла охота насвистывать, он чувствовал себя довольным. Ему пришел на память Каифас, отцовский пес, который кружил по дому скучный и вялый, но тут же оживал, заметив, что хозяин принимается набивать патроны, и потом превращался в комок энергии, когда его брали в отъезжее поле. Он сразу нашел улицу Криспи, под номером 18 значился особнячок девятнадцатого века в два этажа. Был тут и звонок с фамилией «Соррентино». Симпатичная девушка лет двадцати спросила у него, кого он ищет.

– Я хотел бы поговорить с синьором Андреа Соррентино.

– Это мой отец, но его нет дома, вы можете найти его в мэрии.

– Он там работает?

– И да и нет. Он мэр.

– Конечно я помню Лизетту, – сказал Андреа Соррентино. Он прекрасно выглядел для своих шестидесяти с чем-то лет, разве что кое-где показалась седина, сложения был крепкого.

– Но почему вы меня о ней спрашиваете?

– Это расследование засекреченное. Мне жаль, но я не могу вам ничего сказать. Однако поверьте, для меня очень важно получить любые сведения.

– Ну что же, комиссар, будь по-вашему. А о Лизетте у меня самые лучшие воспоминания, мы совершали длинные прогулки по полям, и я рядом с ней наполнялся гордостью, чувствовал себя взрослым. Она обращалась со мной, как будто я был ее сверстником. После того, как ее семья уехала из Серрадифалько и возвратилась в Вигату, вестей от нее самой я больше не получал.

– Почему это вдруг?

Мэр мгновение поколебался:

– М-м, я вам скажу, потому что теперь это уже дело прошлое. Подозреваю, что мой отец с отцом Лизетты вусмерть расплевались, поссорились. Где-то в конце августа сорок третьего отец мой вернулся домой сам не свой. Он побывал в Вигате, чтоб увидеться с дядькой Стефану, как я его называл, не знаю уж по какой причине. Он был бледный, у него был жар, помню, что мама испугалась ужасно, да и я тоже, глядя на нее, испугался. Не знаю, что именно у них там произошло, однако на другой день за столом отец мой сказал, чтоб в нашем доме фамилии Москато больше не произносили. Я подчинился, хотя на самом деле у меня было большое желание расспросить его о Лизетте. Знаете, эти страшные ссоры между родными…

– Вы помните американского солдата, с которым Лизетта познакомилась здесь?

– Здесь? Американского солдата?

– Да. По крайней мере, я так понял. Познакомилась в Серрадифалько с американским солдатом, влюбилась, а потом с ним уехала, и через какое-то время они в Америке поженились.

– Об этой истории с замужеством я что-то смутно слышал, потому что одна моя тетя, сестра моего отца, получила фотографию, на которой была Лизетта в свадебном платье с американским солдатом.

– И тогда почему же вы так удивились?

– Я удивился тому, что вы говорите, будто Лизетта познакомилась с американцем здесь. Видите ли, когда американцы заняли Серрадифалько, Лизетта из нашего дома уже дней десять как исчезла.

– Да что вы говорите?

– Точно так. Однажды после обеда, было часа три или четыре, я увидел Лизетту, которая собиралась выходить. Я спросил у нее, куда мы пойдем гулять сегодня. Она ответила, чтоб я не обижался, но в этот день ей хочется пойти гулять одной. Я обиделся ужасно. Вечером к ужину Лизетта не возвращалась. Дядя Стефано, мой отец, несколько крестьян пошли ее искать, но не нашли. Мы провели несколько кошмарных часов, вокруг было полно итальянских и немецких солдат, взрослые подумали о насилии… На следующий день дядька Стефану попрощался с нами и сказал, что не вернется, пока не отыщет свою дочку. У нас осталась мама Лизетты, – бедная, она была совершенно сокрушена. Потом произошла высадка, и мы оказались разделены линией фронта. В тот самый день, когда фронт отодвинулся, вернулся Стефано Москато забрать жену и сказал нам, что нашел Лизетту в Вигате, что побег ее был ребячеством. Теперь, если вы следили за моим рассказом, вы понимаете, что Лизетта могла познакомиться со своим будущим мужем не здесь в Серрадифалько, а в Вигате, в своем родном городе.

Глава двадцатая

Храмы конечно очень красивые с тех пор как я тебя знаю мне уже пришлось их смотреть раз пятьдесят поэтому ты можешь их засунуть колонна за колонной сам знаешь в какое место я ухожу по своим делам когда вернусь не знаю.

Записка Ливии дышала яростью. Монтальбано проглотил обиду. Поскольку по возвращении из Серрадифалько на него напал волчий голод, он открыл холодильник, – пусто. Открыл духовку, – пусто. В своем садизме Ливия, которая не терпела приходов домработницы, пока была в Вигате, дошла до того, что повыбрасывала все, в доме не было даже крошки хлеба. Он вернулся к машине, оказался у ресторанчика «Сан Калоджеро», когда уже закрывали.

– Для вас всегда открыто, комиссар.

С голодухи и чтоб отомстить Ливии, он закатил себе такой обед, что впору было звать врача.

– Тут есть одна фраза, которая наводит меня на размышления, – сказал Монтальбано.

– Когда она говорит, что совершит безумство?

Они сидели в гостиной за чашкой кофе – комиссар, директор и синьора Анджелина.

Монтальбано держал в руке письмо юной Москато, которое только что кончил перечитывать вслух.

– Нет, синьора, безумство, как мы знаем, она таки совершила, мне сказал об этом синьор Соррентино, у которого не было причин говорить мне неправду. Следовательно, за несколько дней до высадки Лизетте приходит в голову эта шальная мысль сбежать из Серрадифалько, чтобы вернуться сюда, в Вигату, и встретиться с любимым человеком.

– Но как же ей это удалось? – спросила синьора с тревогой.

– Наверное, попросила ее подвезти на каком-нибудь военном транспорте, в те дни тут должно было быть большое движение: итальянцы, немцы. Такой красивой девушке, как она, это труда не составляло, – вмешался директор, который решился наконец сотрудничать, нехотя сдавшись перед лицом факта, что иногда женины фантазии получают реальный вес.

– А бомбы? А пулеметы? Боже, какая храбрость, – сказала синьора.

– Так что же, что это за фраза? – спросил с нетерпением директор.

– Когда Лизетта пишет вашей жене, что, как он ей сообщает, после долгого времени, в течение которого они находились в Вигате, получен приказ выступать.

– Не понимаю.

– Видите ли, синьора, эта фраза нам говорит, что он находится в Вигате уже давно, и подразумевает, что родом он не отсюда. Второе, он дает знать Лизетте, что его вынуждают, ему приказывают оставить город. Третье, употребляет множественное число, и значит, оставить Вигату должен не только он один, но целая группа людей. Все это подводит меня к мысли, что он военный. Может, я ошибаюсь, но это, мне кажется, самое логичное заключение.

– Логичное, – подтвердил директор.

– Скажите, синьора, когда Лизетта вам сказала впервые, что влюблена, вы не помните?

– Помню, потому что в последние дни я только и делала, что постоянно перебирала в памяти каждую мелочь наших с Лизеттой встреч. Это совершенно точно был май или июнь сорок второго. Я освежила все в памяти, перечитав старый дневник, который отыскала.

– Перевернула вверх дном весь дом, – проворчал муж.

– Нужно бы узнать, какие гарнизоны постоянно находились здесь с начала сорок второго, а может даже и раньше, по июль сорок третьего.

– И по-вашему, это легко? – сказал директор. – Я, например, помню, что их была тьма тьмущая: зенитные батареи, корабельная артиллерия, был поезд с пушкой, его прятали в тоннеле, были военные в казарме, потом еще в бункере… Моряки – нет, эти приходили и уходили. Это розыски практически бесполезные.

Все пришли в уныние. Потом директор поднялся:

– Иду звонить Бурруано. Он все время оставался в Вигате, до, после и во время войны. Я же уехал в эвакуацию.

Синьора опять заговорила:

– Может, это, конечно, было просто увлечение, в таком возрасте трудно разобрать, но, несомненно, речь шла о чем-то серьезном, настолько серьезном, что Лизетта решилась сбежать из дому, пойти против отца, который был настоящий тюремщик, по крайней мере, так она мне рассказывала.